Он обернулся, торжествуя было свою победу…
— Авшалом, у нас, Аронсонов, женщин выкупают. Ты заплатил за Ривку высокую цену. Ты заплатил за нее мною. Ты еще будешь ломать себе руки, терзаться видениями, представлять, как я обнимаю другого. Клянусь, что не заставлю тебя долго ждать.
Ривка была скорее напугана, чем обрадована сделанным ей предложением руки и сердца. Она знала: Сарра так легко не разомкнет челюсти — так легко не уступит ей Авшалома.
Ривка ждала какого-то ужасного подвоха.
— Я без тебя, ты без меня! — плакала она. — Но что скажет отец? Что скажут братья?
— Ривочка, дай губки!
— Нет, Авшалом, мой возлюбленный, нет! — она уворачивалась, пряча лицо в ладони.
— Да, Ривкэлэ, да! Наши отцы были врагами, но мой отец, благословенна память его, враждовал со всеми, включая самого себя. И потому был наполовину другом своих врагов.
— Я боюсь не отца: он мудр, а я его любимая дочь. Я боюсь братьев, они все такие… такие Аронсоны.
Никакая дочь, никакая Сарра или Ривка, никакая Суся или Циля (они еще появятся) не признает за сестрою первенства в отцовской любви, все что угодно, только не это.
— Но Арон же за меня… — начал Авшалом.
— Ты не знаешь, он всегда держит сторону Сарры. Союз рыжих. (Конан-Дойль переводился в два прыжка: сперва на русский, а с русского на еврейский.) Почему Алекс говорит, что у тебя много копий с этого письма, и ты каждой даешь? А он мужчина, он знает, что говорит.
— Зачем ты Алексу показала письмо?
— Он стал обидные стихи читать, когда я ему сказала, что мы любим друг друга. Я и показала. А он говорит, что у Сарры есть такие же.
— И ты поверила? Ривка, главное, что мы любим друг друга, что ты согласна стать моей женою. Почему ты закрываешь лицо руками? Я осушу поцелуями твои слезы.
— Авшалом, ты разбиваешь мое сердце… Знаешь, поговори с отцом, — и убежала.
Авшалом, Ривка и Александр
С их помолвкой спорная территория разрослась. Александру казалось, что он лишился львиной доли своих привилегий. Сперва Сарра, теперь Ривка. Алекс — этот «Амнон» из Зихрон-Якова — и мысли не допускал, что она достанется кому-то из Хадеры. Но Авшалом Файнберг захватил стратегически важный плацдарм, закрепился на нем и уже, глядишь, член семьи. Будущие Аронсоны назовутся Файнбергами. Александру нужно войско. Отряд Гидеона, Судьи Израилева, насчитывал триста тридцать ножей. Алексу нужно в десять раз меньше, зато все как на подбор: в красных штанах вооруженные конники, готовые противостоять шомерникам. Не только шомерникам внешним, но и внутренним. Разносчик заразы — Авшалом.
Помолвка
Они повстречались случайно на узкой тропе. Авшалом возвращался из Хадеры, куда ездил сообщить матери, что ей предстоит породниться с Аронсонами. Фаня Файнберг продолжала дело покойного мужа: сражалась с превосходящими силами соседей, не желала знаться со своей родней — будь то Белкинды из Гедеры, будь то семейство деверя, вложившего последние деньги в маслодавильню, которую, прежде чем разориться, деверь (Осип Файнберг) демонстрировал Герцлю. Румыны давно уже сделались Фане безразличны: золотари. Как сказал Лёлик, «профессионалы по очистке отхожих мест Господа нашего Барона». То, что ее Авик с ними связался, его дело. Может, и правда румыны это наименьшее из зол в отсутствие какой-либо альтернативы злу. И Фаня не стала призывать проклятья на голову своего сына — брать пример с жены Кораха, чьих сыновей Господь наш Барон пощадил за то, что отреклись от отца своего.
— Мир, — сказал Александр.
— И благословение, — ответил Авшалом.
— Осушал дренажем болота?
— Нет, слезы поцелуями.
— В следующий раз передай своим друзьям, что мы будем отлавливать шомеров у себя в виноградниках, как лисичек.
— Что шомерники не мои друзья, ты знаешь так же хорошо, как я знаю, что ты делал с Саррой, когда ей было пятнадцать лет.
— Какое тебе дело, ты же не на ней женишься. А чистота Ривки сама себя сторожит. Праматерь Сарра тоже приходилась Аврааму сестрой.
— Это ты подговорил Ривку показать Сарре мое письмо.
— Что это ты все о Сарре да о Сарре. Может, ты потому и женишься на Ривке, что Сарра себе другого подыскала?
У Александра поперек седла лежал винчестер, и Авшалом не замедлил спросить:
— Это чтобы стрелять или для равновесия? Вообще-то, Алекс, балансировать лучше с помощью копья.
Они еще покуражились друг перед дружкой и разъехались, потому что ни Тибальда, ни Ромео в распутной Палестине днем с огнем не сыщешь. Да, распутной, но не безбожной.
На помолвку (на идиш «ворт», по-еврейски «тнаим») Фаня прибыла в автомобиле. Сперва Арон думал отправить за ней Насера Анема, маронита, которой, судя по фотографии, при британцах проходил армейское поприще в соответствии со своим почтенным званием «балаголы». То есть «баал агала», «повелитель колесницы». Но в последнюю минуту Арон передумал и сделал жениху подарок на все времена: вместе с ним сам сгонял в Хадеру на своем «рено». У московиц от мала до велика глаза полопались, когда перед домом Файнбергов остановились безлошадные дрожки, снабженные сбоку резиновой грушей, издающей оглушительный звук. Замотанная по самые глаза, как бедуин в бурю, Фаня со своей младшей дочерью Цилей взобралась на сиденье. Волнение помешало ей насладиться зрелищем соседских рож, но не помешало что-то прошипеть своему Авику — такое, на что мотор зарычал.
Машина неслась среди полей, местами еще заболоченных, но большая часть тверди уже была отделена от воды — той, что «под твердью». Первый день творения благополучно завершился. Дорогу окружали насаженные по холмам виноградники, это вступил в свои права следующий день творения.
— Подъезжаем, мама, — сказал притихшей Фане ее Авик.
Эфраима-Фишеля она не видела с 1882 года. А сейчас у нас 1913-й — вот и считайте. Сонливый человек, одной ногой в могиле. В предуказанном направлении рука об руку шли в его лице мелкими шажками кротость и старость, а глухота раскрыла над ними свой зонтик.
— Желаю вам увидеть свадьбу своих внуков, — сказал Эфраим-Фишель жениху и невесте.
Представленная будущей свекрови, Ривка удовлетворила желание Авшалома «дать ротик» (для поцелуя), а сама косилась на Сарру.
Нааман
Считается, что у Сарры мужской ум. Но если б сквозь непроницаемо-решительное выражение лица кто-то сумел проникнуть в ее мысли, он бы поразился: нет более женского направления, нежели то, которое приняла ее мысль. «Замуж! Скорее подыскать себе мужа!» Однажды Сарра назвала Авшалома «Рафи». «Кто такой Рафи?» — приставал он к ней. В ответ такое же непроницаемо-решительное выражение лица.
Московичи как бы невзначай ее повстречал. Это было в последний месяц года, изобильный призывами к добросердечию и покаянию. Если б еще изобиловал он и хлябями небесными. Но в элуле цистерна пуста, и ее приходится наполнять самим. На протяжении двадцати шагов, что отделяли микву от дома, Московичи являл собою пример если не покаяния, то добросердечия. Он впрягся в возок с водою и попутно с преувеличенной заинтересованностью расспрашивал Сарру об Александре. Как ему там, в «гольдене Медине»? Не думает ли возвращаться? Есть такие, у кого от Америки голова кругом идет.
— Головокружениями Алекс не страдает, — сказала она. — А если вернется, то потому лишь, что никакая Филадельфия не сравнится с Зихрон-Яковом.
На это Московичи заметил, что кроме Арона, закоренелого холостяка, все сыновья Эфраима-Фишеля разбрелись по свету. В доме не хватает пары сильных рук. Где это слыхано, Сарра Аронсон сама должна таскать воду.
— Мой жеребец Цвийка позаботится о потомстве. С нас достаточно[80].
— А ты не собираешься сама? Или ты Машиаха в мужья дожидаешься?
— Во всяком случае, не тебя, Нааман. В Зихрон-Якове за тебя ни одна не захочет.
Московичи — мн. число — уехали, распорядившись своим имуществом легкомысленно и малодушно. Отец Наамана отчаянно боялся Эфраима-Фишеля, а трусость города сдает. Это позволило Обществу мелкого кредита под залог ссуды на покупку маслодавильни приобрести дом Московичи, который тут же был предоставлен в пожизненную аренду одной валашской семье. Злополучная маслодавильня, выжавшая последние соки из Осипа Файнберга (дяди Авшалома), в очередной раз меняла владельца.
Сарра рассказала Эйндорской волшебнице о Наамане.
— Нааман? — сказала Това. — В «Книге Шмуэля» говорится, что Нааман поражен проказой. Вот какой проказой он поражен. Бедная жена. То-то, когда услыхала, что в Израиле бы его вылечили…
Читает:
И принес письмо царю Израильскому, в котором было сказано: вместе с письмом сим, вот, я посылаю к тебе Наамана, слугу моего, чтобы ты снял с него проказу его. Царь Израильский, прочитав письмо, разодрал одежды свои и сказал: разве я Бог, чтобы умерщвлять и оживлять, что он посылает ко мне, чтобы я снял с человека проказу его? Вот, теперь знайте и смотрите, что он ищет предлога, чтобы враждовать против меня.
Ноготь Товы перелетает с буквы на букву. Эйндорская волшебница вызывает тень Шмуэля.
— Нааман это твоя смерть, Сарра.
Круг замкнулся
«В Палестине женщин меньше, чем мужчин, — думала Сарра, глядя, как Авшалом поймал на лету оброненную Ривкой вилку. Таков обычай: во время помолвки обронить что-то и чтоб жених поднял. — Женщин так мало, что даже кривые и хромые выходят замуж. И те, которые на сносях от другого мужчины, выходят замуж. Хочу скорее замуж! А как же Машиах, Сарра? Ты больше не мессианская невеста?»
Лучше синица руке, чем Машиах в небе. И тут небо посылает ей синицу. Влетает Сарра к Арону, разгоряченная, только-только спешившаяся.
— Представляешь, шомеры опять… Ты не один? — увидев приезжего галантерейной наружности, с ухоженной бородкой, она бесцеремонно уставилась на него.