Селена достает лимонный леденец-шипучку, потом плотно заворачивает верх и прячет пакет поглубже в карман пальто. Гарри уже переключился на Бекку и рассказывает ей, что пробный по экономике – это сплошной кошмар, показывая в лицах, как он на полном серьезе разрыдался прямо посреди экзамена. Бекка весело смеется. Селена смотрит на длинные лучи света, пробивающиеся сквозь облака, лимонная начинка пощипывает язык, и запястья ее слегка покалывает.
Когда они сидят за уроками, Селена отпрашивается в туалет. По пути заскакивает в спальню, вытаскивает из кармана пальто пакетик и сует его в карман худи.
Телефон обсыпан сахарной пудрой, и в нем ничего нет: в папке контактов пусто, фотоальбом пуст, даже время и дата не установлены. Только одно сообщение с незнакомого номера во входящих. Короткая записка: Привет.
В туалете пахнет холодом, дезинфекцией и кондитерской. По подоконнику стучит дождь, потом стихает; громкий топот по коридору, кто-то влетает в соседнюю кабинку, хватает комок бумаги, трубно сморкается и пулей уносится прочь, шваркнув дверцей. Наверху, где старшеклассницам позволено заниматься в своих спальнях, включили песню с быстрым легким риффом, который цепляет сердечный ритм и постепенно убыстряется. Не видел, что ты ищешь, но я это нашел, не знал, за чем пришла ты, но ты еще придешь… Проходит немало времени, прежде чем Селена пишет ответ: Привет.
В ночь их первого свидания дождь прекратился. И ветер не грохочет больше ставнями, не будит соседок, пока Селена, выскользнув из постели, вытаскивает ключ, миллиметр за миллиметром, из чехла телефона Джулии. И облака не заслоняют лунный свет, когда она, подняв окно на первом этаже, выпрыгивает на траву.
Лишь сделав первые шаги, Селена начинает понимать: сегодня ночью в парке все иначе. В темноте клубятся тени, кто-то норовит прошмыгнуть под ногами, запутать и сбить с пути, отовсюду шорохи и глухое ворчание; на освещенных луной полянках она уязвима и открыта взорам ночного сторожа, Джоанны и ее приспешниц, кого и чего угодно, что рыщет во тьме. Она остро ощущает, что сегодня беззащитна, что может стать добычей любого. Селена так давно не испытывала этого чувства, что даже не сразу распознает его. Страх.
Она пускается бежать. Ныряя под сень деревьев, осознает, что и сама она сегодня ночью иная. Она больше не невесома, не плывет над травой и не скользит узкой тенью между стволами; ее ноги не пропускают ни одной кучи сухого хвороста и с треском ломают их, руки цепляются за каждую свисающую на пути ветку, и эти ветви еще долго предательски раскачиваются над шуршащими кустами; каждым движением она громко призывает всех хищников округи, и сейчас она жертва, добыча. Что-то фыркает и сопит у нее за спиной, но пропадает, стоит ей резко обернуться. Когда она добирается наконец до задних ворот, кровь ее состоит целиком из бледного ужаса.
Завитушки на кованых задних воротах закрыты снаружи уродливыми железными листами, призванными остановить любого, кто вздумает перелезть, но в старинной каменной стене полно выщербин, куда удобно ставить ноги и руки. В первый учебный год Селена с Беккой взбирались на самый верх и гуляли по стене, высоко-высоко, а прохожие на аллее внизу и не подозревали, что кто-то бродит над их головами. Бекка однажды свалилась и сломала запястье, но это их не остановило.
Криса нет.
Селена прячется в тени стены и ждет, сдерживая дыхание. Внутри зарождается и закручивается водоворотом новая волна страха. А что, если все эти сообщения были не от него, что, если он просто свел меня таким образом с кем-то из своих дружков и этот тип сейчас и появится? Что, если вообще это все одна грандиозная подстава и сейчас откуда-нибудь выскочит толпа парней и начнет ржать, мне никогда от этого не отмыться – и поделом мне. Загадочные звуки во тьме не стихают, яркий лунный свет режет глаза, да что глаза – кажется, лучом можно даже руку разрезать на отдельные косточки, если рискнешь ее приподнять. Селена хочет сбежать. Но не в силах двинуться с места.
И когда над стеной возникает тень, черная на фоне звездного неба, она даже закричать не может. Даже не пытается понять, что это, знает лишь – оно громадное и пришло за ней.
Потом оно шепчет “Привет” голосом Криса. Звук белоснежной молнией вспыхивает в глазах, и Селена вспоминает, зачем она здесь.
– Привет, – шепчет она в ответ, дрожа и надеясь. Черная тень взбирается на верх стены, высоко-высоко, выпрямляется во весь рост, а потом летит вниз.
Он приземляется с глухим ударом.
– Господи, как я рад, что это ты! Никак не мог разглядеть, думал, это сторож, или монашка, или…
Он чуть слышно хихикает, отряхивая джинсы, потому что шлепнулся на колени, приземляясь. Селена думала, что помнит, как он выглядит, как в его присутствии мир концентрируется, становясь невыносимо настоящим, но вот он рядом – и вновь будто луч прожектора ударил в лицо. Жизнь, кипящая в нем, отшвыривает шуршащую вокруг нечисть обратно во тьму. И Селена тоже смеется взахлеб, и голова кружится от счастья.
