Затем пастор заговорил о Тюрингии и об одном своем знакомце:
— Есть в Тюрингии такое странное местечко под названием Вольфхауз, что означает в переводе на русский «Волчий дом». Там проживает мой знакомый Фриц Зиценберг.
— Кто такой? — уточнил Рыбин, подумав, что эта фамилия фигурирует в списках Сергеева под номером два в правом столбце, сразу после ресторатора из Мюнхена, и значит, это весьма опасная личность.
— У Зиценберга особое отношение к Богу, — ответил пастор Бонифаций. — Но мне почему-то кажется, что он заложил душу врагу рода человеческого, как герой Гёте Фауст. Он довольно известный специалист в своей области, очень обеспеченный человек, но… Никогда не знаешь, как он поведет себя в следующий момент… И потому давайте на всякий случай подстрахуемся. Ровно через пять дней я буду ждать вас… в отеле «Шенру» на берегу озера Фаакер-Зее. Это очень красивое место! Композитор Густав Малер подолгу жил там и писал свои чудесные произведения…
«В записках Сергеева встречаются упоминания о том, что наша разведка сообщала в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов о разработках в области атомного оружия, — припоминал Рыбин, пока колесил по дорогам Европы, добираясь до местечка Вольфхауз в Тюрингии. — Но никаких точных данных он не приводит. А у меня имеются абсолютно точные сведения, что руководство советской внешней разведки (и в частности генерал Павел Судоплатов) имело прямое отношение к работе над этой проблемой. С 1944 по 1947 год он возглавлял подразделения, зашифрованные литерами “С” (группа Судоплатова) и “К”. Первое из них занималось добыванием и обработкой поступающей научно-технической информации по атомной бомбе, второе — контрразведывательным обеспечением советской атомной промышленности.
Работа группы “С” началась 2 февраля 1944 года, и этот день можно считать формальной датой начало работы разведки по атомной проблематике. Однако фактически разведка стала получать информацию с сентября 1941 года, когда один из членов “Кембриджской пятерки” Дональд Маклейн передал нам секретный шестидесятистраничный доклад британского военного кабинета о возможности создания через два года урановой бомбы. Этот проект носил название в переводе на русский “Трубный сплав”. Затем информация стала поступать и из других источников. В апреле 1943‑го в Академии наук СССР была создана специальная лаборатория № 2 по атомной проблеме, которой руководил Курчатов. Ученые работали в тесном контакте с разведчиками. В письме от 7 мая 1943 года на имя заместителя председателя Совнаркома Первухина Курчатов, в частности, писал по поводу информации, поступившей от разведки: “Получение данного материала имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки. Теперь мы имеем важные ориентиры. Они дают возможность нам миновать многие весьма трудоемкие фазы…”
Осенью 1944 года общее руководство работами по созданию атомного оружия официально возглавил Берия, который в качестве заместителя председателя правительства курировал вопросы производства оружия и боеприпасов. Конечно, ни Берия, ни Судоплатов, равно как и американский генерал Гровс, руководивший аналогичным проектом в США, не имели представления о распаде атомного ядра и прочих премудростях, которыми занимались ученые-физики. Но Судоплатов быстро и легко сумел найти общий язык с такими корифеями науки, как Иоффе, Курчатов, Алиханов и другие. Ученым и членам их семей были созданы все условия для плодотворной работы и привилегированные, особенно ценимые в военное время бытовые условия, обеспечена их безопасность и неприкасаемость.
В США и Англии сбором информации по атомной бомбе занимались талантливые разведчики Квасников, Яцков, Барковский, Феклисов, Семенов, Хейфец, Василевский и другие.
Описание конструкции атомной бомбы было получено в январе 1945 года. Поступили данные об эксплуатации первых атомных реакторов, конструкции фокусирующих взрывных линз, о размерах критической массы урана и плутония, детонаторном устройстве, последовательности сборки бомбы и другие, а также о строительстве и конструктивных особенностях заводов по очистке и разделению изотопов урана. Одной из заслуг отдела “С” стал вывоз немецких ученых-атомщиков в Россию. Тех, конечно, кого раньше не успели захватить американские спецслужбы.
О том, как наша внешняя разведка работала по атомной проблематике, сейчас написано достаточно много. Но нельзя забывать, что и предшественники в военной разведке, к которой я имел честь принадлежать, проделали огромную работу в этом деле. И, конечно же, наши ученые создали бы атомную бомбу и без помощи разведок, да только это заняло бы намного больше времени и стоило бы куда дороже.
Кстати, с США все наши контакты по атомной программе были прекращены в 1946 году. Их продолжили в Англии, где с осведомителем Фуксом встречался Феклисов, работавший под руководством резидента Горского.
Говоря откровенно, никакого “Штирлица” у советской разведки не было. К сожалению! Подобную “мечту” воплотил в жизнь автор, взяв для описания любимого теперь героя-разведчика черты многих и многих людей. Наша внешняя разведка тогда располагала в Германии группой Шульце-Бойзена в штабе ВВС, группами Харнака в министерстве экономики, Кукхова — в МИДе, Лемана — в гестапо. Это то, что касается СВР. А нашу военную разведку в Германии весьма успешно представляли Ильза Штебе и Шелия, работавшие в германском МИДе. Только кто про них сейчас знает?..»
