— Может, и для меня найдется минута? Ты год меня не видел.
«А, собственно, почему, — подумала Сарра, — надо говорить с Ароном тайно от Александра? Да и от Авшалома?»
Совет держали при закрытых дверях, закрытых ставнях — без Ривки, которую пикировка Алекса с Авшаломом всякий раз понуждала к самозаточенью с томиком Гейне («Ее он страстно любит, а ей полюбился другой»).
— Я хочу, чтоб вы знали, три самых дорогих мне человека, три моих алефа, Арон, Алекс и Авшалом. Владычество турецкого Навуходоносора над Израилем возвращает нас ко временам пророков. Гибель Оттоманской империи это конец вавилонского плена и восстановление Храма. Британский лев перегрызет горло Константинополю. Оставаясь перепуганными зрителями в этой судьбоносной войне, мы упускаем наш великий шанс. Те, кто это понял, уже сражаются под знаменами Владычицы Морей. Еврейские солдаты вступили в бой там, где османы держали в цепях Шаббтая Цви — в Галлиполи. Еврейские солдаты знают: завтра турки сделают с евреями то же, что сегодня делают с армянами. Когда я ехала сюда, на глазах у всего поезда солдаты растерзали семью. (Сарра рассказывает о том, чему явилась свидетельницей.) Я знаю, Арон скажет: Иеремия призывал не искать союзников в Египте, а отдаться на милость вавилонян, которые победят. Нет, Арон…
Арон переглянулся с Авшаломом.
— Ничего Арон не скажет. Как тебе известно, он месяц провел в беэр-шевской гарнизонной тюрьме, — «он» относилось к Авшалому.
Сарра слышала об этом впервые.
— Ты ничего не знаешь? Тогда слушай. И ты, Алекс, тоже. Всего ты тоже не знаешь. Авшалом был задержан в Синае, куда отправился по моему заданию. По моим расчетам, западнее Рафаха есть гнездилища саранчи, откуда потоки морского воздуха за считанные часы переносят окрылившуюся стаю в Южную Сирию (официальное название Палестины). Авшалому предстояло подтвердить или опровергнуть мое предположение. Он отправился туда из Беэр-Шевы, и где-то вблизи Эль-Ариша его остановил смешанный немецко-турецкий патруль. Напрасно он объяснял германскому офицеру, что виной всему верблюд, который кинулся к колодцу, а близость английских позиций совершенно ни при чем. Авшалома взяли под стражу как лазутчика. Мы уже думали его выкрасть… один бахурчик (паренек) из Метулы, я знаком с его дядей. (В 1896 году после двухгодичных сельскохозяйственных курсов в Гриньоне Арон работал агрономом-инструктором в Метуле.) Говорят, для бахурчика этого побег организовать — ничего не стоит.
— Это он сам говорит, — сказал Алекс.
— Не знаю. Слава Богу, до этого не дошло. Для начала я подал жалобу: мой сотрудник отправился на поиски очагов размножения саранчи, имея на это мандат от армейского командования, и был схвачен по приказанию офицера рейхсвера. Так и вижу, как Джемаль-паша потянул себя за бороду: «Рейхсвера?!» Но самое интересное — ты, Алекс, этого не знаешь, я не стал тебя разубеждать в твоих смелых домыслах — немец-то был прав. Авшалом возвращался из Исмаилии. Расскажи сам. Сарра сказала, что у нас не должно быть секретов друг от друга.
Сарра обеими руками сжала Авшалому руку.
— Приезжал мой двоюродный брат, — начал Авшалом. — Мама в ссоре с дядей Меиром с незапамятных времен. Я вначале не понял, кто это. Вижу: юзбаши. «Вот целый день визитирую в Хадере, решил и вас повидать, познакомиться, близкая родня, нехорошо». -Я «Нехорошо, — согласился я. — Добро пожаловать, Эйтан. А я Авшалом. Удачно, что я дома. Я сейчас работаю в Атлите». — «Знаю, — отвечает, — на ферме у Арона Аронсона. Я бы и до Атлита добрался. На войне начинаешь понимать, что родной крови нельзя разобщаться. А то одни проливают ее за царя, другие за кайзера, третьи еще за кого-то, как я. После Кулели (офицерская школа в Стамбуле) меня прикомандировали к штаб-квартире Четвертой армии». Тут входит Циля. Обомлела: мерлушковая шапка с синим верхом запросто валяется на оттоманке. «Ой, капитан! А где ты воюешь?» — «Мы дислоцированы, — отвечает, — в Северной Сирии». — «А ты воюешь с англичанами или с французами?» — «С армянами». При маме и Циле он не решается говорить. Я набил папиросу, предложил ему тоже. «Выйдем в сад?» Только вышли, он сразу к делу. «Мы строим подвесной мост через Ефрат. На строительстве всегда работали армянские бригады, но они исчезли, их заменили немецким инженерным батальоном. Я был в Дайр-эз-Зауре. Туда сгоняют армян со всей Анатолии, — расстегивает мундир и достает пакет. — Здесь описано то, что я видел собственными глазами». Так вот, Сарра, твоя история — капля в море. Это океан крови, ужасов, пыток. Это инферно то, о чем он пишет. В Гедере он слышал, что сын Лёлика Файнберга женится на дочери Аронсона. А Аронсон — креатура Барона, у него есть связи. Он сказал мне, что хочет передать англичанам, французам, сообщить всему миру о том, что творится в Дайр-эз-Зауре.
