– Я почувствовала такое облегчение, – сказала она Джой. – Ты же знаешь, как я не люблю печатать на машинке. Я бы возненавидела такую работу. Мне с самого начала хотелось стать оператором радиолокационных станций или связистом.
– Я тоже очень довольна, – призналась Джой. – Я отличная машинистка и стану у них самой лучшей в своем деле.
Вернувшись с ночной смены, Имоджен вошла в прихожую своего дома, а оттуда отправилась на кухню, где Эдит уже суетилась около плиты.
– Доброе утро, мисс… вы вернулись?
– Да, Эдит. Вы так рано встали. – Имоджен опустилась на стул и сняла туфли. – Слава богу, еще одна смена благополучно завершилась. Сегодня я дежурю вечером, поэтому уйду в четыре.
– Бедняжка, – сказала Эдит. – Вы, наверное, очень устали. Не хотите подняться наверх и лечь в постель? Я принесу вам какао.
– Ох, Эдит, вы просто ангел!
Имоджен оставила туфли в прихожей, перекинула пальто через перила лестницы внизу и в чулках поднялась в свою комнату. Там она сняла форму, положила ее на стул и легла в постель. То ли Эдит, то ли мать положила ей в кровать керамическую грелку. И хотя она уже почти остыла, в постели все равно было тепло и уютно. В полудреме Имоджен услышала, как кто-то поставил чашку на прикроватную тумбочку, и тут же провалилась в сон.
Позже вечером Имоджен из прихожей окликнула свою мать:
– Ма, я ухожу! Вернусь после полуночи. Скажи папе, пусть не закрывает дверь на цепочку, хорошо?
– Конечно, Джинни. Ой… дорогая моя, – крикнула ей мать из гостиной, – не забудь, завтра на ужин придут гости! У тебя ведь будет выходной от дежурств?
– Я не уверена. Но, кажется, я буду дежурить днем, так что вечером свободна.
– Надеюсь, так и будет, – сказала мать. – Думаю, придет Фредди.
Имоджен была рада, что в тот вечер у нее оказалось много работы. По Северному морю в сторону Ротсея и Скапа-Флоу двигались караваны кораблей, и у нее не было даже времени, чтобы выпить чашку чая, не говоря уже о том, чтобы подумать о Фредди. Мысль о том, что он будет держаться по отношению к ней с учтивым пренебрежением, да еще и в присутствии родителей, была ей невыносима.
Следующим вечером Имоджен вернулась с работы в начале девятого и обнаружила, что гости уже пришли. Времени переодеться не было, поэтому в коридоре она посмотрела в зеркало, отыскала расческу в сумке для противогаза, причесалась и пошла в гостиную, стараясь держаться как можно увереннее.
Марджори Макмастерс и ее муж уже были там, но ни Фредди, ни Филиппа, ни Джонно нигде не было видно. В глубине души Имоджен даже испытала облегчение.
– Доброго всем вечера, – поприветствовала она всех.
– Добрый вечер, Имоджен, – ответила миссис Макмастерс. – Тебе так идет эта форма.
– Ой, – сказала Имоджен, – спасибо. Да, она неплохая, но ткань слишком уж колючая. Я где-то читала, что для Дианы Черчилль форму шили специально из замши. Ей повезло! Впрочем, мне тоже грех жаловаться. Мама попросила свою портниху подогнать форму по моей фигуре, так что, по крайней мере, сидит она на мне хорошо.
– Как насчет бокала «дюбонне», милая? – Отец появился перед Имоджен, держа поднос с напитками.
– Да, папочка, спасибо. А как дела у ваших сыновей? – спросила она Марджори.
– Все живы, слава богу, – ответила миссис Макмастерс, а Джок поднял глаза к небу.
– Это замечательно, – поддержала ее Роуз. – На вашем месте я бы тоже сильно переживала. Мне так повезло, что Имоджен все еще с нами.
– Хотя я не знаю, надолго ли, – с некоторым вызовом в голосе заметила Имоджен.
– Почему? – спросила Роуз. – Тебя переводят?
– Пока ничего не известно, – пояснила Имоджен. – Но ходят разговоры, что нас могут отправить в другие места. Только не переживайте: в ближайшее время я, скорее всего, буду вести наблюдение за кораблями в Северном море.
– Как я понимаю, ты виделась с Фредди? – с многозначительным видом спросила Марджори.
Имоджен покраснела.
– Ах да… когда он приезжал домой на несколько дней перед новым назначением.
– Да, он упоминал о вашей встрече. Сказал, что дела у тебя идут очень хорошо. По его мнению, твой архитектурный проект был просто восхитительным.
– Он действительно так сказал? – с улыбкой спросила Имоджен. – Как мило с его стороны. Мы с ним так давно не виделись. И он ничего толком не сообщил мне о том, куда его отправляют. Но, судя по всему, его ждало что-то очень интересное.
– Это немного секретная информация, – объяснила Марджори. – Но, знаешь, он… – Она сделала паузу, подбирая правильные слава, – брат попросил меня, чтобы при встрече с тобой я передала: он был очень рад тебя видеть и… хотел бы перед тобой извиниться. Не знаю, правда, за что… – Миссис Макмастерс внимательно посмотрела на Имоджен, ожидая услышать от нее объяснения.
