Это было сплошное мучение, но в результате хоть что-то произошло!
А сейчас все тихо. Невыносимо тихо.
И тогда Каролина переходит на другую сторону дороги. И при этом замедляет шаг, так что Берта оказывается впереди. Каролина все медленнее и медленнее тащится за ней, буквально еле ноги передвигает.
Но Берте хоть бы что. Она идет, не оглядываясь. Каролина видит только ее спину. Берта уходит все дальше и дальше. Знай себе вышагивает с сумкой Каролины в руках, которая, кстати сказать, намного меньше и легче ее собственной.
Мысль об этом вдруг начинает злить Каролину.
С какой стати она должна тащить сумку Берты?
Каролина с силой бухает ее наземь и оставляет у обочины. А сама медленно бредет дальше.
Между подругами уже приличное расстояние.
А до сумки и подавно.
Вдруг слышится стук копыт – позади Каролины во весь опор мчится молочная повозка. Хотя телега битком набита огромными бидонами, старик на козлах притормаживает и с удивлением смотрит на одиноко брошенную на дороге сумку. Каролина сердито делает ему знак, чтобы он проезжал мимо, но он, как назло, соскакивает с телеги и подбирает сумку. Каролина вынуждена вернуться назад.
– Видать, ваши вещички, – флегматично заявляет он. – Может, вас подвезти? Вам куда?..
– Нет, спасибо, не надо! – перебивает его Каролина и сердито вырывает у него из рук сумку.
– Ах, вот оно как… – Недоуменно почесав макушку, старик понукает лошадь, и телега снова трогается в путь, гремя молочными бидонами.
А Берта, как в ни в чем не бывало, спокойно шагает дальше. Как будто ее ничто не касается.
А Каролина, теперь уже довольно сильно отстав, плетется сзади с ее дурацкой сумкой.
И вот терпение у Каролины лопается!
Она бросает сумку на дорогу и не своим голосом орет:
– БЕРТА!
Тогда Берта наконец останавливается и оборачивается.
С расстояния в добрых пятьдесят метров они стоят и смотрят друг на друга.
И Берта, оставив сумку Каролины посреди дороги, бросается к сестре.
Она бежит, раскрыв объятия.
И Каролина тоже бросается ей навстречу.
Наконец они, запыхавшись и всхлипывая то ли от смеха, то ли от слез, заключают друг друга в объятия.
– ИДИОТКА! – с побелевшим лицом отфыркивается Берта.
– Сама знаю… Все с самого начала пошло наперекосяк.
– Лучше я сама понесу свою сумку, а ты неси свою.
– Давай сначала немного передохнем.
Берта поспешно вытирает слезы, и они возвращаются назад, чтобы взять свои сумки, а затем заходят в придорожный лесок и усаживаются на поваленном дереве.
Берта достает из сумки молоко и бутерброды.
– Смотри, что у меня с собой! В поезде мне совсем не хотелось есть. Особенно когда тебя не было рядом.
– И мне тоже.
Каролина достает свой сверток с бутербродами – теперь они могут спокойно перекусить и поболтать. Берта рассказывает о своей скучной поездке, а Каролина – о своей, полной приключений, но по какой-то причине умалчивает об эпизоде с Незнакомцем – Соглядатаем. А рассказывает о Давиде и о ведре с розами.
– Ах, вот откуда эти розы, – говорит Берта. Затем вздыхает:
– Почему это всегда с тобой приключается что-то интересное? Меня вот никто не провожал на вокзале с ведром роз. Наверное, я просто серая мышка. Никому не интересно со мной.
Каролина берет ее руку в свою.
– Не смей так говорить, Берта. Ведь ты – свет моей жизни.
Каролина говорит это серьезно, совершенно искренне. Но все равно чем-то напоминает себе Давида, ведь произносит слова с такой же восторженной интонацией. Вот досада! Каролина вдруг замолкает и, глубоко смутившись, выпускает руку Берты. Берта вопросительно смотрит на нее.
– Ты ведь заметила, да?
– Что заметила?
– Что говоришь чересчур высокопарно?
– Нет, дело не в этом. Просто мне в голову пришла одна мысль.
– Какая?
– О том, как сложно искрение выразить свои чувства, когда этого действительно хочешь.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Когда играешь в театре, то через некоторое время начинаешь интенсивно прислушиваться к себе и к другим, замечаешь каждую реплику, напряженно ловишь каждый произнесенный тобой звук. В конце концов это становится тягостным. Особенно, когда замечаешь, что поступаешь точно так же и в жизни.
– Ты хочешь сказать, что говоришь со мной театральными репликами?
– Не совсем. То, что я тебе только что сказала, я сказала совершенно искренне, от всей души. Но непроизвольно употребила интонацию другого человека.
– Какого человека?
– Моего однокашника. Его зовут Давид. Это он пришел на вокзал с розами.
– Он тебе нравится?
– Я в него не влюблена, если ты это имеешь в виду. Но я могу им восхищаться. Он станет хорошим актером. Но это неважно.
– А, стало быть, он влюблен в тебя?
– По сути дела нет. Просто воображает это.
– Откуда ты знаешь?
– Он сам говорил. Будто ему необходимо испытать неразделенную любовь, чтобы развиваться в своей актерской профессии. Это его метод.
