– Сама ты больная, я его видела…
– Ребекка. Зачем он хотел тебе навредить? – снова встрял я.
– Потому что все привидения злобные. Вы же сами рассказывали, помните? – Но панические интонации в голосе все сильнее и сильнее. – Ну и потом, он же мне ничего не сделал, совсем.
– Сейчас нет. А в следующий раз?
– А кто сказал, что будет следующий раз?
– Я говорю. Крис хочет что-то тебе сказать, ему от тебя что-то нужно, и он пока этого не получил. Он вернется. Еще и еще, пока не добьется своего.
– Не вернется. Это все из-за вас, это вы его…
– Селена, – перебил я, – ты же знаешь, что он был там. Как ты думаешь, он еще вернется?
Во внезапно наступившей тишине я расслышал тихие голоса, внизу, у подножия холмика. Мужчина. И девочка.
Ближе, в кипарисах за спиной, как первый отдаленный раскат грома. Конвей шуршала ветками, пытаясь заглушить голоса.
– Селена, Крис вернется?
– Он все время здесь, – отозвалась Селена. – Я его чувствую, даже когда не вижу. Я его слышу, внутри, как телик с выключенным звуком. Постоянно.
Я ей верил. Каждому слову. И спросил внезапно охрипшим голосом:
– Чего он хочет?
– Сначала я была уверена, что он ищет меня. Боже, я так старалась, но никак не могла сделать так, чтобы он меня заметил, он меня не слышал, я умоляла: Крис, я здесь, вот оная, но он смотрел сквозь меня и проходил мимо, я пыталась удержать его, но он растворялся в воздухе…
Тоненький пронзительный писк Ребекки.
– Я думала, это потому что нам не позволено, вроде наказания, чтобы вечно искать друг друга, но никогда не… Но на самом деле он просто не меня ищет. Все это время…
– Заткнись, – обрывает ее Джулия.
– Все это время он вовсе не искал…
– Господи Иисусе, ты что, не можешь заткнуться?
Не то рыдание, не то всхлип Селены. Потом тишина. Рокот в кроне кипарисов взвился ввысь и канул – камень, упавший в ледяной пруд. Голоса на склоне канули вместе с ним.
Заполняя пустоту, Ребекка спросила:
– Лени. А чего он хочет?
Джулия:
– Не могли бы мы пожалуйста мать вашу черт побери поговорить об этом позже?
– Почему? Его я не боюсь. – Это она обо мне.
– Тогда, блин, проснитесь уже и поглядите по сторонам. Единственный, кого нам нужно бояться, – это вот он. Ничего больше. Эта хрень с привидениями…
– Лени. Чего он хочет? В смысле, Крис?
– Ой, мамочки, да его же ни хрена не существует, что я должна сделать, чтобы…
Детки ссорятся, типа того. И все. Не банда Джоанны, конечно, – дешевые банальные подколки, слова и мысли, ставшие избитыми еще до их рождения, ничего подобного, – но и не заколдованные принцессы, парящие среди кружевных золотых арпеджио, которых я готов был встретить еще сегодня утром. То, что почудилось мне раньше, триединая сила, она была последней вспышкой чего-то утраченного уже давно. Свет погасшей звезды.
– Лени. Лени. Он ищет меня?
– Как бы я хотела, чтобы меня, – ответила Селена.
Руна замерцала и съежилась. Один фрагмент отделился от темной массы и обрел собственную форму: Ребекка. Тоненькая и хрупкая, она стояла на коленях в траве. Подняла голову ко мне:
– Я не думала, что это окажется Крис.
– Привидение?
Она помотала головой и спокойно продолжила:
– Нет, когда я написала ему и предложила встретиться. Я не знала, кто придет. Готова была поклясться, что не Крис.
– О Бекс. – Джулию будто страшно ударили под дых. – О Бекс.
Тень в кипарисах за моей спиной шевельнулась. Конвей:
– Ты имеешь право хранить молчание, но все, что ты скажешь, будет запротоколировано и может быть использовано в качестве доказательства. Ты понимаешь?
Ребекка кивнула. Она, казалось, промерзла до мозга костей, так сильно, что даже дрожать не могла.
– То есть когда ты пришла сюда той ночью, – уточнил я, – ты рассчитывала встретить кого-то из тех тупых придурков.
– Да. Эндрю Мура, например.
– А когда увидела Криса, не передумала, нет?
– Вы не понимаете. Это вообще не о том. Я не размышляла, мол, права я или не права, следует мне так поступить или нет. Я знала.
Вот в чем дело. Вот почему она не боялась Конвей и Костелло, вот почему она не испугалась нас. Всю дорогу с той ночи до сегодняшнего вечера – и лишь сегодня вечером что-то изменилось – она была уверена, что ей ничто не угрожает, ибо точно знала, что права.
– И даже когда увидела, что это Крис? По-прежнему не усомнилась?
– Особенно тогда. Как раз тогда я все поняла. Вплоть до того момента мне чего-то недоставало. Все эти тупые мерзкие Джеймсы Гиллены и Маркусы Уайли, это не могли быть они. Они же никчемные, абсолютные ничтожества, пустое место. А на алтарь нельзя приносить ничтожное. Жертва должна быть драгоценной.
Даже в темноте я увидел, как опустились веки Джулии. И печальную, печальную улыбку Селены.
– Как Крис, – сказал я.
– Да. Он не был ничтожеством. И мне все равно, что вы говорите, – в темноту, Джулии и Селене. – Не был. Он был особенным. И когда я его увидела, вот тогда-то окончательно поняла: я все делаю правильно.
