– Но Джоанна не делала попыток пробраться в гостиную. Она оставалась на месте, в самом центре событий.
– Может, прикинула, что у нее будет время, когда мы уведем Элисон.
– Или Джоанна не имеет к этому отношения. Призрак – плод воображения Элисон, и след на руке – результат случайности, как сказала Маккенна.
– Может, и так.
Звук шагов затих. Вновь воцарилась белоснежная тишина, наполнив пространство смутными образами, мелькавшими на самой границе видимого; и стало еще труднее поверить, что происходящее здесь можно объяснить простой игрой воображения и случайностью.
– Маккенна и живет тут? – спросил я.
– Нет. Она же разумная тетка. Но не уйдет домой, пока мы здесь.
Мы.
– Что ж, надеюсь, ей нравится столовская еда.
Конвей приоткрыла сумку, проверила, на месте ли книга.
– Движуха. – Она даже не пыталась скрыть удовольствие. – Я ж говорила.
12
Отчасти они оказались правы: во второй раз все было иначе, и в третий. И оказалось, что это неважно. Поляна, где они лежат и разговаривают днем, по ночам открывается им иной, чудесной стороной. И предвкушением обещанного чуда – нужно только дождаться нужного момента – пронизана вся их жизнь.
Никогда не думала, что у меня будут такие подруги, как вы, девчонки, говорит Бекка на третью ночь. Никогда. Вы – мои чудеса.
И даже Джулия не отшучивается в ответ. Четыре руки сплетаются на траве, теплые и спокойные.
Конец января, половина одиннадцатого вечера. Через пятнадцать минут погасят свет для третьего и четвертого года в Килде и Колме. Крису Харперу – он чистит зубы, недовольно переминаясь на холодной кафельной плитке в душевой и прислушиваясь к парочке парней, которые изводят в сортире какого-то первогодка; прикидывает, стоит ли вмешиваться в такие пустяки, – остается жить чуть меньше четырех месяцев.
А неподалеку, за пеленой тьмы, скрывается Килда, снег щекочет оконные стекла – маленькие крепкие снежинки, совсем не липкие. Зима ввела строгий режим: солнце садится рано, а гадкая ледяная крупа и эпидемия простуды означают, что вот уже неделю Джулия, Холли, Селена и Бекка не вырывались на свет божий. И постепенно впадают в бешенство, сидя взаперти и шмыгая носами. Они спорят по поводу дискотеки в День святого Валентина.
– Я не пойду, – заявляет Бекка.
Холли лежит в пижаме поверх своей постели и торопливо списывает у Джулии математику, разбрасывая там и сям мелкие ошибки для правдоподобности.
– Чего так?
– Да потому что лучше уж иголки под ногти, чем втискиваться в идиотское платье с идиотской микро-мини-юбкой и идиотским глубоким декольте, даже если бы у меня и водилось такое барахло, которого у меня, разумеется, нет и никогда не будет. Вот почему.
– Но придется пойти, – замечает со своей кровати Джулия, не поднимая головы от книжки.
– Не пойду.
– Если не пойдешь, тебя погонят к сестре Игнатиус и она начнет спрашивать, не потому ли ты не хочешь идти, что пережила насилие в детстве, а когда ты скажешь, что нет, конечно, она скажет, что тебе необходимо заняться собственной самооценкой.
Бекка резко садится на кровати, обхватывает руками колени – взведенный раскрасневшийся комок ярости.
– У меня все в порядке с самооценкой. У меня настолько высокая самооценка, что я не намерена носить идиотскую одежду только потому, что такое носят все.
– Эй, полегче на поворотах. Мое платье совсем не идиотское. – У Джулии роскошное обтягивающее платье, черное в алый горошек, она несколько месяцев копила на него и купила на распродаже всего пару недель назад. Это самая крутая вещь в ее жизни, и, надо признать, ей действительно нравится, как она в нем выглядит.
– Твое платье – нет. А вот я в нем была бы полной идиоткой. Потому что ненавидела бы это все.
– Тогда почему, – интересуется Селена, натягивая пижаму через голову, – ты не наденешь то, что тебе нравится?
– Мне нравятся джинсы.
– Ну так надень джинсы.
– Ага, конечно. А ты наденешь?
– Я пойду в голубом бабушкином платье. Том, что я вам показывала. – Небесно-голубое мини, которое бабушка Селены носила в шестидесятые, когда работала продавщицей в шикарном районе Лондона, чуть узковато Селене в груди, но она все равно его наденет.
– Вот именно, – бурчит Бекка. – Хол, а ты в джинсах пойдешь?
– Ой, блин! – Холли стирает ошибку, которая оказалась серьезнее, чем планировалось. – Мама купила мне на Рождество лиловое платье. Оно реально ничего. В нем, наверное, и пойду.
– Итак, либо я буду единственной лузершей в джинсах, либо должна купить дебильное платье, которое буду ненавидеть, и стать убогой трусливой лицемеркой. Нет уж, благодарю.
– Купи платьишко, – бросает Джулия, переворачивая страницу. – Повесели нас.
Бекка показывает ей средний палец. Джулия ухмыляется и отвечает тем же. Ей нравится новая дерзкая Бекка.
– Это не смешно. Вы оставите меня тут одну, и я весь вечер буду сидеть и делать дебильные психологические упражнения на самооценку от сестры Игнатиус, а вы будете вертеть задницами в своих идиотских нарядах перед…
– Ну так пойдем, какого хрена…
– Я не хочу!
