Скрэтчи рванулся вверх, вырвался из рук Тессы, шприц с иглой улетел в другой конец кабинета. Я схватил кота и прижал к себе, а он впился когтями в мою руку. Когда он успокоился, я проверил его шею (с ней все было в порядке) и отнес пациента в его клетку.
За все это время я не произнес ни слова, а челюсти сжал так, что у меня заныло лицо. Я был взбешен. Подобрав шприц с иглой, я изо всех сил швырнул его об стену, потом присел на корточки и обхватил голову руками. Что со мной не так? Мне и раньше случалось брать у нетерпеливых кошек кровь, особенно когда те энергично вырывались. Но сегодня моя профессиональная выдержка дала сбой. Тесса, окаменев, наблюдала за мной, совершенно не понимая, что происходит. Я извинился перед ней и ушел в свой кабинет для консультаций.
Невозможно забыть выражения лица Тессы – она казалась по-настоящему напуганной. И в этот момент я признал, что мне нужно что-то делать с собой.
Я слышал жуткие истории о ветеринарах старой школы, которые вели себя с животными довольно жестоко, выходили из себя и не думали ни о коллегах, ни о пациентах. Со мной такого случиться не должно. Если такое произойдет, я немедленно уйду из профессии.
В тот же день я зашел к шефу, чтобы поговорить о своем состоянии. Я не мог объяснить, что со мной творится, но моя повышенная эмоциональная реакция на все меня беспокоила. Я боялся продолжать работу – в любой момент мог сорваться. Вряд ли мой шеф представляла, как справиться с ситуацией, но мое психическое состояние ее насторожило и в то же время удивило – ведь проблема возникла буквально на пустом месте.
Не знаю, как ведут себя другие люди в подобных сложных обстоятельствах. Судя по моим расспросам, большинство страдают молча. Я тоже пытался справиться сам. Да, конечно, я стал раздражительным, но старался сдерживать себя, так что заметить неладное могли только близкие друзья и родные. Но я уже несколько недель не общался с близкими, и они не знали, что разыгрывалось в моей душе. Да я и сам в этом не мог разобраться. Весь день я находился в подавленном состоянии. Я не выходил из своего кабинета, механически занимаясь обычной работой – к счастью, в тот день не случилось ничего экстренного, только рутинные консультации. Вечером я отправился домой и принял серьезное решение: мне нужно обратиться к психотерапевту, причем срочно.
10. Конец пути
Меня часто спрашивают, какие чувства я испытываю, усыпляя животных. Большинство утверждают, что это невероятно мучительно, и не понимают, как я с этим справляюсь. Думаю, мой ответ многих шокирует, но эвтаназия – это не самая тяжелая часть нашей работы. Да, эмоционально это нелегко. Но я твердо убежден, что ветеринарам крупно повезло: у наших пациентов и клиентов есть право на эвтаназию. Говоря об усыплении животных, я всегда задаю собеседникам ряд вопросов: следует ли разрешать эвтаназию? Правильно ли так поступать? Не злоупотребляет ли человек своей властью над животным? Для себя я четко сформулировал ответ.
Но эта проблема стала чрезвычайно актуальной в современном обществе: а следует ли разрешить эвтаназию человека? Вопрос спорный. Одни считают подобные действия убийством, другие полагают, что это гуманный способ прекращения страданий у неизлечимо больных пациентов. Как ветеринар, который постоянно сталкивается со смертью и эвтаназией, я не могу не согласиться с тем, что эвтаназия должна быть разрешена и в обычной медицине.
Конечно, этот вопрос требует строгого контроля и специального законодательства. Решение должно приниматься взвешенно консилиумом врачей одной или нескольких специализаций в зависимости от клинического случая. Но я глубоко уверен, что принятие закона об эвтаназии поможет избавить от страданий и боли многих людей. Мне очень повезло, у меня здоровая семья и я потерял только одну бабушку, и это было относительно неожиданно и быстро. Трудно представить себе муки неизлечимой болезни, когда точно знаешь, что нет никакой надежды на выздоровление, и думаешь только о смерти. В таких ситуациях эвтаназия – это единственно правильный и справедливый выход. К счастью, решение принимать не мне, но я точно знаю, что эвтаназия в ветеринарии – зачастую самый справедливый и самый этичный выбор.
Как ветеринару, мне приходилось усыплять многих животных, а как владельцу – несколько собственных домашних любимцев. Чтобы в полной мере понять, насколько тяжело терять животное, через это нужно пройти самому.
Первую свою кошку, Крими, я потерял еще в детстве. Все произошло на моих глазах – я видел ее безжизненное тело. Это было душераздирающее зрелище, но, не пережив его, я вряд ли стал бы сегодня хорошим ветеринаром. Представляя, что чувствует рыдающий в твоем кабинете клиент, ты можешь ему помочь, хотя избавить его от боли не в твоих силах.