Имоджен сглотнула слюну и почувствовала, как на глаза навернулись слезы. Роуз села, держа стакан в вытянутой руке, и тоже с нетерпением ждала, что скажет дочь.
– Ничего особенного, – проговорила Имоджен. – Просто ему пришлось внезапно уйти, вот и все. – Она обвела взглядом комнату. – Я пойду посмотрю, как там дела у Эдит, хорошо?
Позже, когда гости ушли, а Имоджен лежала в постели и горячая грелка согревала ее ледяные ноги, она стала думать о Фредди и о том, что он на самом деле хотел ей сказать. Он говорил, что она должна забыть о нем. А теперь, получается, он совсем не это имел в виду? Имоджен подумала, что с его стороны было нечестно вести себя так уклончиво. Она старалась следовать его совету. Нет, она не забыла его окончательно, но могла провести целый день, не думая о нем. И чем больше времени проходило с их встречи, тем решительнее был ее настрой. Имоджен повернулась на бок и мысленно дала себе слово: вычеркнуть Фредди из своей жизни и жить сегодняшним днем. Ведь, как сказал сам Фредди, кто знает, что принесет будущее? Никому не было известно, что может случиться на следующей неделе или даже на следующий день. Жизнь была полна неопределенности, и оставалось лишь одно – просто жить дальше.
Глава девятнадцатая
Ферма Ферзехоф, июль 1943 года
Горе Магды из-за гибели друзей не утихло со временем. Напротив, когда на смену весне пришло лето и под жаркими солнечными лучами на полях стала всходить пшеница, ощущение жуткой несправедливости, которая постигла их, и тяжелой утраты стало для Магды практически невыносимым.
Оставаясь в комнате одна, она перечитывала письмо Карла. Оно было написано много лет назад и объясняло, каким злом являлся национал-социализм и к чему все это может привести. Сейчас это письмо казалось особенно пророческим. Мысли о том, что движение «Белая роза» было так быстро уничтожено, что жизни ее друзей так внезапно оборвались, ни на минуту не давали Магде покоя. Разумеется, она считала себя виновной в том, что выжила. Но самый страшный, по ее мнению, грех заключался в том, что она заявила офицерам гестапо, будто не знает их. Точно так же Иуда отрицал, что он знал Христа. Временами на смену чувству вины приходило облегчение. Какой был смысл признаваться во всем? Чтобы ее казнили, как и остальных? Разумеется, лучше остаться в живых и продолжать поддерживать Сопротивление, и тогда при удачном стечении обстоятельств они смогут свергнуть правительство национал-социалистов.
Конечно, ее родители ничего не знали. Магда старательно делала вид, что ее занимали исключительно дела на ферме. Она рано вставала, помогала отцу доить коров, ехала на велосипеде в школу, старательно выполняла все домашние задания. Она твердо решила, что постарается получить хороший абитур – аттестат об окончании школы, позволяющий поступить в университет. Вечерами она помогала матери на кухне. Магда испытала огромное облегчение, когда учеба в школе прервалась на летние каникулы и она смогла полностью сосредоточиться на фермерской работе.
Пришло время сбора урожая. День начинался с рассветом и заканчивался, когда солнце опускалось за горизонт. Магда помогала косить пшеницу, связывать колосья в снопы и относить их в амбар, где снопы молотили. Она прилежно доила коров и убиралась в амбарах, подготавливала место для зимовки скота. Работа была тяжелой, но в какой-то степени приносила Магде облегчение. Физическая усталость помогала почти полностью забыть о политике, друзьях и даже о войне. Все это начинало ей казаться чем-то очень далеким. Ее общение со сверстниками ограничивалось еженедельными встречами гитлерюгенда, которых она не могла избежать.
После допроса офицерами гестапо Отто ясно дал понять, что ожидает награду за свою преданность.
– Тебе очень повезло, – сказал он в тот день Магде, когда офицеры ушли.
– Не понимаю, о чем ты.
– Надеюсь, ты им не врала.
– Нет, – решительно возразила она. – Но все равно спасибо… что замолвил за меня словечко. Я правда тебе очень благодарна.
– Надеюсь, что так и есть, – ответил Отто, подходя к двери. – Возможно, на следующую встречу мы пойдем вместе.
– Да, – сказала Магда слабым голосом. – Да, конечно.
Теперь он всегда ждал, когда она придет, и часто предлагал проводить ее домой. Иногда она разрешала ему и терпела, когда он целовал ее и теребил пуговицы на ее блузке, прижимая к воротам фермы.
– Мне пора, – обычно говорила она, освобождаясь из его объятий. – Я рано встаю… и теперь мне нужно идти. Я должна помогать отцу.
Магда понимала, как Отто раздражает ее сопротивление. Но ему было трудно возразить ей, ведь она таким образом честно выполняла свой долг перед семьей. Однако, прощаясь с Отто, Магда видела желание в его взгляде, и это пугало ее. Она не знала, как долго еще сможет держать его на расстоянии.
В тот вечер она спустилась вниз в бледно-голубом платье, к которому была приколота брошь, подаренная ей Отто.
– Ты очень мило выглядишь, – сказала Кете, потрошившая рыбу на столе. – Куда ты собираешься?
– Мы с Отто идем на танцы в деревню.
– С Отто… А я думала, что он тебе не нравится!