Юзбаши (капитан) Эйтан Белкинд, потрясенный свидетель истребления армян
Эйтан Белкинд
Арон перебил:
— Мнение, что я чья-то там креатура, глубоко неверно. У меня нет ни малейшей возможности, да и желания увязывать наши планы с банкирским домом Нусингема. Последнее слово за Лондоном.
— Последнее слово за тобой, давай без ложной скромности, — одна нога у Алекса безостановочно подрагивала. — А то, что благодарить Барона тебе не за что, это тебе видней. Лично мы, гидеоны…
— «Лично мы», — вырвалось у Авшалома.
— Хорошо. Лично я, Александр Аронсон, ничем не обязан Ришону.
— Кроме самой малости.
— Не мути воду, Авшалом! Тебе же потом ее пить… Отдохни немного, если ты запыхался. Быстроногий Нафтали…[82]
— Когда я это прочитал, — сказал Арон (т. е. запись, сделанную по горячим следам Эйтаном Белкиндом), — первая мысль та же, что у Сарры: сегодня армяне, завтра мы. Говорят, если имярек (Ашем) хочет покарать человека, Он лишает его разума. Это не так. Он лишает его стыда. Свою османскую лояльность социалисты сладострастно выставляют напоказ. Дескать, мы не христиане, мы к вам бежали от инквизиции, мы к вам убежали и от русского царя. Они больше не хотят своего государства, вот-вот объединятся в антисионистский фербанд под девизом «Долой нас!» Посмотрите на главу тель-авивского поселкового совета…
— Какого? — не поняла Сарра.
— Это поселок между Яффой и Пейсах-Тикве. Его бургомистр герр Дизенгоф того и гляди чалму наденет.
(Самоочевидные параллельные места в истории двадцатого века требуют уточнения. Вожди второй алии действовали по принципу «покорствуй сильному» в расчете уберечь еврейское население от гонений, подобных армянским или маронитским. Verband nationaldeutscher Juden (Союз немецких националистов-евреев) с его лозунгом «Мы — наше несчастье», брезгливо запрещенный нацистами в 1935 году, это уже нечто иное — от неразделенной любви. Тогда как члены АКСО — Антисионистского комитета советской общественности — разные быстрицкие, были клейменными рабами советской власти. Повторное клеймение их излишне: то же, что клеймить труп.)
Еврейский аналог «гитлерюгенда» — «Schwarzes Fahnlein» («Черный флажок»)
Евреи в СССР гневно осуждают происки сионистов. У Райкина предынфарктный вид. У остальных немногим лучше: похожи на участников ГКЧП
Алекс между тем сидел мрачный, глядел исподлобья и с кривой усмешкой все повторял: «Бахурчик из Метулы… бахурчик из Метулы…»
— Угомонись, — сказал Арон. — Тебе не сказали, потому что времени не оставалось. Главное, чтобы информации о Дайр-эз-Зауре послужила удобрением, а не ушла в песок. Англичане не турки[83]. Это у Джемаль-паши в подчинении сто двадцать тысяч человек, не отличающих правой руки от левой. В тот день, когда его новенький «Принц Генрих» (модель автомобиля) угодил в канаву, генерал Мюррей мог беспрепятственно вступить в Дамаск. Никто бы не заметил. Сам Джемаль-паша позабыл обо всем на свете. Подарок австрийского императора! Хоть обратно вези в Богемию… что ты, Сарра?
— Нет, ничего… меньше, чем ничего, Арон.
— Арон, а помнишь, что ты недавно говорил? — Александр никак не мог успокоиться. — Что нам Сион не нужен, нам и на турецком берегу хорошо. А сионистов называл «маафилим» (упрямцы, что самовольно, наперекор Моисею, попытались достигнуть Земли обетованной).
— Помню, Алекс.
— Лично я направляюсь в Каир. Предложу генералу Мюррею свои услуги. Мы будем поставлять британцам разведывательную информацию. А они нам за это уступят Палестину.
— Это не так уж глупо, как может показаться на первый взгляд, — заметил Авшалом. (Алекс взвился было: «Не так уж глупо, как может показаться на первый взгляд…»)
— Через Синай добираться рискованно, — сказал Арон.
— Если Авшалому это удалось, то мне и подавно удастся.
Со словами: «Алекс, Арон прав. Ты хочешь, чтобы я с ума сошла?» — Сарра обняла его и поцеловала.
Алекс стоял на своем:
— Что вы мне рассказываете. Через Лишанского бедуины сбывают английскую контрабанду. У него названных братьев пол-Негева.
— А ты не знаешь, что он в розыске? — Арон был близок к тому, чтоб повысить голос. — Под чужим именем живет?
— Почему под чужим? Послушать тебя, вообще без имени. Паренек из Метулы.
— Не спорь. Ты отправишься на пароходе под испанским флагом.
— И вернусь почтовым голубем… кстати, о птичках, это недурная идея, ее надо будет всесторонне продумать, — Александр сказал и сам засмеялся.
— Скажи, Алекс, а что ты тогда подумал? — спросила Сарра.
— О чем ты?
— Ну, когда Авшалома арестовали в Синае. О каких смелых домыслах Арон говорит?
— А я по себе сужу, сестричка. Знаешь, какие бедра у Анитры? И недорого[84]
.
Авшалом вспыхнул, как стог сена, в который ударила молния:
— Сарра, а ты бы в это поверила, не знай ты правды?
— А я ее и не знаю, Авшалом. Но я бы тебя простила.