Имоджен покраснела и дотронулась пальцами до кольца.
– А… ты про это. Да.
– Откуда оно у тебя? – спросила мать.
– Это довольно долгая история, – ответила Имоджен.
– Что ж, – заявила Роуз, – у нас впереди еще четыре дня.
Когда Имоджен закончила рассказывать матери про Бенджамина, она испытала облегчение, оттого что Роуз не выразила ни удивления, ни раздражения из-за того, что она держала все это в секрете. Она лишь спросила:
– Ты его любишь?
Имоджен выглянула в окно и посмотрела на сад. Любимые розовые клумбы отца пышно цвели, а кусты лаванды привлекали пчел.
– Даже не знаю. Думаю, что да. Если честно, все произошло слишком быстро. Он милый, мама, очень милый. Красивый и умный – он учился на юриста. Его родители дипломаты, они живут в Вашингтоне.
– Конечно, все эти качества вполне могут расположить к себе человека, – согласилась Роуз. – Но, Имоджен, если ты собираешься выйти за кого-то замуж, то должна быть уверена, что будешь любить его вечно. Любить все его слабости и недостатки, как и все его достоинства, а также учитывать те преимущества, которые получишь, живя с ним.
Имоджен задумалась над словами матери.
– Да, конечно, ты права.
– Значит, ты так и не смогла забыть Фредди? – проницательно заметила мать.
– Сложно сказать, – ответила Имоджен, вставая и подходя к окну. – Ты же знаешь, как я его любила. Я едва не призналась ему в этом, но в нашу последнюю встречу он сказал, что я не должна ждать его, что мне нужно жить своей жизнью, стать хорошим архитектором. Он сказал, что может не вернуться и не хочет разбивать мне сердце.
Имоджен повернулась и посмотрела на мать.
– Похоже, он оказался в высшей степени разумным и рассудительным, – проговорила Роуз, наливая им обеим в чашки чай.
– Думаю, да, – согласилась Имоджен, снова усаживаясь за стол. – Но в то же время мне было так тяжело. Я думала, что ему плевать на меня. И когда появился Бен, он показался мне таким романтичным и нежным, что в буквальном смысле сразил наповал. Он производил впечатление очень интересного и загадочного человека. Он и вправду загадочный. Я пыталась позвонить ему на работу, и там сказали, что не знают его. Тебе не кажется это странным?
Мать отхлебнула чая.
– Думаю, тебе все нужно хорошенько обдумать, и сейчас не самое подходящее время принимать решение.
– Ты хочешь сказать, что я должна порвать с Беном?
– Нет, – ответила Роуз. – Но и спешить не стоит. Мне кажется, что сначала ты должна все выяснить об этом человеке: замуж в спешке не выходят. Если он тебя любит, то все поймет.
– Спасибо, ма. Ты, как всегда, права.
Через неделю Имоджен и Джой в волнении стояли на палубе корабля, соленый ветер дул им в лицо, а вдали, на горизонте, появилось побережье Нормандии.
– Правда это замечательно? – воскликнула Джой, хватая Имоджен за руку. – Наконец-то Франция! Кто бы мог подумать?
– И не говори, – согласилась Имоджен и посмотрела на серо-зеленую воду в гавани. Она вспомнила бирюзовое море на открытке с фотографией Гавра, которую забрала из Норфолк-хауса несколько месяцев назад. – Просто все выглядит не так, как я себе представляла.
– Ты о чем?
– Наверное, у меня были какие-то идеалистические представления о том, что я увижу здесь маленькую курортную деревушку. А пока я вижу только следы бомбежки и обломки военной техники, разбросанные по берегу. Все кажется таким серым и печальным.
Спустившись с корабля с помощью вант и лестниц, «рены» сели в грузовик, который повез их по стране, и к концу дня прибыли в частично разрушенный бомбежкой город в Нормандии. Имоджен и Джой разместились в пустой комнате заброшенного дома. Девушки сделали все возможное, чтобы придать этому помещению хоть немного уюта, они расстелили на полу свои матрасы и установили походную ванну. Им также выдали маленькую плитку и несколько упаковок сухого пайка. Несмотря на то что комната была грязной и неблагоустроенной, Имоджен вновь почувствовала, что у нее в жизни появился смысл. «Рены» устроили штаб на переоборудованной фабрике. Каждый день сюда приезжали новенькие девушки, и Имоджен испытывала гордость оттого, что является частью этой группы отважных молодых женщин.
К концу августа союзники освободили Париж. Как только пришло известие об этом, «ренам» приказали собрать все вещи и подготовиться к переезду в столицу. Их новым штабом должен был стать замок в предместье Парижа. Имоджен написала короткое письмо матери:
Дорогая ма!
