али в отеле у окна, которое глядело на маленький садик, где пышно разросшиеся анютины глазки образовывали вокруг лужайки нарядный бордюр. Они как раз делились друг с другом своими планами на день, когда к ним вышла Чайна, вся в черном, точно призрак.
Она поспешно улыбнулась, как будто извинялась за то, что навязалась им так рано, и сказала:
— Мне надо идти. Заняться чем-нибудь. Не могу сидеть сложа руки. Раньше приходилось, но теперь — нет, а нервы на пределе. Наверняка что-нибудь найдется…
Тут она, наверное, сама заметила, что говорит путано, потому что умолкла, а потом кисло сказала:
— Прошу прощения. Я, наверное, чашек пятьдесят кофе выпила. С трех часов не сплю.
— Выпей апельсинового сока, — предложил ей Сент-Джеймс — Ты завтракала?
— Аппетита нет, — ответила она. — Кстати, спасибо. Я не поблагодарила вас вчера. Хотя собиралась. Если бы не вы двое… В общем, спасибо.
Она села на стул за соседним столиком и подтащила его к Сент-Джеймсу и его жене. Оглянулась на посетителей за другими столиками: бизнесмены в костюмах и галстуках, с мобильными телефонами, лежащими рядом с ножами и вилками, и дипломатами, которые стояли у их стульев на полу, читали за завтраком газеты. Тишина стояла, как в мужском клубе где-нибудь в Лондоне.
— Как в библиотеке, — прошептала Чайна.
— Банкиры, — ответил ей Сент-Джеймс — У них головы забиты всякими мыслями.
— Зануды, — сказала Дебора и тепло улыбнулась Чайне.
Чайна взяла сок, который налил ей Сент-Джеймс.
— А я все думаю о том, что если бы произошло то, да если бы это. Я не хотела ехать в Европу, и если бы настояла на своем… Если бы пресекала все разговоры об этом… Если бы в то время у меня была куча работы и я не смогла бы поехать… может быть, и он бы не поехал. И ничего не случилось бы.
— Такие мысли ни к чему хорошему не приведут, — сказала Дебора. — Что-то случается просто потому, что оно случается. Вот и все. И наша задача — не стараться, чтобы оно расслучилось, — Дебора улыбнулась собственному неологизму, — а продолжать жить дальше.
Чайна улыбнулась в ответ.
— По-моему, я уже слышала это раньше.
— Ты давала хорошие советы.
— В прежние времена они тебе не очень-то нравились.
— Ага. Наверное, они казались мне… ну, бездушными, что ли. Так бывает всегда, когда нам хочется, чтобы наши друзья слились с нами в долгом заунывном плаче.
Чайна наморщила нос.
— Не будь к себе так беспощадна.
— И ты тоже.
— О'кей. По рукам.
Две женщины с нежностью смотрели друг на друга. Сент-Джеймс перевел взгляд с одной на другую и понял, что женское общение, которого он не понимал, в разгаре. Закончилось оно тем, что Дебора сказала Чайне Ривер:
— Я по тебе скучала.
А та, мелодично рассмеявшись и склонив голову к плечу, ответила:
— Так тебе и надо.
На этом разговор между ними завершился.
Их обмен репликами напомнил Сент-Джеймсу о том, что у Деборы была своя жизнь, которая отнюдь не исчерпывалась несколькими годами их знакомства. Впервые он осознал ее присутствие, когда ей было семь, и с тех пор его будущая жена всегда была неизменной частью его личной вселенной. И хотя сознание того, что у нее есть своя собственная вселенная, его отнюдь не шокировало, навязчивая мысль о том, что в этой вселенной случалось много событий, не имевших к нему никакого отношения, обескураживала. А уж о том, что многое из этого последнего могло бы иметь к нему отношение, лучше было подумать как-нибудь в другой раз, когда не так много будет поставлено на карту.
— Ты говорила с адвокатом? — спросил он.
Чайна отрицательно покачала головой.
— Его нет. Вообще-то он должен оставаться в участке, пока допрос не кончится. Но раз он мне не звонил…
Она притронулась к лежавшему на решетке тосту таким движением, как будто хотела его съесть, но, наоборот, отпихнула подальше.
— Наверное, допрос затянулся за полночь. Так было и со мной.
— Тогда я начну оттуда, — сказал ей Сент-Джеймс, — А вы двое… Думаю, вам следует навестить Стивена Эббота. Он уже поговорил с тобой один раз, милая, — обратился он к Деборе, — надеюсь, не откажется и во второй.
Он вывел женщин наружу и повел к автостоянке. Там они расстелили на капоте «эскорта» карту и проследили по ней путь к Ле-Гранд-Гавр, широкой полукруглой вмятине на северном берегу острова, где разместились три бухты и одна гавань и откуда целая паутина пешеходных троп вела к башням времен войны и заброшенным фортам. Чайна, как лоцман, поведет Дебору туда, где в деревеньке под названием Ла-Гаренн обосновалась Анаис Эббот. Тем временем Сент-Джеймс навестит полицейское управление и попытается выведать у Ле Галле как можно больше подробностей касательно ареста Чероки.
Когда с маршрутом его жены и ее подруги все было решено, он пронаблюдал, как они отъезжают прочь. Их машина нырнула на Госпиталь-лейн и покатилась по дороге, ведущей к гавани. Когда она повернула на Сент-Джулиан-авеню, он заметил мелькнувший в окне профиль Деборы. Она улыбалась чему-то, сказанному подругой.
Еще мгновение он стоял и думал о миллионах способов, которые он мог бы пустить в ход, чтобы предостеречь свою жену, если бы только она захотела и смогла его услышать. Дело не в том, что я думаю, сказал бы он ей в качестве объяснения. Дело в том, чего я пока не знаю.
Ле Галле, вот кто сможет восполнить пробелы в его знаниях, с надеждой подумал Сент-Джеймс. И отправился на его поиски.
Главный инспектор только что приехал в управление. Он вышел навстречу Сент-Джеймсу, даже не сняв пальто. Швырнув его на стул в комнате для персонала, он подвел Сент-Джеймса к доске для объявлений, к верхней части которой констебль в форме прикреплял серию цветных фотографий.
— Взгляните, — кивнул на них Ле Галле.
Судя по всему, он был очень доволен собой.
На фотографиях Сент-Джеймс увидел среднего размера коричневую бутылочку из тех, в которых часто продается сироп от кашля. Она валялась среди пожухлой травы и сорняков, в каком-то углублении. На одной из фотографий рядом с бутылочкой лежала пластиковая рулетка, для уточнения размера. Другие показывали ее местоположение относительно ближайшей растительности, поля, на котором она находилась, живой изгороди, отделявшей поле от дороги, и, наконец, самой дороги, с двух сторон затененной деревьями, которую Сент-Джеймс тут же узнал, так как недавно ходил по ней сам.
— Это тропа, которая ведет в бухту, — сказал он.
— Да, верно, это она, — признал Ле Галле.
— Что же это такое?
— В бутылке?
Главный инспектор подошел к столу и взял с него бумажку, по которой прочел:
— Eschscholzia californica
— Что означает?
— Маковое масло.
— Значит, свой опиат вы получили.
Ле Галле ухмыльнулся.
— Точно.
— A californica означает…
— Именно то, что вы подумали. Бутылка вся в его отпечатках. Здоровых таких. Ясных и красивых. Просто праздник для истомленных работой глаз, скажу я вам.
— Черт, — пробормотал Сент-Джеймс, ни к кому особенно не обращаясь.
— Преступник арестован.
Ле Галле нисколько не сомневался в том, что это правда, как двадцать четыре часа назад не сомневался в том, что арестовал преступницу.
— И как вы это поняли?
Ле Галле взял карандаш и начал тыкать им в фотографии.
— Как она туда попала, хотите вы сказать? Думаю, что так: он не захотел подливать опиат Бруару в термос ни накануне вечером, ни даже рано утром. Кто знает, а вдруг тот ополоснул бы его перед использованием и налил новый чай? Поэтому он решил пойти за ним в бухту. И подлил масло в термос, пока Бруар плавал.
— Рискуя быть увиденным?
— Да какой там риск? Еще даже не рассвело, он и не думал, что в такое время кто-то будет на ногах. Ну а если и будет, то на такой случай он надел плащ своей сестры. Бруар же выплывает далеко из бухты и не обращает внимания на то, что происходит на пляже. Подождать, пока Бруар заплывет подальше в море, Риверу не составило труда. Он прокрался к термосу — он ведь все время шел по пятам за Бруаром и видел, куда тот его положил, — и налил масло внутрь. Потом снова спрятался там, где сидел раньше: между деревьев, за камнями, у закусочной. Подождал, когда Бруар выйдет из воды и начнет пить свой чай, как он делает каждое утро, о чем все знают. Гинкго с зеленым чаем. От этой смеси на груди растут волосы, но, что для Бруара и его подружки всего важнее, в яйцах загорается огонь. Ривер подождал, когда опиат сделает свое дело. Как только это произошло, он на него и набросился.
— А если бы он подействовал не на пляже?
— Какая разница? — Ле Галле выразительно пожал плечами. — До рассвета все равно было далеко, а опиат подействовал бы где-нибудь по дороге. Ривер сделал бы свое дело где угодно, лишь бы это случилось. Случилось на пляже, он засунул ему в горло камень, и дело с концом. Он рассчитывал, что в качестве причины смерти укажут, что жертва поперхнулась инородным объектом, и так оно и было. А от бутылки он избавился, зашвырнув ее в кусты по дороге домой. Не сообразил, что тело проверят на наличие токсинов, какова бы ни была причина смерти.
В этом был смысл. Убийцы всегда допускают какие-нибудь ошибки, благодаря чему в основном и попадаются. На бутылке остались отпечатки пальцев Чероки Ривера, что и привлекло к нему внимание Ле Галле. Но остальные детали этого дела по-прежнему требовали прояснения. За одну из них и уцепился Сент-Джеймс.
— А что вы скажете о кольце? На нем тоже его отпечатки?
Ле Галле покачал головой.
— С него так ни одного приличного отпечатка и не получили. Так, фрагменты одни, в том числе и его.
— И что же?
— Он мог взять его с собой. Быть может, он даже собирался засунуть его Бруару в глотку, вместо камня. Но камень ненадолго сбил нас со следа, а ему это было как раз на руку. Зачем ему, чтобы мы сразу подумали на его сестру? Он не хотел дарить нам это дело вместе с разгадкой. Ему надо было, чтобы мы голову поломали, побегали, прежде чем придем к решению.