Вновь голоса от подножия. Приближаются.
Я заговорил быстрее и заметно громче:
– И в тебе ничего не дрогнуло? Одно дело – мерзкие типы, которые заслужили такой конец. Но юноша, который тебе нравился, славный парень? Тебе его не было жалко?
– Да, если бы у меня был выбор, я бы выбрала кого-нибудь другого. Но это было бы неправильно.
Будь она постарше или похитрее, я бы заподозрил подвох, чтобы на суде защита могла упирать на невменяемость. Находись мы сейчас в кабинете, я бы и сам сказал, что тут чистое безумие, болезнь, и никакого притворства. Но на этой поляне, в призрачном сиянии и плавном скольжении ее мира, в пространстве, полном ароматов и звезд… На миг я почти понял, что она имеет в виду, почти ухватил понимание самыми кончиками пальцев, но оно лишь скользнуло и растаяло, прежде чем я успел его осознать.
– Поэтому я оставила ему цветы.
– Цветы, – тупо повторил я. Спокойно и равнодушно, словно воздух не заискрил вдруг вокруг меня.
– Вон те. – Рука взметнулась, тонкая, как росчерк пера, указала на гиацинты. – Я сорвала. Четыре; по одному от каждой из нас. И положила ему на грудь. Не для того чтобы попросить прощения, нет. Просто попрощаться. Сказать, что мы понимали, что он не никчемный.
Про цветы знал только убийца. Я скорее почувствовал, чем услышал долгий вздох Конвей.
– Ребекка, – мягко сказал я. – Ты понимаешь, что мы должны арестовать тебя?
Широко распахнутые глаза.
– Я не знаю, как это делается.
– Все в порядке. Мы тебе все объясним. Найдем того, кто сможет о тебе позаботиться, пока не приедут твои родители.
– Я не знала, что так получится.
– Понимаю. Сейчас тебе нужно просто подойти ко мне, и мы вернемся в школу.
– Я не могу.
– Дайте нам одну минуту, – попросила Селена. – Всего минуту.
Я буквально услышал, как Конвей сказала “нет”.
– Да, конечно. Но только минуту.
– Бекс, – невероятно нежно позвала Селена. – Иди сюда.
Ребекка обернулась на голос, протянула руки, и голова ее вновь скрылась внутри таинственной темной фигуры. Руки обнимали плечи друг друга, как крылья, сдвигаясь все ближе и ближе, словно они пытались слиться в единое нечто, которое никто и никогда не сможет разрушить. И я не понимал, кто из них рыдает.
Шаги за спиной, быстрые, и сейчас я мог обернуться. Холли, с разметавшимися волосами, огромными отчаянными прыжками неслась вверх по склону.
Позади, заставляя себя держать дистанцию, Мэкки. Он заметил ее издали и спустился к дорожке, чтобы задержать, насколько смог. Дал нам с Конвей возможность сделать то, что мы собирались сделать. В конце концов, по своим собственным причинам, он решил, что я заслуживаю доверия.
Холли пролетела мимо Конвей как мимо пустого места на край поляны и увидела остальных. Остановилась, словно ударившись о каменную стену. Чужим, срывающимся голосом спросила:
– Что случилось?
Конвей молчала. Объясняться предстояло мне.
– Ребекка созналась в убийстве Криса Харпера, – негромко сказал я.
Холли испуганно отшатнулась, помотала головой.
– Кто угодно может сознаться в чем угодно. Она так сказала, потому что боялась, что вы собираетесь арестовать меня.
– Ты уже знала, что это она.
Холли не стала отрицать. Не стала спрашивать, что будет с Ребеккой дальше, – незачем. Она не бросилась к остальным, не упала на грудь отцу – а он сумел не ринуться к ней. Она просто стояла, глядя на своих недвижимых подруг, одной рукой обвив ствол дерева, словно без него упала бы.
– Если бы ты знала это утром, – сказал я, – ты бы никогда не принесла мне ту карточку. На кого ты думала?
Устало, подавленно, пусто – как не бывает в шестнадцать лет – Холли ответила:
– Я всегда подозревала Джоанну. Может, и не она сама – я думала, она заставила кого-нибудь, скорее всего Орлу, она всегда вешает на Орлу грязную работу. Но идея была ее. Из-за того, что Крис ее бросил.
– А потом ты решила, что Элисон или Джемма все узнали, не смогли вынести такого груза, вот и появилось то фото.
– Ну да. Вроде того. Неважно. Джемма вряд ли, но да, на идиотку Элисон вполне похоже.
– Почему ты просто сразу не рассказала все детективу Морану начистоту? – удивилась Конвей. – К чему вынуждать нас заниматься херней, из кожи вон лезть весь день напролет?
Холли посмотрела на Конвей так, будто все эти глупости вгоняли ее в неодолимую спячку. Она прислонилась спиной к стволу дерева и закрыла глаза.
– Ты не хотела становиться доносчицей, – понял я.
Резкий шорох, потом тишина – подошел Мэкки.
– Снова, – сказала Холли, не открывая глаз. – Я не хотела снова становиться доносчицей.
– Если бы ты рассказала мне все, что знала, тебе, вероятно, пришлось бы давать показания в суде, и тогда вся школа узнала бы, что ты стукачка. Но ты все равно хотела, чтобы убийцу схватили. Карточка была идеальным шансом. Ничего не надо говорить, просто направить меня в нужную сторону и молиться, чтобы получилось.