Когда мы сами оказались в такой ситуации, наш ветеринар мистер Бенсон дал нам два совета. Первый: если признаки старения у вашего любимца очевидны, составьте список из пяти любимых его занятий, например игра с мячом, сон перед камином, «обнимашки» на диване, еда с вашего стола или погоня за кошками. Ежели питомец перестает этим интересоваться, значит, качество его жизни ухудшается. Когда список сокращается до одного-двух пунктов, пора задуматься об усыплении. Совет второй и, на мой взгляд, абсолютно правильный: лучше принять решение об усыплении питомца на неделю раньше, чем на день позже. Тяжелее всего для меня звонки от клиентов, которые сообщают, что не в силах видеть, как их питомцы неделями мучаются, писают и какают по всему дому и с трудом поднимаются на лапы. Я понимаю, что любящие хозяева хотят сохранить жизнь питомцу любой ценой и продлить ее как можно дольше. Но часто они не замечают момента, когда их животное начинает страдать.
Я считаю, что хозяева животных должны откровенно обсуждать этот вопрос с ветеринарами, которые дадут им полезный совет и поддержат в трудный момент. Нет, конечно, я не призываю вас безоговорочно доверять ветеринарам и усыплять животных по первому же их слову. Но вместе вы всегда можете правильно выбрать место и время. Вы и только вы по-настоящему знаете своего любимца. Никогда не позволяйте никому влиять на ваше решение. Но именно ветеринар первым выявляет боль и другие признаки дискомфорта у животных. Будет ли процедура запланирована заранее, за несколько недель, произойдет ли она дома в кругу семьи или станет экстренным событием, когда придется принимать решение на месте, это неизбежно будет очень тяжко.
В моей практике была эвтаназия, которую не могу забыть. Все началось зимним утром. Звонок раздался около десяти часов – старая собака не может подняться, отказали задние лапы, животное страдает. Мы предложили хозяйке немедленно приехать (мы всегда стараемся организовать подобные процедуры как можно быстрее). Так ко мне попал Руперт. Поседевшая морда старого пса, добрые глаза, пассивная покорность… Сразу видно, что собака больна. Подняться Руперту с трудом, но удалось, и он даже доковылял до моего кабинета, шатаясь, словно пьяный ковбой. Он был очень слаб, плохо ориентировался, а для шестнадцатилетней собаки это плохой симптом. Я осмотрел пациента и не обнаружил ничего особенного – только пониженная температура и легкий дискомфорт в животе. Признаков опухолей брюшной полости не было, сердце – в норме, кровообращение, несмотря на обезвоживание, не вызывало вопросов. Я предложил сделать анализы крови, без которых оценить серьезность положения очень трудно. Мы выстригли шерсть на шее для забора крови. Руперт лежал на боку, не обращая на нас никакого внимания. Я осторожно набрал в шприц три миллилитра темно-красной крови. Спокойствие и безразличие пса меня насторожили. Кроме того, кровь в шприце была очень темной, гораздо темнее обычного. Руперт явно был обезвожен, но что-то еще его беспокоило – я это чувствовал. Через пятнадцать минут на экране лабораторного монитора появились результаты анализов, и они оказались плохими.
Почки практически не функционировали. К сожалению, рассчитывать на выздоровление в такой ситуации было невозможно. Единственное, что мы могли предложить, – это несколько дней интенсивной терапии, да и то без каких-либо гарантий.
Я позвонил клиентке и обрисовал ей ситуацию и возможные дальнейшие шаги. Мы решили подождать день, чтобы посмотреть, удастся ли нам заставить Руперта воспрянуть духом или начать есть – уже пять дней у него во рту не было ни крошки. Мы с медсестрой установили ему внутривенный катетер и приступили к проведению инфузионной терапии. Часто это единственный эффективный способ лечения заболеваний почек. Я дал Руперту обезболивающее и сделал противорвотный укол, чтобы он почувствовал себя лучше и хоть что-нибудь съел. Большую часть дня я провел с Рупертом, которого пытался приласкать и покормить, и в телефонных переговорах с его хозяйкой. Она хотела знать все, что происходит с ее собакой. Днем стало ясно, что на чудесное исцеление рассчитывать не приходится. Я позвонил хозяйке в последний раз и предложил всей семье приехать в клинику, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Я всегда стараюсь вести такие разговоры не по телефону: справиться с эмоциями легче при личном общении с человеком. Хозяйка согласилась, но сказала, что ей нужно забрать детей из школы, чтобы они могли приехать вместе с ней. Я почувствовал, что она все поняла и знает, что ожидает ее собаку.
– Конечно, поступайте так, как считаете нужным, – спокойно ответил я. Да и кто я такой, чтобы лишать детей возможности проститься со своим старым другом?
Время тянулось. Пробило четыре часа. Уже тридцать минут как я обустраивал в своем кабинете последний приют для милого старого пса. Он лежал на боку на циновке поверх высокого матраса. Если бы пес почувствовал себя лучше, наверняка поднялся бы и выдернул катетер, но у этого бедняги уже не было сил. Он хотел лишь спать. Сидя рядом, я осторожно гладил его по голове, и тут раздался стук входной двери в больницу. Я медленно встал, выглянул в приемную, в которую только что вошла семья в полном составе. Поздоровавшись, я провел их в мой кабинет. Они чувствовали себя неуверенно, но, как только увидели Руперта, мгновенно рухнули на пол рядом с ним, осыпая его слезами, поцелуями и любовью. Я дал им пять минут, а потом хотел все объяснить: посмотрел на мать, на детей – одному было лет пять, другой не больше семи. Но мать жестом остановила меня.