глядывался, но был уверен, что слышал смешок Тома. Я снова ухватился за хвост и придвинулся поближе к корове. На этот раз хвост я держал крепко, а руку вводил осторожно.
Я почувствовал, как мышцы сфинктера сомкнулись вокруг моего запястья. Мне казалось, что я погружаю руку в тонкой резиновой перчатке в тазик с теплой водой. Было очень неприятно. Рука скользила по прямой кишке коровы. Я был вынужден все время преодолевать ее попытки вытолкнуть мою руку и одновременно поражен силой коровы. Мне постоянно приходилось переступать с ноги на ногу, чтобы просунуть руку дальше. Под ладонью я почувствовал таз, стал медленно продвигаться дальше – и нащупал нечто, что можно было бы назвать пограничной линией. За ней начиналась брюшная полость. К этому времени моя рука проникла внутрь почти до плеча, а лицом я чуть не уткнулся в измазанный фекалиями зад коровы. Я повернулся и посмотрел на мистера Бенсона.
– Я ощущаю пограничную линию, – с гордостью произнес я. – Кажется, я уже в брюшной полости.
– Отлично! А теперь осторожно поверни ладонь, и ты найдешь матку, – ответил мистер Бенсон.
Я никак не мог ничего найти в этой корове: она не была стельной (наконец-то я понял, что имел в виду фермер). Я искал крохотную матку в обширной брюшной полости. Искал минуту-другую, чтобы мистер Бенсон не подумал, что мне неинтересно и что я сдался. Но нащупать мне удалось лишь пригоршню кала.
– Так, теперь давай я, и мы поймем, стельная она или нет, – сказал мистер Бенсон. – Медленно вытаскивай руку.
Мистер Бенсон снова смазал свою перчатку лубрикантом, а я начал аккуратно вытаскивать руку.
Когда внутри оставалась только кисть, корова напряглась и с силой вытолкнула мою руку. И не только ее, а еще и струю горячих жидких фекалий. Я никогда прежде не «ректалил» коров и не знал, что такое всегда случается, когда вытаскиваешь руку. Нужно извлекать ее одним резким движением в сторону – в идеале не в ту сторону, где стоишь сам или фермер. К сожалению, я выдернул руку на себя и оказался прямо на линии огня. Фекалии залили меня всего и забрызгали Тома и мистера Бенсона. Обычно после этого достаточно просто помыться – на фермах такое случается сплошь и рядом. Щетка и ведро с мыльной водой легко справляются с данной проблемой, но я был в огромном, мешковатом комбинезоне, который был велик мне на несколько размеров. Поэтому фекалии попали не только на него, но и внутрь. Вся моя рубашка была, мягко говоря, не первой свежести.
Я отвернулся, стараясь не двигаться, чтобы экскременты не просочились в мои шорты-боксеры, и оглядел себя. Моя любимая бледно-голубая рубашка стала коричневой. Я целиком превратился в коровью лепешку. Мистер Бенсон в замешательстве посмотрел на меня, Том давился смехом, а мне хотелось, чтобы земля под ногами разверзлась и поглотила меня.
– Иди к машине, Рори, и застирай рубашку в ведре. А когда закончишь, возвращайся, – сказал мистер Би.
Повторять ему не пришлось. Я со всех ног бросился к машине.
Когда мы возвращались, я сидел на черном мешке для мусора, а окна автомобиля были открыты всю дорогу. Больше на той неделе мы к Тому не ездили.
История была довольно неловкой, но мои приятели и одноклассники получили от нее огромное удовольствие. Впрочем, на той же неделе произошло и еще кое-что, и это кое-что слегка пошатнуло мою решимость стать ветеринаром. Об этом мне рассказывать не хотелось.
В тот день мы работали в клинике. Утром мистер Бенсон проводил консультации, и я уже начал привыкать к суете ветеринарной жизни. После утренних консультаций я сделал несколько выводов. Первый: ветеринары пьют чрезмерно огромное количество чая и кофе. Второй: всем управляют медсестры – именно их и нужно умасливать. Я только что допил пятую чашку чая, и мы подготовились к утренним операциям. Одна из них была стоматологической и еще две стерилизации кошек. Стерилизация – это удаление яичников и матки. К нам привезли двух роскошных длинношерстных мейн-кунов. Я все утро искал повод отлучиться минут на пять-десять, чтобы заглянуть к двум сестричкам. Кошки были просто восхитительными и мою ласку принимали благосклонно. Я наблюдал, как медсестры готовят первую кошку к операции: они ввели ей анестетик через внутривенный катетер, вставили ей в горло трубку для введения кислорода и ингаляционных анестетиков и уложили ее на спину.
Затем выбрили кошке живот от грудной клетки до задних лап. Потом в операционную вошел мистер Бенсон.
Он объяснил, что кошек стерилизуют двумя способами: по средней линии поперек живота или через боковой разрез. Слушая мистера Би, я старался помочь в меру сил. Медсестры работали как идеально отлаженный механизм, и подготовка прошла быстро. Я впервые видел нечто подобное. Кошку перевели в операционную – небольшую комнату с большой металлической раковиной в углу. Мистер Бенсон уже ожидал нас там. Он надел стерильную форму, держа руки перед собой, и сразу же предупредил всех, чтобы к нему никто не прикасался.
