Его по одной версии подобрали разведчики-бедуины, коллаборировавшие с британцами, по другой версии это был новозеландский разъезд, принявший его за турецкого соглядатая. Сам Лишанский был в забытье, бредил. Первое, что он увидел, очнувшись: лицо Арона, совсем вблизи.
Арон на днях прибыл в распоряжение генерала Алленби, сменившего генерала Мюррея, и сразу же, без того чтобы слушать «Аиду», был направлен в Сирийское бюро к майору О’Рейли — под псевдонимом «Mr. Mack» возглавить палестинский отдел. Алленби рвался в бой. Он не мог знать, что его именем будет названа главная улица Тель-Авива, но твердо верил, что ему предначертано овладеть Палестиной, и с безоглядностью старого служаки этому предначертанию следовал.
— Ави… — неслышно прошептали белые, обметанные жаром губы Лишанского.
У Арона вчера градусник тоже показывал сорок. Он имел глупость в офицерском собрании спросить виски-соду со льдом, что в Египте делать категорически возбраняется. Слышите, читатель? И поныне в стране фараонов на питьевой воде экономят и воду для льда зачерпывают неизвестно откуда. Арона рвало, проносило, как медведя, температура подскочила до потолка. «Нильская вода, дорогой мой, абсолютно безвредна только для бегемотов», — сказал доктор Ватсон. Но уже сегодня Арон настолько оправился, что стало возможным прибегнуть к его помощи для допроса раненого из соседней палаты, у дверей которой дежурил часовой.
— Это наш человек. Что с ним?
— Большая потеря крови, ранение неопасное.
— При нем были бумаги? Он что-нибудь сказал? Ёсик… — Арон склонился над раненым. Он знал, каково это — задыхаться там, в Атлите, не имея никаких известий от британцев. Но после потопления «Монегана» те не спешили возобновить связь.
— Ави… убит…
Вам случалось быть вестником несчастья? Нам — да. Несчастье — медаль о двух сторонах: был ли тот, кого не стало, сам родной вам кровинкой, или утрата его означает неутешное горе для вашей родной кровинки? Есть разница. При известии о смерти Файнберга первая мысль Арона о сестре. Братская любовь хоть и не родительская, но у рыжих она «пламень весьма сильный»[138]. И так-то скрывший от Сарры план побега, Арон в мыслях постоянно оправдывался перед нею: готов рисковать собой, но не НИЛИ. Боль за Сарру помогла «заесть» горечь личной утраты — как и досадливое чувство: уже у цели стал жертвой вероломства какого-то номада… обидно же… в общем, глупая смерть.
На Ёсике все заживало, как на кошке, — его и точно пуля не берет. Арон знавал его ребенком, в пору, когда сам, молодым агрономом, наживал себе бесчисленных врагов в Метуле. Лишанскому он доверял не из сентиментального воспоминания или в ответ на собачью верность, как было с Файнбергом. У Ёсика развито чувство рода-племени, чувство само по себе достаточно приземленное, если бы речь не шла о Земле Израиля.
— Мертвая точка вот-вот будет пройдена, — сказал ему Арон. — Немцы самоуверенны и неосмотрительны. И чем больше они верят в свой германский гений, тем неосмотрительней становятся и еще больше делают глупостей. Нам на руку эта безрассудная подводная война против пассажирских liner’ов. А теперь еще попытка убедить Мексику напасть на Америку и силой оружия… — Арон поднял палец, — силой мексиканского оружия вернуть себе Техас. Они добились того, что немецких выходцев в Америке иначе как «Людендорф в засаде» не называют. Вступление Америки в войну — вопрос нескольких недель. Я рассчитывал на это еще два года назад, когда потопили «Лузитанию». Раньше или позже это должно было случиться.
Лишанскому предстояло стать «соправителем» Сарры, занять место Файнберга. («Предстояло заняться с Сарой тем, чем она занималась с Файнбергом, — так выходит?»)
— С крахом прогерманского лобби Алексу будет куда легче заниматься с Ривкой тем, чем они занимаются, — сбором средств в пользу палестинских евреев, — сказал Арон.
«Алекс ходит с шапкой по кругу, а Ривка исполняет танец Анитры» — у Ёсика на каждое слово Арона отыщется реплика. Это как строить рожи за спиной говорящего.
Похоже, что со второго захода Америка уже не казалась Александру тем тягуче-каучуковым раем, который, ну, никак… ну, не ндра… На сей раз очень даже «ндра» и очень даже «как», особенно после гужевых прелестей Мелильи. Александру и впрямь удалось отворить фараоновы закрома для голодающих братьев в Палестине, что отнюдь не фигура речи: к семнадцатому году земля, еще каких-то пять тысяч лет назад кипевшая млеком и медом, оскудела окончательно, став сухой бесплодной пылью в ладонях агрономов.
