– Я выезжаю, не делайте ничего до моего приезда, – выпалил я и отключился: слезы застлали мне глаза.
Не знаю, как бывает в обычных офисах. Дают ли там людям отпуск по поводу смерти домашнего любимца? Если нет, то это ужасно. Такой отпуск жизненно необходим. Честно говоря, я понятия не имел, как этот вопрос решался в нашей компании, но спрашивать никого и не думал. Мне оставалось работать еще два часа, но я не мог ни на чем сосредоточиться и не собирался тратить время на разные прививки, когда моя собака лежит при смерти в Котсволдсе. Я вышел в приемную. Джилл, услышав мои шаги, оторвалась от компьютера. Она сразу поняла, что что-то случилось: у меня изменилась походка, глаза покраснели и опухли.
– Моя собака при смерти – мне нужно ехать, – буркнул я. Мыслить трезво мне не давали эмоции.
– Я все улажу, поезжай, конечно! – сказала Джилл, обнимая меня.
Никогда еще прикосновение ее рук не казалось мне столь теплым и сердечным. Ее объятие придало мне сил, я вышел, сел в машину и поехал. Днем в субботу машин на дороге было немного. Я выехал на автомагистраль и понесся, обгоняя одну машину за другой. Я думал только о Поппи. Всей душой мне хотелось сейчас быть с ней рядом. Надеялся только на то, что ей спокойно. Я никогда не заставил бы родителей дожидаться меня, если бы это означало продолжение ее страданий. Мысленно я видел, как она лежит на боку и с трудом дышит. По проселочным дорогам я добрался до родного дома Мэнор-Коттедж. Выезжая из больницы, я засек время – на дорогу ушло час пятьдесят минут. Новый рекорд.
Я вошел через черный ход и, обойдя весь дом, обнаружил родителей и Поппи на полу в гостиной. Мама держала на коленях миску с водой, чтобы Поппи могла напиться (одно из побочных действий сердечных лекарств – жажда, и пить приходится очень много, особенно таким крупным собакам, как немецкие доги). Я опустился на колени рядом с Поппи, поцеловал ее в лоб, и она из последних сил повиляла хвостом. Слюни текли из-под ее брылей, я вытер их рукавом джемпера. Животные всегда были членами нашей семьи – не знаю, поймут ли меня те, у кого нет собаки. Я не задумываясь вытирал слюни с морд наших собак и позволял им лизать мое мороженое.
Поппи поддерживала меня в самые трудные моменты. Когда я приезжал домой из университета, она встречала меня первой. По вечерам мы устраивали возню на полу перед телевизором и прошли тысячи миль, гуляя по окрестностям. Ветеринар уже ехал к нам, поэтому мы с родителями заварили чай и снова вернулись к нашей восьмилетней собаке. Отец торопился по делам и не мог дождаться ветеринара. Я встал попрощаться и обнял его. Не помню, чтобы отец когда-нибудь плакал. Впервые я увидел его в слезах, когда мне было четырнадцать лет, тогда умер один из ближайших его друзей. А до этого никогда не замечал у него проявления таких сильных эмоций. Когда мы обнялись, я почувствовал, что плечи его дрожат. Мы простились – глаза отца покраснели, все было ясно без слов.
Мне всегда тяжело видеть, как плачут взрослые мужчины. Не знаю почему. Возможно, они не любят выказывать слабость и стараются спрятать свои чувства. Но когда заплакал отец – это было выше моих сил.
Мы с мамой сидели рядом с Поппи, пока не услышали шум подъезжающей машины. Поппи не пошевелилась. Обычно в таких ситуациях она бросалась к двери с громким лаем, чтобы отпугнуть незваных гостей. Немецкие доги лают весьма устрашающе, но Поппи всегда только лаяла – до укусов дело не доходило. Стоило вошедшему погладить ее или присесть рядом, как он становился ее лучшим другом. Ветеринар проследовал в дом и поставил свой чемоданчик возле собаки.
Это был не мистер Бенсон, который лечил всех наших животных в последние двадцать лет, а его младший партнер, мистер Бэбб. Высокий мужчина, похожий на регбиста. Как правило, он занимался сельскохозяйственными животными, но отличался невероятной деликатностью, даже нежностью. Однажды я был свидетелем того, как он, вернувшись с фермы, застал в приемной щенков, ожидающих своей очереди, и не устоял, чтобы не поиграть с ними. Он и к Поппи отнесся с умилением и добротой, какую я заметил в нем еще во время своей студенческой практики. Я смотрел, как мистер Бэбб накладывает Поппи жгут и вводит препарат, который должен положить конец ее страданиям. Внезапно меня осенило, что я из ветеринара превратился в клиента. Сам страдая, я должен был утешить маму. Не представляя, что делать в такой ситуации, я просто держал маму за руку, а другой – гладил Поппи по голове.
Вот и все. Конец. Я разрыдался. До этого момента мне удавалось владеть своими эмоциями, но потом силы меня оставили.
Переведя взгляд на мистера Бэбба, я извинился, что-то бормоча о том, что мне нужно быть сильнее. В его глазах читалось полное понимание. Плечи мои вздрагивали, я никак не мог успокоиться. И тогда я прижался к Поппи лбом, как делал все эти годы. Казалось, что мы хотим о чем-то посекретничать. Мои слезы капали на ее безжизненную мордочку, и я поцеловал ее в последний раз.
Мистер Бэбб участливо спросил меня, нужна ли помощь.
– Нет, через минуту буду в норме, – ответил я. – Так тяжело, когда это происходит с твоей собственной собакой.
Я вытер глаза рукавом.
– И никогда не будет легко, – мягко проговорил мистер Бэбб.
Я помог ему отнести Поппи в машину. Она весила почти 60 килограммов, и это была нелегкая задача. Вообще, переноска мертвых животных требует практики. В ней есть свои «сюрпризы». После эвтаназии все мышцы животного расслабляются, мышечный тонус исчезает, из-за чего довольно часто у усыпленных животных происходит непроизвольное выделение мочи и/или кала (и уж точно газов), а поскольку животные больны, все это имеет довольно неприятный запах и вид. К счастью, с Поппи все обошлось. Впрочем, если бы и случилось, я бы не придал этому значения. Мы уложили собаку в багажник пикапа мистера Бэбба, и я еще раз ее поцеловал. Мы с мамой обнявшись стояли на крыльце и смотрели, как ветеринар увозит нашу любимую собаку.
Как только я вернулся к своим рабочим обязанностям в понедельник, меня сразу же вызвали к начальству. Я был готов к выговору за преждевременный уход с работы и вошел, мысленно репетируя речь в свою защиту. Мой шеф, невысокая женщина с резкими чертами лица и седыми волосами, подошла ко мне и положила руку на мое плечо, а потом обняла. Я даже не представлял, что мой шеф способен на такие человеческие эмоции, но она действительно меня обнимала. Я был потрясен и изумлен.
– С вами все в порядке, Рори? – спросила она с явным сочувствием в голосе. – Я в курсе, что произошло в субботу.
– Да… – пробормотал я. – Извините, что…
– Какая чепуха! – перебила она. – Я прекрасно понимаю ваше состояние.
«Вот и славно, – подумал я про себя, – похоже, мне все сойдет с рук».
– Я лишь хотела убедиться, что с вами все в порядке…
Я поблагодарил ее и направился к выходу. Когда я был уже у двери, она кашлянула:
– Да, еще уточнение, чтобы не было недоразумений… Я вычту два часа из вашей зарплаты…
Ее слова были как удар молнии, пелена спала с моих глаз. Шеф всегда остается шефом.
Коллеги окружили меня вниманием. Когда работаешь с ветеринарами, им не нужны объяснения. Меня все обнимали, а Роза даже угостила обедом, чтобы убедиться, что я потихоньку прихожу в себя. Ветеринары отлично знают, что смерть домашнего любимца равносильна потере близкого родственника.
Когда я оглядываюсь назад, на своих собственных животных, которых я потерял или с которыми мне пришлось попрощаться, я перебираю в памяти, что говорили мне или делали ветеринары, чтобы облегчить эти непростые моменты.
Думаю, практически все ветеринары не раз задавались вопросом, как провести эвтаназию наиболее гуманным способом, чтобы не травмировать ни питомца, ни владельца. Однажды я почти нашел ответ, но ситуация была настолько особенной, что, боюсь, мне никогда не удастся этого повторить.
Утром я пришел на работу и уселся за компьютер. Просмотрев расписание, расстроился – на этот день у меня была назначена эвтаназия на дому. За Дейзи я наблюдал с момента открытия клиники – с 2013 года. Маленький керн-терьер с потрясающим характером. Меня она обычно терпела, но со временем становилась все менее сговорчивой. Я никогда на нее не обижался и даже подшучивал, когда ее зубы щелкали в воздухе в сантиметре от моих рук. Хотя у собачки был скверный характер, я питал к Дейзи симпатию. За последнюю пару лет она вошла в число постоянных пациентов нашей клиники: у нее обнаружился диабет. Несмотря на все наши усилия, ее состояние ухудшалось. Последней каплей стало развитие катаракты обоих глаз, из-за чего она уподобилась слепому кроту. И естественно, ей пришлось приспосабливаться к своему новому состоянию. С хозяйкой Дейзи, приятной женщиной средних лет, миссис Фэллоуз, у меня тоже сложились отличные отношения. Миссис Фэллоуз отличалась прекрасными манерами и во время консультаций постоянно извинялась за поведение своей собаки, что меня весьма умиляло.
– Миссис Фэллоуз, пожалуйста, перестаньте извиняться – она просто хочет продемонстрировать мне свою любовь.
Дейзи пыталась откусить мне пальцы, а я в ответ лишь смеялся.
Большинству ветеринаров частенько приходится иметь дело с агрессивными собаками. Иногда это становится серьезной проблемой, но Дейзи была не такой. И по сей день я искренне не думаю, что она когда-либо хотела причинить мне боль. Я не удивился, когда увидел ее имя в списке вызовов врачей на дом, и сразу же откликнулся на этот вызов, чтобы меня не опередил другой ветеринар. После обеда мы с медсестрой Д отправились на выезд. Д была настоящей легендой: молодая, но ругалась как матрос. При этом считалась одной из лучших медсестер. В приватной обстановке среди друзей Д сыпала шутками, порой весьма скабрезными. Дежурить с ней было настоящим удовольствием, и мы отлично ладили. Даже в шутках мы понимали друг друга с полуслова. Самым замечательным ее качеством было умение из разбитной шутницы мгновенно превратиться в серьезную супермедсестру. Именно такие люди, как она, привносят в нашу профессию что-то особенное.