Кошку положили на стол перед ним и подключили к аппарату для анестезии. Оборудование меня буквально зачаровало – все казалось таким высокотехнологичным: пищали мониторы, жидкость поступала в вену кошки, с каждым ее вдохом и выдохом мешок сдувался и раздувался. Это было завораживающе! Я старался ничего не пропустить во время операции. Мне велели ни до чего не дотрагиваться и стоять неподвижно, наблюдая за действиями наставника. Мистер Бенсон одним легким движением запястья накрыл кошку стерильной пеленкой, которая легла идеально: отверстие расположилось прямо над выбритым участком, подготовленным медсестрой. Я и опомниться не успел, как кошке сделали разрез кожи и показались ее внутренности. Крови почти не было: она меня не пугала, но почти полное ее отсутствие во время операции озадачило.
Не помню, была ли это та самая кошка, с которой я играл утром. Зеленая пеленка закрывала почти все ее тело, кроме участка, где работал мистер Би. Он продолжал разговаривать со мной, задавал вопросы, называл внутренности кошки:
– Это кишечник… Видишь, как изменился кровоток… Здесь тощая кишка переходит в подвздошную… А этот большой пурпурный орган – селезенка, и прямо над ней печень.
Мистер Бенсон начал удалять первый рог матки и приступил к реальной операции, когда я почувствовал странный запах. Поначалу он был слабым, но постепенно усиливался. Голос мистера Бенсона становился тише, я пытался сосредоточиться на происходящем. Запах был мне совершенно незнаком. Сравнить его можно было с запахом сырого мяса, которое начинает портиться, и он как-то не вязался со стерильной атмосферой операционной. К запаху крови, тяжелому, железистому, я привык давно – сначала на кухне паба, а потом в лавке мясника. Но тут пахло по-другому – кошка была жива, и запах ее крови был тошнотворно сладким.
Все произошло очень быстро: руки мои задрожали, щеки побагровели. В голове зашумело – мне показалось, что она вот-вот взорвется. У меня подкосились колени, и я почувствовал подступавшую тошноту.
Мистер Бенсон заметил мое состояние и быстро подозвал медсестру, чтобы она помогла мне. Медсестра вывела меня из операционной, усадила и принесла стакан воды. Я выпил воды и уставился на свои дрожащие руки – ладони были холодными и потными. В себя я пришел лишь через четверть часа. Когда я вернулся в операционную, мистер Бенсон уже заканчивал.
– Полегчало? – спросил он, глянув на меня.
– Да, заметно, спасибо. Не знаю, что это было, – ответил я, стараясь улыбнуться, но внутри съеживаясь от унижения.
– Не расстраивайся, такое часто случается – ты хотя бы не упал и голову себе не разбил, как мой последний практикант.
Мистер Би рассмеялся, а медсестры заулыбались.
В моей ветеринарной карьере было немало случаев, которые норовили сбить меня с верного пути, и этот стал первым. Я вернулся домой, чувствуя себя слабаком и ни к чему не годным. В голове крутилась мысль, что мне никогда не стать хирургом. Очевидно, я был брезглив и не создан для этой работы. В том-то и проблема, что я зациклен на своей будущей профессии и любая мелочь, которая могла помешать осуществлению задуманного, казалась мне катастрофой. Запасного плана я не имел – был единственный, которого следовало придерживаться. Оглядываясь назад, я могу лишь посмеяться над собой – в моей жизни случалось нечто и посерьезнее.
Последние пять лет я работаю в операционной практически каждый день и могу заверить любого, кто читает мою книгу: если вам стало плохо в первый раз, не опускайте руки. Некоторые замечательные хирурги, которых я знаю, в начале карьеры тоже прошли через это.
Впрочем, я до сих пор не уверен, действительно ли кто-то из практикантов мистера Бенсона упал в обморок или он просто пошутил.
Когда пришло время задуматься об университете, я уже совершенно точно представлял, где хочу учиться. Выбор у меня был невелик – в Великобритании обучаться ветеринарии можно было в семи университетах.
Я навсегда запомнил день, когда меня приняли в Королевский ветеринарный колледж. Ветеринария была моей целью, сколько я себя помнил, и в тот день моя мечта начала осуществляться. Я вскрыл письмо с сообщением о зачислении. Мама ахнула и закричала во весь голос от радости, а я подпрыгнул чуть ли не до потолка.
Перед тем как рассылать заявления в ветеринарные учебные заведения, я пошел к директору школы, мистеру Хиллсу. Он знал о моем желании стать ветеринаром – я не делал из этого секрета. Он поинтересовался:
– Итак, Рори, куда ты собираешься подавать заявления?
Я должен был догадаться, что у него другие мысли на этот счет. Мистер Хиллс всегда меня недолюбливал: он преподавал немецкий, а языки – не мой конек. Нет, я не считался самым плохим учеником в школе, но мое обучение лучше всего характеризует фраза «Не в том месте и не в то время». Я был вполне способным, но в переходном возрасте здравый смысл мне изменял.
Как правило, я выступал главным зачинщиком всяких шалостей, например первым вызывался лезть на крышу за залетевшим туда футбольным мячом. А порой мои шутки заходили слишком далеко.