– Да ты что! Но сторож здесь, конечно, есть, и он проверяет ворота, когда обходит территорию. Мы с девчонками его видели. Надо пошевеливаться. Пошли.
Она уже спешит по дорожке, маня за собой Криса. Теперь, когда ужас рассеялся, она глубоко вдыхает воздух, в котором рассеяны тысячи примет близящейся весны.
Вдоль аллеи стоят скамейки, и Селена направляется к одной из них, той, что в тени старого дуба между двух просторных лужаек, так что можно разглядеть приближающегося к вам прежде, чем он вас заметит. Лучше всего, конечно, было бы забраться в укромный уголок парка, туда, где надо продираться сквозь кустарник и густой подлесок, чтобы отыскать крохотную прогалину, – она знает их наперечет, – но там придется сидеть близко друг к другу, почти вплотную. А скамейки достаточно широки, чтобы можно было сесть даже на расстоянии вытянутой руки. Видите, мысленно убеждает она, видите, как я предусмотрительна. Но ответа не слышно.
Проходя мимо холма, ведущего на поляну, Крис оборачивается.
– Эй, – окликает он, – а пойдем туда, наверх.
Вновь тревожный укол, темные тени за спиной шевельнулись.
– Тут внизу есть прекрасное местечко, – возражает она.
– Только на минутку. Это место напомнило мне кое о чем.
Она не может придумать повода отказаться. Взбирается по склону рука об руку с Крисом и уговаривает себя, что, возможно, сама поляна поспешила на помощь, она сохранит ее здравомыслие и убережет от соблазна, но на самом деле знает: сегодня ночью ей неоткуда ждать помощи. Едва они выходят на поляну, ветви кипарисов возмущенно шелестят. Плохая идея, да.
В самом центре Крис останавливается, запрокинув лицо к звездам. Он тихонько улыбается, будто самому себе.
– Здесь хорошо.
– А о чем это тебе напомнило?
– Есть одно место, недалеко от моего дома. – Он говорит, глядя на деревья, и смотрит так, словно понимает, что они живые и разумные, словно хочет запомнить каждую деталь. – Просто старый дом, викторианский или как-то так, я не разбираюсь. Я его нашел еще в детстве, лет в семь; он был пустой, знаешь, вот настоящий заброшенный дом – дыры в крыше, окна разбиты и заколочены… А вокруг огромный сад. Там в дальнем углу было такое же кольцо деревьев, как здесь. Деревья другие – не знаю, как называются, тут я несилен, – но все равно очень похоже. Вот об этом напомнило.
Поймав ее взгляд, он смущенно дергает плечом и напускает на себя прежний легкомысленный вид. В эсэмэсках они обсуждали такие темы, о которых Селена даже не заговаривала с девчонками, но вот так, живьем, это совсем иначе. Они стоят так близко, что можно почувствовать мурашки, бегущие по коже другого.
– Ну, то есть теперь я туда больше не лазаю. Пару лет назад дом купили, теперь ворота запирают. Как-то раз я забрался на стену, заглянул, перед домом стояли машины. Не знаю, живут они там, или просто отремонтировали, или что. Неважно. – Отойдя в сторону, он принимается ворошить ногой низкий кустарник. – А тут зверье какое-нибудь живет? Кролики там или лисы?
– Ты туда ходил, когда хотелось побыть одному?
– Ага, – помедлив, оборачивается Крис. – Когда дома не все ладилось. Иногда я вставал очень рано, часов в пять утра, и уходил туда. Просто посидеть. В саду, а если шел дождь – внутри. Потом возвращался домой, пока все еще спали, и забирался обратно в кровать. Никто так никогда и не узнал, что я сбегал погулять.
И сейчас это опять он, тот самый парень, чьи слова она держала в ладонях, как светлячков.
– Я никогда никому об этом не рассказывал, – признается он. И улыбается, отчасти испуганно, отчасти смущенно.
Селене хочется улыбнуться в ответ и тоже рассказать, как они приходят на эту поляну, но пока не может; прежде надо прояснить кое-что, не дающее покоя.
– Этот телефон, что ты дал мне.
– Тебе понравился? – Но смотрит в сторону, куда-то под кипарисы, хотя в кромешной тьме все равно ничего не разглядеть. – Да здесь, наверное, и барсуки водятся.
– У Элисон Малдун точно такой же. И у Эйлин Рассел, она годом старше меня. И у Клэр Макэнтайр.
Крис смеется, но как-то агрессивно, и больше не похож на парня, которого она знает.
– И что? У тебя не может быть такого же телефона, как у других девчонок? Слушай, я думал, ты не из таких.
Селена вздрагивает и сникает. Она не может найти правильные слова, чтобы не испортить все окончательно. И поэтому молчит.
Крис начинает кружить по поляне, как сердитый пес.
– О’кей. Ладно. Да, я давал такие же телефоны другим девушкам. Не Элисон Как-там-ее, но другим да. И еще паре-тройке. И что? Я тебе не принадлежу, знаешь ли. Мы с тобой даже не встречаемся, мы не пара. Какая тебе разница, с кем еще я переписываюсь?
Селена продолжает молчать. Наверное, это наказание, думает она. Сейчас ее высекли, а потом он уйдет, а она потащится к себе сквозь ночь, молясь, чтобы ничто не подкралось к ней из окружающего мрака, привлеченное запахом крови, сочащейся из ее ран. И все будет кончено.