— Сейчас полетишь вниз, — прохрипел он, подтаскивая Эстер к парапету. — И тогда все скажут: бедняжка так тосковала по отцу, что не вынесла разлуки… Вот и все. Ты здесь всем осточертела, они будут только рады от тебя избавиться!
Но вдруг он вскрикнул и отбрыкнулся, едва не отпустив девушку. Кто-то впился зубами ему в ногу! Развернувшись, Тротвуд увидел тощую оборванную девчонку. Откуда она взялась? Он снова пнул ее, и она покатилась по полу. Лунный свет упал на ее лицо, и Эстер с удивлением узнала… цыганку.
Пока незваная гостья отвлекала внимание Тротвуда, Эстер воспользовалась возможностью и укусила его в ладонь. Тротвуд с воплем отдернул руку. Она вывернулась из его лап и отступила, споткнувшись о штатив телескопа, и едва не упала. Злодей надвинулся на нее. Эстер схватила телескоп, выдернула штатив и размахнулась, как дубинкой. Тротвуд протянул руки, чтобы вырвать у нее телескоп, но Роуэн обхватила его за ноги так, что он пошатнулся. В эту минуту Эстер ударила его по плечу своим оружием. Тротвуд попятился, но быстро обрел равновесие и оттолкнул ногой Роуэн. Та поднялась и встала рядом с Эстер. Тротвуд вновь отступил и стал боком подбираться к Роуэн.
То, что случилось потом, стало полным сюрпризом для всех. Негодяй зацепился ногой за кольцо в крышке люка, отшатнулся и с громким треском ударился головой о парапет. Несколько секунд лежал, подобно Голиафу, пораженному камнем из пращи Давида. Кровь струилась из раны в затылке.
Наконец Тротвуд очнулся и сел, ошеломленно моргая, но девочки уже успели пробежать мимо и скатились по лестнице, как испуганные мышки. Роуэн бежала первой. Эстер захлопнула крышку люка и задвинула засов. Несколько минут они, прижавшись друг к другу, слушали стук и проклятия. Но вскоре все стихло. И снова раздался глухой удар, шорох и стон. Потом — молчание.
Девочки переглянулись. Глаза цыганки казались неправдоподобно огромными на худом лице. Она осторожно погладила Эстер по руке.
— Как ты нашла меня? — спросила Эстер. — Я так тебе рада!
Девочка пробормотала что-то неразборчивое, а когда Эстер непонимающе нахмурилась, изобразила небольшую сцену.
Эстер кивнула:
— Ты спала и кто-то разбудил тебя? Нет, ты видела сон!
Девочка кивнула и знаком показала, как бежала и задыхалась.
— Ты примчалась так быстро, как смогла? Спасибо тебе!
Девочка вынула из кармана обломок кирпича, завернутый в записку Эстер. Бумага промокла, слова были неразборчивы.
— Да. Это мое. Спасибо тебе огромное!
Они прислушались, не донесется ли что-то с крыши, но все было спокойно. И тут Эстер заметила мешок мистера Тротвуда. К веревке было привязано тельце кролика. Эстер поспешно развязала мешок в надежде найти еду. Внутри оказался пистолет и кусок фруктового пирога в салфетке. Она положила пистолет на стол рядом с журналом. Отвязала кролика, отдала девочке, широко улыбнувшейся от удовольствия, и разделила пирог на две части. Обе жадно съели свою долю.
Эстер взяла пистолет. Она никогда раньше не держала в руках оружие, но теперь положила палец на курок и дрожащей рукой прицелилась в окно.
«Да, если придется, я смогу это сделать», — подумала Эстер.
Она подошла к лестнице, отодвинула засов люка и попыталась открыть дверцу. Но та не поддавалась, видно, что-то ее держало. Эстер бросила попытки и спустилась в комнату, с облегчением положив пистолет в стол. Она сама не понимала, чего хочет. Спасти Тротвуда? Привести вниз под дулом пистолета?
Тротвуд подтвердил худшие подозрения.
«Алисия хочет не только лишить меня наследства, но и избавиться навеки. И Тротвуд — союзник в преступлении. И кто еще из слуг на их стороне? Явно не Сьюзен, которая любила меня, как дочь. И трудно представить своими врагами мистера Корбетта, миссис Годстоун или Бетси…»
Но чем больше Эстер думала об этом, тем сильнее пугалась возможности вернуться домой. У нее не было влиятельных друзей, и теперь возникла проблема с Тротвудом, мертвым или умирающим на крыше башни. Конечно, это несчастный случай. Он поскользнулся и разбил голову, но девочек могут обвинить в убийстве, и это плохо кончится.
Цыганка доела пирог и принялась шарить в боковых карманах мешка Тротвуда. Но отыскала только пару сморщенных яблок. Одно отдала Эстер и принялась грызть другое, громко чавкая. Эстер зачарованно наблюдала, как двигаются ее маленькие белые зубки. Шарф сполз с головы цыганки, и Эстер заметила, что волосы у корней светлее, но по большей части вымазаны грязью или дегтем.
Заметив ее любопытный взгляд, девочка поспешно натянула шарф.
Эстер принялась бродить по комнате, потирая руки, чтобы согреться. Но мысли вихрились, подобно снежинкам за окном.
«Что делать? Идти некуда. Слуги не помогут. Мэтт… Нельзя подвергать его опасности…»
Только сейчас она осознала всю степень своего одиночества.
— Эстер, — окликнула девочка и, добавив что-то на непонятном языке, показала на лестницу.