– Тогда чего ты хочешь? Хочешь, чтобы мы остались дома только потому, что тебе не нравится носить платья? – Джулия резко сует книгу под подушку и садится. Уловив новые нотки в ее голосе, Холли и Селена прекращают свои дела. – Но знаешь, нет, иди на хрен.
– Я думала, в том-то и смысл, что мы не должны делать что-то только потому, что так делают все…
– Я иду туда не потому, что так делают все, гений ты наш. Я иду, потому что мне действительно хочется. Потому что это весело, слыхала такое слово? Если ты предпочитаешь торчать здесь со своими упражнениями на самооценку, флаг тебе в руки. А я пойду.
– О, спасибо, покорнейше благодарю. А ты вроде считаешься моей подругой…
– Да, подругой, но это не значит всюду ходить за тобой хвостом…
Бекка вскакивает на колени, кулаки стиснуты, волосы дыбом от злости.
– Я никогда, мать твою, не просила…
Электрическая лампочка резко шипит, мигает и гаснет. Девчонки разом визжат.
– Заткнитесь! – дружно рявкают с другого конца коридора старосты второго этажа.
Сдавленное “Блин…” Джулии, глухой удар и “Ой” – это Селена стукнулась обо что-то лодыжкой, а потом свет так же внезапно включается.
– Какого черта, – выдыхает Холли, – что это было?
Лампочка горит не мигая, как будто все это им померещилось.
– Это знак, Бекс, – говорит Джулия, с трудом переводя дыхание. – Вселенная хочет, чтобы ты прекратила канючить и пошла на танцы.
– Ха-ха, очень смешно. – Бекка своим голосом совсем не владеет, он звучит по-детски, тоненький и дрожащий. – Или Вселенная не хочет, чтобы вы пошли, и разозлилась, потому что вы настаивали, что все равно пойдете.
Селена, обращаясь к Бекке:
– Это ты сделала?
– Вы ведь стебетесь надо мной, да? – недоверчиво интересуется Джулия.
– Бекси?
– Ну ладно, – фыркает Джулия. – Хорош. Даже не начинайте.
Селена не отводит глаз от Бекки. Холли тоже. И наконец Бекка нехотя произносит:
– Не знаю.
– О господи, – вздыхает Джулия. – Не могу! – Она шлепается животом на кровать и накрывает голову подушкой.
– Сделай еще раз, – просит Селена.
– Как?
– Как раньше делала.
Бекка сверлит лампочку таким взглядом, словно та может в любой момент наброситься на нее.
– Не делала я ничего. Наверное. Не знаю.
Джулия рычит из-под подушки.
– И лучше поторопись, – советует Холли. – Пока она там не задохнулась.
– Я просто… – Бекка вытягивает раскрытую ладошку. – Я просто так огорчилась. Из-за… И я просто… – Она сжимает кулак. Свет гаснет.
На этот раз никто не вопит.
– Включи обратно? – тихонько в темноте просит Селена.
Свет зажигается. Джулия сбрасывает подушку с головы и садится.
– Ой! – Бекка прижимается спиной к стене и подносит кулачок ко рту. – Я что?..
– Нет, черт тебя побери! – рявкает Джулия. – Это просто проблемы с электричеством. Из-за снегопада, наверное.
– Попробуй еще раз, – предлагает Селена.
Бекка повторяет номер.
И сейчас Джулия молчит. Пространство сгущается, искривляя свет.
– Вчера утром, – говорит Селена, – когда мы собирались, я искала что-то на тумбочке. И когда провела рукой под настольной лампой, та сама включилась. А когда убрала руку, опять погасла.
– Дешевое дерьмо хреново работает, – возмущается Джулия. – Грандиозная новость!
– Я проделала это несколько раз. Чтобы проверить.
Они все помнят, как мигала лампа на столе Селены. Погода уже портилась, тусклое небо в окне и одновременно электрический свет в комнате усиливали гнетущее ощущение подводной лодки с задраенными люками. Они решили, что причина в электропроводке, если вообще задумались о такой ерунде.
– А почему ты ничего не сказала?
– Мы же спешили. И я хотела сначала поразмыслить об этом. Хотела подождать и посмотреть…
Случится ли подобное с кем-нибудь еще. Бекка вспоминает, что надо бы выдохнуть.
Холли тянет, нехотя:
– Сегодня днем. Когда я ходила в туалет на математике. Лампочки в коридоре – они гасли, когда я проходила под ними, а потом опять включались за моей спиной. Типа все. Я думала, это фигня какая-то. Снегопад и все такое.
Селена вопросительно приподнимает бровь, показывая глазами на лампочку.
– Ради всего святого, – стонет Джулия.
– Не сработает, – отпирается Холли.
Все молчат. Воздух слегка колышется, как мираж над раскаленным песком.
Холли поднимает руку и сжимает кулак, как Бекка. Свет гаснет.
– Боже! – вскрикивает она, и свет зажигается.
Тишина, до звона в ушах. Они не знают, как об этом говорить.
– Я не медиум, – заявляет Холли чересчур громким голосом. – Или как там это называется. Короче, я не оно. Помните, на естествознании у нас было такое, когда угадывали, какая карта? Я облажалась по всем статьям.