В лице Арона сирийское бюро получило мощное подкрепление, позволившее О’Рейли восстановить прерванные контакты с вездесущей и таинственной НИЛИ, каковою она должна была видеться британцам. Арон делал для этого все возможное. А сам, закрыв ладонями лицо, мысленным оком заглядывал за горизонт — распределял должностные портфели в Сионе (как окрестил про себя будущее государство). Все складывается в нашу пользу. Лишанский выйдет из моря не с клетками, в которых сидело по почтовому голубю, а с пиратским сундуком. Спасибо Александру и Ривке Аронсонам, соприкосновенным к столь щедрому даянию еврейской Америки еврейской Палестине. А то московиц совсем пригорюнились, каждый сидит под своим эвкалиптом и вздыхает: «На свете счастья нет, но есть покой и диета».
Те, кто стоял социалистическому ишуву костью в горле — зихрон-яковские, — ведают распределением пожертвований среди оголодавшего ишува — а как мы знаем на примере Саббатая Цви, для евреев нет роли более почетной, чем распределять халуку. Собственно, так далеко за примером даже не надо ходить: в американо-палестинском благотворительном предприятии не прочь было поучаствовать Общество по приему палестинских беженцев, опекавшее таких горемык, как Эсфирь Слепян (Ира Ян). В Александрии русских подданных, выдворенных из Эрец Исраэль, насчитывалось больше тысячи. У Арона состоялся разговор с двумя русскими мосье и с одной русской мадам. Это происходило в их конторе, говорили на смеси французского и идиш. Мосье, представившийся Борисом Блантом, сказал:
— Помощь братьям важнейшая из мицвот[139] («Фрэр о лэд ист вихтыгстэ фун мицвэс»). Но если вы желаете, чтобы Общество своим участием сделало эту акцию легальной в глазах военной администрации, нам нужно согласовать имена лиц, к которым пожертвования будут поступать для последующего их распределения, — это раз. Нам неясен характер пожертвований, собранных нашими американскими братьями, будут ли они в виде драгоценных металлов, будут ли они в виде банкнот, или они будут в виде продовольственных грузов, — это два. И мы хотим знать, каким способом пожертвования будут доставляться в Палестину, — это три.
Арон тут же узнал эту касту прихлебателей — что при котлах Фараона, что при супницах Барона, что при котелках «Поалей Цион»[140], соотношение страха и корысти у них одинаковое во все века, под всеми знаменами.
— Пожертвования в виде золотых монет. Учет всех поступлений ведется здесь, в Александрии, в присутствии представителей Общества. Но способ доставки в Эрец Исраэль разглашен быть не может из соображений безопасности.
— Эпцехэн амайсэ! — вскричала русская мадам. — Ты же понимаешь, Берчик. Он хочет, прикрываясь нами, заниматься контрабандой.
— Гита, не лезь в бутылку, послушаем мосье. Мы полагали, что помощь, о которой вы говорите, будет поступать легальным путем, через третьи страны, в наше палестинское отделение.
— К сожалению, легальных путей нет. Что для вас важней: быть в мире с заповедью или с Оттоманским уложением? К тому же единственный закон, который турецкие чиновники признают, это взятка.
Он тщетно пытался вдеть ниточку здравого смысла в игольное ушко их зрачков, но они избегали встречаться с ним глазами. Это всегдашняя манера жучков-вредителей: никогда не смотреть в глаза.
— Общество бесповоротно себя скомпрометирует, позволив своим именем прикрывать сомнительные дела.
— Лучше скажи махинации, Берчик, — вмешался в разговор мосье, до сих пор молчавший. — Люблю, когда из меня делают идиота. Англичане первые обвинят нас в попытке снабжать турок американским золотом.
Арон молча встал, взял шляпу и вышел.
А вскоре О’Рейли сказал ему, что в Каире не считают возможным кормить население Оттоманской империи при посредничестве Royal Navy. Британский военный корабль из благотворительности переправляет деньги на вражескую территорию — это абсурд, это допустимо только для оплаты агентов из числа natives.
— Мы ни при каких условиях не согласны быть на положении платных агентов, — категорически возразил Арон. — Мы не какие-то шпионы. Наша цена — Сион. А не то что «Вам заплатили? До свидания».
Доказывая, что золото, собранное для нужд ишува, не может считаться поддержкой Порты, скорей наоборот, Арон дошел до генерала Алленби, который по своей привычке, неоднократно отмечавшейся его биографами, крутил на пальце ключ от портфеля, и так на протяжении всей аудиенции. В один прекрасный день он его потеряет.
— Жители еврейского анклава, — сказал Алленби, — наперебой заверяют Высокую Порту в своей преданности. Почему я должен им не верить, если паши им верят? Тем более что они заклятые враги России, а некоторые еще и подданные кайзера.
— Клянусь вам, сэр, клянусь Богом, клянусь своей душою, все эти люди мечтают втайне об одном: после сотен лет османского владычества увидеть Иерусалим свободным. Когда вы вступите в Иерусалим, они встретят вас, как Мессию.
Британский главнокомандующий сдался.
Пусть теперь попробует Меир Дизенгоф сказать про нас: «Эти англоманы принимают свои фантазии за чистую монету». Как раз наши-то фантазии и обернулись монетой высшей пробы. «Затурканный Меир» (Дизенгоф) еще далеко не худшее, что у нас есть. Маня Шохат, вот кто фурия с богатым революционным прошлым. В Палестине, кот