– Но почему он выбрал именно тебя?
– Не знаю. Может, я хорошо подхожу, так как на меня это не оказывает никакого влияния. Поэтому можно быть уверенным, что любовь ко мне всегда будет неразделенной. Для моего партнера. А ему как раз это и надо.
– Но разве это не надоедает тебе? Разве подобное ухаживание тебе нравится? Мне это кажется просто ужасным.
– Но ведь я знаю, как все обстоит на самом деле.
Берта, задумчиво глядя вдаль, жует бутерброд и качает головой.
– Я бы никогда не смогла стать актрисой.
– Тебе нужно этому только радоваться.
– Я понимаю.
– А кем бы ты хотела стать, ты решила?
– Да.
– Если не хочешь, можешь не говорить. Но мне кажется, я все равно знаю…
Берта с удивлением устремляет взгляд па Каролину.
– Вряд ли, откуда тебе это знать…
– Но я догадываюсь.
– Кем? Скажи!
– Ты хочешь стать писательницей.
Берта непонимающе смотрит на подругу.
– Да нет! С чего ты взяла?
Каролина выглядит такой же растерянной.
– Я всегда так думала. Ты ведь постоянно что-нибудь пишешь.
Но Берта качает головой.
– Можно писать, но необязательно при этом собираться стать писателем. Нет, я хочу стать врачом.
– Врачом? Ты никогда мне об этом не говорила!
– Я только сама это недавно поняла.
– Но как ты к этому пришла?
– Это решение постепенно созрело во мне осенью. Война наверняка затянется, так многие считают. Неизвестно, как долго Швеции удастся сохранять нейтралитет. Мы можем быть втянуты в нее в любую минуту. Поэтому будут нужны врачи и медицинские сестры. Сначала я собиралась стать медицинской сестрой, но потом рассказала это папе. И он посоветовал мне стать врачом, потому что я к этому гожусь.
– Папа?..
– Да.
Их глаза встречаются. Каролина знает, о чем думает Берта. А Берта знает, о чем думает Каролина. Их тревожит все тот же извечный вопрос, который всегда возникает между ними: может ли отец Берты быть и отцом Каролины?
Но они ничего не говорят. Вместо этого Каролина спрашивает:
– А он что-нибудь говорил о том, что я собираюсь стать актрисой?
Берта отводит взгляд. Она долго не отвечает, думает.
– Хотя нет, – спешит сказать Каролина. – С какой стати ему об этом говорить? Его наверняка это не интересует. Он, может, даже ничего об этом не знает.
– Конечно, знает. Мы часто говорим с ним об этом. Он считает, что из тебя выйдет замечательная актриса. Но он немного волнуется за тебя.
– Почему?
Между бровей Каролины возникает напряженная морщинка.
– Актерская профессия так сильно изматывает человека, – поясняет Берта. – Особенно если он хочет чего-то достичь. А ты ведь хочешь?
– Хочу ли я? Я обязательно достигну! Иначе бы я никогда не вступила на эту стезю.
– Папа как раз это и имеет в виду.
Сердце в груди Каролины начинает бешено колотиться. Голос срывается из-за кома, вставшего в горле. Слова вылетают, словно удары кнута:
– Нечего ему за меня волноваться! Так ему и передай! Я отлично справлюсь и без него… и без мамы, если уж на то пошло!
Берта молча смотрит перед собой. Затем вздыхает и берет руку Каролины в свою.
– Я вижу, ты все так же переживаешь.
– Я не переживаю. Это уже давно в прошлом.
– Но мне кажется, ты еще переживаешь. Ты ужасно разочаровалась в маме, когда она переехала в Замок Роз и оставила тебя одну. И я тебя прекрасно понимаю. Я тоже поразилась, когда об этом узнала.
– Почему?
– Вам ведь было так хорошо вместе…
– Я тоже думала, что ей со мной хорошо, но потом оказалось, что это не так.
– Наверняка все же это было так. Но мне кажется, что Арильд и Розильда сейчас больше нуждаются в ней.
– Больше меня?
Берта пожимает плечами. Она не знает. Зато Каролина знает.
– Лидии Стеншерна мне недостаточно. А Арильду и Розильде больше меня нужна мама. В этом ты, пожалуй, права. И нечего больше об этом говорить!
Берта робко посматривает на нее.
– Да, наверное, что ни происходит, все к лучшему, – вздыхает она, и Каролина отзывается:
– Да, всегда только к лучшему.
Некоторое время они сидят молча. Потом Берта спрашивает:
– А ты сейчас живешь в Стокгольме одна?
– Да. Ты ведь знаешь.
– А разве это не опасно?
– Опасно? – Каролина усмехается. – Почему это должно быть опасно?
– Но ты ведь понимаешь, что это довольно необычно, чтобы женщина жила одна в собственной квартире. Разве твою маму это не беспокоило?
– Какая же ты глупышка! Ты хочешь сказать, что женщинам не приличествует жить в одиночестве? Но вряд ли это может быть опасным.
У Берты виноватый вид. Она придерживается довольно консервативных взглядов, но это не ее вина. Она воспитана в таких правилах, хотя время от времени ей хочется их нарушить. Каролина раньше часто подбивала ее на это, но сейчас они так долго не были вместе.
Каролина придвигается ближе к Берте.