— Хочешь пойти со мной? — спросила Эстер.
Цыганка кивнула. Эстер сунула пистолет в мешок и принялась собирать все свидетельства своего пребывания здесь. Убрала чернильницу в шкаф, положила все принесенное с собой в мешок. Подумала, что делать с журналом. Завернула его в клеенку, чтобы спрятать в тайник. Открыла и увидела шкатулку с колье. Эстер совсем о нем забыла. Но сейчас оно может пригодиться.
Она открыла крышку шкатулки, вытащила звездную цепь. Сердце, как всегда, радостно сжалось при виде драгоценности. Эстер поспешно расстегнула плащ и надела колье на шею, краем глаза наблюдая удивление Роуэн. Шкатулка легла в мешок, но тут возникла проблема, как втиснуть журнал в тайник.
Девушка в нерешительности огляделась. Журнал, свидетельство открытия, бесценен, но принадлежит дому.
«Оставлю его в шкафу. Никто не узнает, сколько он пробыл здесь», — решила Эстер.
Она положила журнал на стол и вырвала страницы, написанные за последние несколько дней. Завернула в клеенку и положила в мешок. Потом, в последний раз оглядев комнату, спустилась вниз за цыганкой.
Шел густой снег, хотя ветер улегся. Они нагрузили маленькую тележку и пошли через поляну, зная, что снег заметет следы. Один раз Эстер поскользнулась, упала, и когда Роуэн помогала ей вставать, колье упало на землю. Держа в зубах перчатку, Эстер поискала колье, зацепившееся за кружево платья, рывком высвободила и сжала в руке, как почти четырнадцать лет назад.
Девочки исчезли в лесу. Единственным доказательством пребывания Эстер в башне была маленькая золотая звездочка, подмигивающая в слабом свете.
Проснувшись, Саммер обнаружила, что лежит под деревом, свернувшись клубочком. Ранние рассветные лучи только-только начали проникать сквозь листву. Она проснулась от холода. Остатки сна улетучились от страха и удивления. Саммер села и с плачем позвала мать. Но никто не ответил. Тогда девочка бросилась на землю и свернулась подобно гусенице, ожидающей, пока минует опасность. Слезы текли по щекам. Некоторое время она то засыпала, то просыпалась. Затем ощутила легчайшее прикосновение к плечу, как ласка упавшего листа.
«Мама?»
Она подняла голову, но сначала никого не увидела. Потом услышала смешок и уловила движение за соседним деревом.
«Нет, не мама».
Любопытство перевесило страх. Саммер встала. Ребенок, — если это ребенок, — перебежал под второе дерево, но Саммер уловила движение и не видела самой девочки — она только чувствовала, что это девочка.
— Кто ты? — окликнула Саммер. И тут же пролепетала: — Я хочу маму.
Девочка, кажется, поманила ее, потому что листья пошевелились, снова раздался смешок, уже дальше по тропе. Саммер пошла за ней.
— Куда мы? — спросила она.
Девочка не ответила. Свет стал ярче, птицы громко пели, и Саммер почти успокоилась. Она не знала, куда ведет ее девочка, но понимала, что все будет в порядке. Представила лицо мамы и твердо уверилась, что скоро ее найдет. Однажды, когда Саммер потерялась в супермаркете, Клер сказала:
— Дорогая, не волнуйся. Даже если поймешь, что заблудилась, знай: я всегда ищу тебя.
«Мама ищет меня и непременно найдет. А пока что девочка, которую я никак не могу разглядеть, помогает мне».
Они гуляли вместе целый день. Девочка показала Саммер, где растет ежевика и течет чистая вода. Они играли в прятки и догонялки и даже выстроили плотину в мелком, весело журчащем ручье. Иногда Саммер сознавала, что по-прежнему разлучена с близкими, и снова начинала паниковать и плакать, а девочка успокаивала, делала все, чтобы Саммер улыбнулась. Когда снова настал вечер, она, обессиленная, опустилась на мох, и девочка прикрыла ее сухими листьями.
Утром в понедельник — не то чтобы она знала, что это понедельник — ее разбудил шум проезжающей машины. Оглядевшись, Саммер увидела, что лежит у дороги. Девочка-призрак исчезла. По другую сторону шоссе раскинулся цыганский табор. Она даже увидела Лайзу, сидящую на ступеньках фургона. Цыганка читала газету и ела тост.
Саммер, неожиданно растерявшая храбрость, не знала, что делать. Облегчение и страх одолевали ее. Она уселась на траву и заплакала.
Послышался рев очередной машины и звуки музыки. Автомобиль замедлил скорость, музыка замолчала, и мужской голос окликнул ее:
— Эй, с тобой все в порядке?
Девочка подняла на незнакомца ошеломленные глаза.
«Какая чудесная спортивная машина! Мой любимый голубой оттенок», — автоматически подумала Саммер.
Крыша авто опущена, маленькая собачка непонятной породы стоит на заднем сиденье, машет хвостом.
«Я всегда хотела такую», — вздохнула Саммер.
Водитель, блондин с волнистыми светлыми волосами, как у нее, и в черных очках, сразу ей понравился, особенно улыбающееся лицо и курносый нос. Но мама предупреждала, чтобы Саммер не смела садиться в машину даже к знакомым людям. Только этот человек не попросил ее сесть в машину.
— Мне жаль, что тебе грустно, — сказал он. — Ты живешь там? — Он показал на табор.
Саммер покачала головой и прошептала: