Он оторвал свой рот от ее, давая возможность стонам и хныканьям слетать с ее губ, когда она приближалась к своему собственному освобождению.
Пока он проводил губами по ее горлу, он боролся с желанием снова попробовать ее, выпить ее сущность.
Он опустился вниз по ее шее к ключице и склонился к ее груди, оставляя только поцелуи, на пути следования его рта вдоль ее тела.
Он остановился на темно-розовых вершинах ее грудей, вбирая сосок между губ.
Пока его язык ласкал чувствительные бугорки, ее тело дернулось, затем начало извиваться под ним, когда ее охватил оргазм.
Она кричала и хваталась за его плечи и спину.
А он скользнул ниже по ее телу и вкусил сладость ее страсти.
Он дразнил ее своим языком, разжигая ее желание снова, пока горячий сок проливался из нее.
Ее руки вцепились в его волосы, подтягивая его обратно.
— Ты — ты мне нужен, — признала она, и ее голос дрогнул от того, что она допускала это.
— Мне нужно, чтобы ты ощутил меня…
Ее отчаянные слова угрожали его контролю, но потом он понял, что давал ей то, что она хотела.
Его.
И он ввел свой член в ее шелковистый жар.
Ее мускулы обхватили его, когда она выгнулась проталкивая его глубже в себя.
Он застонал, его тело дрожало от необходимости двигаться необузданно, пока он не удовлетворит свою острую нужду в высвобождении.
Но он замедлил свой ритм — даже, когда она впилась ногтями уму в зад, убеждая его двигаться быстрее.
Он помедлил, борясь за контроль, таким образом, продлевая оргазм, который накрыл ее.
Она плакала и всхлипывала, слезы лились из ее закрытых глаз.
Он стер поцелуем слезинки. Затем он поцеловал ее губы, глотая эти рыдания освобождения. Он провел ладонями, вниз по ее телу, сомкнув руки вокруг ее полных грудей, поглаживая пальцами ее соски. Она выгнулась подталкивая свои бедра к нему. Затем она просунула руку между ними и погладила основание его члена. Стон вырвался из его горла, когда он потерял свой контроль. Он обхватил ее бедра руками, притягивая их к себе, когда вводил свой член в нее.
Она кончала снова и снова, ее мускулы обхватили его так крепко, что он взорвался внутри нее.
Он поднял и ее и перевернулся так, чтобы упасть на спиной на кровать, но он все еще был в ней, она все еще была частью его. Которой она оставалась на протяжении всех этих пятидесяти лет, даже не смотря на то, что он верил, что она мертва.
Но она была жива. И у него был шанс сказать ей, что он не сожалел о связи с ней.
— Я люблю тебя.
Его слова ударили в нее, с силой кола в сердце.
— Нет, — сказала она, отрицая его заявление, и свою инстинктивную реакцию, ответить взаимностью на него.
Она не может любить мужчину, которого ненавидела последние пятьдесят лет.
— Нет… Рукой на его груди, она оттолкнула саму себя, разрывая объятия его рук.
Если бы она только могла разорвать сексуальные объятия, в которые он ее заключил. Когда она пошевелилась, он усилил хватку внутри нее, разжигая ее желание к нему, заставляя ее хотеть его снова и снова… не смотря на умопомрачительное удовольствие, которое он только что доставил ей.
Беззаветно…как если бы он на самом деле придавал значение словам, которые он произносил, словам, которые согревали его сияющие голубые глаза…
— Нет… — Я люблю тебя, — настаивал он, когда он перемещался под ней, его член твердел и двигался внутри нее.
— Я любил тебя тогда, и люблю тебя сейчас.
Она ахнула … от ощущения, проходящих через нее толчков оргазма.
Она она трясла головой, несклонная верить ему.
— Ты не знал меня тогда…
У них была только та ночь вместе — та нескончаемая ночь.
— Я знал тебя, — утверждал он, когда сомкнул свои руки на ее бедрах и притягивая ее к себе погружая свой член глубже в нее.
— Я знаю кем ты была, до того, как я тебя впервые встретил. Потерянная. Напуганная. Одинокая. Я хотел быть там, для тебя. Навсегда.
Она снова потрясла головой, даже когда двигалась, выгибалась, чтобы принять его глубже в свое тело — к месту, до которого, только он может прикасаться.
— Нет. Если я поверю, что ты только пытался обратить меня, а не убивать, — как он ей говорил, — тогда ты заботился только о том, что ты хотел. Ты хотел, чтобы я была привязана к тебе. Всегда.
Так же, как сейчас, она сама привязала себя к нему. Она должна отделиться от него, прервать связь их тел, до того, как новая связь возникнет между их сердцами и душами. Она не может принять его утверждения; она не может доверять его любви. И именно тогда, когда она противостояла этим эмоциям, страсти, разгорающейся внутри нее… рябь удовольствия нарастала, пока она не начала сотрясаться от очередного оргазма.
Он стонал и напрягался под ней, толкаясь глубже — в первый раз, второй, а на с третьим толчком он кончил. Теплота его высвобождения пролилась внутри нее, как теплота его взгляда проливалась на ее лицо, его глаза светились любовью.
Она хотела поверить в его заботу о ней, но она уже была однажды одурачена этим мужчиной. Она оттолкнулась от него, разъединяя их тела.
— Ты не любишь меня, — настаивала она. — Если бы ты любил меня, ты бы позволил, чтобы это было мое решение. Ты бы дал мне выбрать возможность провести с тобой вечность.
— Я был эгоистичным и глупым, — признал он, прерывисто дыша.
— Но вера в то, что я потерял тебя, что я убил тебя, изменили меня.
Я знаю, что то, что я сделал, было неправильным — что я должен был больше заботиться о том, что хочешь ты, чем о том, чего хочу я.
Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? — Нет.
Глава четвертая
— Нет.
Слово пронзало сердце эффективнее, чем это когда-либо мог сделать кол. Она убрала кол, обратно в свою сумочку. Затем, она шагнула в платье и застегнула молнию,
— Ты не можешь уйти, — сказал ой ей.
— Ты попытаешься остановить меня так, же как ты сделал это в последний раз? — спросила она.
Он покачал головой
— Нет, но скоро рассвет. Ты не можешь находиться снаружи, на свету.
— Я знаю все правила вечной жизни, — сообщила она ему, ее голос был резким с горечью. — Последние пятьдесят лет я провела, изучала их опытным путем.
— Мне жаль…
Он не мог сказать достаточно слов, и она отказывалась принимать его извинения.
Или его любовь.
Но он не мог винить его.
Если бы они поменялись местами, он тоже сомневался, что простил бы ее.
Поэтому, он не пытался остановить ее, когда она открыла дверь и оставила его.
Однажды он уже думал, что она ушла навсегда, и он ошибался.
Так или иначе, он сомневался, что ему еще раз так повезет.
Она не вернется.
Но, по крайней мере, она жива.
Каким образом она была жива? Он встал с кровати, приведенной в беспорядок их любовными ласками, и наскоро оделся.
Затем выбежал из квартиры в подвале.
Она уже исчезла.
Улицы были пусты.
Ночь была слишком поздней для смертных, а рассвет слишком близким для бессмертных.
Время ускользало от него, он взмыл в небо — летя, через то, что осталось от ночи.
Несколькими мгновениями спустя, он добрался до места назначения, и приземлился на цементные ступеньки, ведущие в Клуб Андеграйнд.
Дверь была незаперта, и он вошел в опустевший бар.
Он взглянул на танцпол, где он держал в объятиях Миранду-Брэнди.
Но он не задержался в баре, проходя через него к коридору, который привел его к следующей незапертой двери.
Обитая сталь скрипнула на ржавых петлях, когда он открыл дверь в комнату, которая была прохладной и темной и пропахла пролитой кровью и смертью.
Щелкнул выключатель и блики искусственного света затопили полностью подвальное помещение.
Доктор стоял у металлического стола, на котором он работал или расчленял.
— Я ждал тебя, — сообщил седовласый человек.
Он не был смертным, больше не был, но он был стар, когда присоединился с секретному обществу.
Старый и горький.
— Почему? — спросил Коннер.
— Почему мне сказали, что она мертва? Он принес сюда Миранду, все эти годы назад, когда она была безразлична.
Она потеряла так много крови, что он боялся, что он убил ее, вместо того, чтобы обратить ее.
И этот человек подтвердил тот страх.
Доктор вздохнул.
— Потому, что она должна была умереть.
— Какого черта, ты решил, что ты будешь жить с ней долго и счастливо? Потому, что в-первые, за свою бесконечную жизнь, Коннер Вест влюбился, и опрометчивый порыв эмоций затуманил его суждения и здравый смысл.
Доктор унюхал его отвращение.
— Она была кино звездой. Люди бы задавались вопросом, почему она не стареет. По крайней мере, они бы задумались, через пятьдесят лет. Секретное общество не должно быть раскрыто. Не может же она жить вечно.
— Но она не умерла, — Коннер вспомнил доктора, его темные глаза пылали безумием.
— Я собирался ее убить, — настаивал Доктор Хоекстра.
— Но она была так красива … и так напугана и смущенна.
Коннер закрыл глаза, в порыве сожаления, представляя, как она, должно быть, себя чувствовала, когда очнулась для новой реальности.
Для вечности.
— Миранда… — Я понял, как использовать ее страх, чтобы убедить ее исчезнуть.
— Так я убедил ее прятаться, — объяснял доктор, — от тебя. — Я сказал ей, что ты пытался ее убить, что ты хотел ее смерти.
И она поверила чокнутому доктору, потому, что Коннера не было там, когда она задавала вопросы. Он оставил ее безжизненное тело с доктором, веря врачу, когда Доктор Хоекстра объявил ее мертвой.
Мужчина продолжил: — Я сказал ей, что ей нужно прятаться, или ты найдешь ее и закончишь начатое.
Коннер рассмеялся над провалом доктора.
— Вместо того, чтобы прятаться от меня, она провела пятьдесят лет, преследуя меня.
Для мести, не из любви, напомнил он себе. Доктор Хоекреста вздохнул, признавая свое поражение.
— Я должен был убить ее, когда ты принес ее мне. Я должен был убить ее тогда.