Фриц Зиценберг владел довольно приметным в череде других усадеб коттеджем, буквально утопавшим в буйной растительности. Садовников у Зиценберга явно не водилось, и потому участок земли вокруг мрачного черного строения зарос до такой степени, что казалось, будто никто тут и не живет. Зато здесь водились здоровенные черные сторожевые псы, свободно перемещавшиеся вдоль невысокого забора. Они даже не лаяли, просто гремели цепями, как ночные привидения, и от одного этого хотелось обойти этот неприветливый дом стороной.
Однако Рыбин, заранее созвонившийся с хозяином коттеджа и условившийся с ним о визите, уверенно нажал кнопку на металлической дверце высокой калитки.
— Кто там? — спросил на немецком по-старчески дребезжащий голос из динамика.
— Моя фамилия Рыбин, — представился Владимир. — Мы с вами договаривались о встрече.
И только после этого калитка медленно открылась.
Зиценберг оказался плешивым стариком лет под восемьдесят с маленькой головенкой и каким-то болезненно-алчным блеском в глазах, худым и желчным. Одет он был в до невозможности поношенный халат, чем сразу напомнил Рыбину образ Плюшкина из бессмертных «Мертвых душ» Гоголя.
— Про-о-ходите, — заикаясь, прокашлял старик. — Что это вы там г-говорили о с-смерти Юлика Сергеева? Он д-действительно умер? Очень ж-жаль. Ум-мирают еще д-довольно молодые люди, полные с-сил и т-творческих замыслов, а мы — с-старики — живем и з-здравствуем. А все п-почему? Опыт п-прожитых лет, знаете ли, помноженный на м-мудрость веков. Зачем п-повторять чужие ошибки? На чужих ошибках надо учиться. Даже если это касается жизни и с-смерти. Особенно если это касается жизни и с-смерти! — подчеркнул Зиценберг, так и не предложив гостю присесть.
— У вас должны были остаться кое-какие записи Сергеева, которые мне необходимы. Не могли бы вы мне их предоставить? — с какой-то просительной интонацией в голосе осведомился Рыбин.
— А с чего вы взяли, что у меня имеются его з-записки? Нет! Никаких з-записок Сергеева у меня не с-сохранилось. Они были, я не отрицаю. Но потом их з-забрали. Вот именно, да, у меня их з-забрали! — категорично рубанул воздух костлявой рукой старик.
— И кто, если не секрет? — не отставал Рыбин.
— Вы действительно хотите з-знать о том, кто их з-забрал? — ощерился беззубым ртом безумный старикашка.
— Да, очень хочу! — повысил голос Рыбин, которого чрезвычайно раздражала манера Зиценберга говорить.
— Хорошо, — кротко проговорил Зиценберг и как-то по-особому щелкнул пальцами правой руки. — З-записки Сергеева находятся вот у этих людей, которые сейчас стоят у вас за с-спиной.
Резко обернувшись, Владимир действительно обнаружил сзади четверых здоровенных парней в кожаных куртках, в двух из которых он сразу же узнал бритоголовых, охотившихся за ним еще в Мюнхене. У этих последних в руках поблескивали вороненые стволы браунингов, а в выражениях их лиц Рыбин уловил огромное желание поскорее открыть пальбу.
«Ну уж нет, этого удовольствия я вам не доставлю, — подумал Рыбин, сдержав первый порыв ввязаться в драку. — Сейчас не время демонстрировать мои способности в области рукопашного боя…»
— Вы правильно оценили с-ситуацию, — кивнул Зиценберг. — Драться с этими л-людьми бесполезно. У них моя б-бойцовская школа, школа абвера!..
Сидя в темном подвале со связанными за спиной руками, Рыбин постарался максимально расслабиться, чтобы подготовиться к схватке с боевиками Зиценберга, как только те освободят его от пут. Закрыв глаза, он попытался представить Юлиана Сергеева, живого и веселого, каким тот был однажды в их совместном перелете из Москвы в Адлер.
— Всегда завидовал нашему первому покорителю космоса, — проговорил Юлиан, поудобнее устраиваясь в самолетном кресле у иллюминатора. — Юрий Алексеевич обладал уникальной волей. Он мог, к примеру, приказать себе спать даже в автобусе, который вез его на стартовую площадку космодрома.
— Вы были знакомы с Гагариным? — поинтересовался Рыбин.
— Не так, чтобы слишком близко, но интервьюировать для газеты приходилось. Очень интересный человек! А знал сколько! Рассказал мне и про то, как «заболел небом», и почему пришел в авиацию. Первым толчком к этому стали археологические открытия, о которых он узнал из газет. Оказывается, еще три с половиной тысячи лет назад человеческий гений сумел прорваться к небесам. И первым человеком, смастерившим себе крылья и полетевшим на них, стал Дедал, считавшийся ранее мифическим героем. Но он действительно существовал, жил в Афинах, создал множество инженерных сооружений, а потом его ложно обвинили в каком-то тяжком преступлении и он вынужден был бежать на остров Крит, где и стал архитектором знаменитого Лабиринта в Кноссе.