Сегодня мы покидаем Нормандию и отправляемся в Париж. Если честно, я даже рада, что уезжаю. Ситуация на севере Франции просто ужасная: разрушенные города, перебои с доставкой еды, разбомбленные дома, люди выглядят такими грустными и подавленными. А в Париже мы будем жить в замке! Ты представляешь себе? Я не могу написать тебе подробности. Надеюсь, у всех вас все будет хорошо.
Люблю тебя и скучаю. Напишу, как только приеду.
P. S. Пока не приняла никаких решений по личным вопросам. Надеюсь, ты будешь рада это услышать!
Глава двадцать седьмая
Ферма Ферзехоф, сентябрь 1944 года
Магда выгнала последних коров с молочной фермы во двор. Коровы неуклюже толкались и терлись друг о друга мягкими носами. Петер стоял у ворот, ведущих в поле, и держал их открытыми.
– Гони их сюда! – крикнул он.
– Хорошо, – сказала Магда, шлепнув по заду последнюю замешкавшуюся корову. – Они уже идут.
Солнце медленно поднималось из-за горизонта, отбрасывая длинные тени во дворе, и воздух был свежим и теплым. Когда последняя корова вышла, стуча копытами по булыжникам, Магда почувствовала, как ребенок внутри нее зашевелился. Это были легкие, едва уловимые движения, непохожие на удары, – они, скорее, напоминали прикосновения крыльев бабочки. Она дотронулась до живота, покрытого фартуком: ей хотелось снова ощутить ребенка – на этот раз под пальцами. Мать, стоявшая у двери в кухню, окликнула ее:
– Магда, с тобой все хорошо?
– Да, мамочка, – ответила Магда. – Все замечательно, правда.
На пятом месяце беременности Магда действительно чувствовала себя довольно хорошо. Ее больше не тошнило по утрам, и сейчас она переживала второй, самый приятный, триместр беременности. Ее кожа светилась, а волосы красиво блестели. Хорошее самочувствие не вызывало у нее удивления: она была молода, а в молодости здоровье воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Но Магду радовало, что она так хорошо относится к своему еще не родившемуся ребенку. Она так мечтала о самостоятельной жизни после войны: хотела поступить в университет, пойти по стопам брата, быть независимой, – однако теперь все эти мечты были разрушены. К Новому году ей предстояло стать матерью ребенка, у которого не будет отца. По крайней мере, Магда надеялась, что его отцом был не тот, кого она еще могла увидеть. Если же им был Майкл, то она опасалась, что его уже давно схватили и казнили. Даже если ему удалось выжить, шансы на его возвращение сюда были ничтожно малы. Для этого молодого летчика она, скорее всего, останется лишь приятным эпизодом в его военной карьере, о котором он будет вспоминать с теплотой, после того как вернется к своей тихой жизни в английской глубинке. Думая о том, что отцом ребенка может быть Отто, Магда молилась, чтобы он никогда не возвращался. Уж лучше пусть погибнет во славу фюрера, и тогда она сможет спокойно жить дальше и в одиночестве воспитывать ребенка. Удивительно, но произошедшее с ней несчастье не пробудило в ней ни обиды, ни жалости к себе. Напротив, по мере того, как рос живот, усиливалась и любовь Магды к ребенку, у которого не будет отца.
Когда Магда вернулась с дойки, мать ждала ее на кухне.
– Я должна взять на себя часть твоих обязанностей, – сказала Кете. – Ты больше не будешь доить коров. Я боюсь, как бы не случилось чего-нибудь. Еще не хватало, чтобы какая-нибудь корова лягнула тебя.
– Ой, мамочка, – нетерпеливо перебила ее Магда, – не стоит так переживать. Со мной все хорошо. Коров я дою намного лучше, чем готовлю, и ты об этом знаешь. Если я буду отвечать за кухню, мы все будем есть ужасную стряпню. Что у нас на ужин? Только, пожалуйста, не говори, что опять кролик!
– Нам повезло, что у нас есть кролики, – заметила мать. – Многие сейчас голодают. Здесь, в деревне, у нас, по крайней мере, всегда есть еда.
– Знаю, знаю, нам повезло. Ты права. Прости. Я просто немного устала. Полежу полчаса, и все пройдет.
– Конечно. Я позову тебя, когда вернется отец.
Магда легла на кровать, чувствуя, как внутри нее шевелится ребенок, и через несколько минут крепко заснула.
Проснулась она от стука в окно рядом с ее кроватью. Еще не до конца пробудившись, она неохотно поднялась. Ребенок внутри тоже спал, и Магда испытала раздражение из-за того, что их потревожили. Она встала на колени на кровати и выглянула в окно. Уже почти стемнело. Солнце опустилось за горизонт, оставив после себя бледное марево абрикосового цвета, которое постепенно растворялось в чернильном небе. Внизу стоял бородатый мужчина в потрепанном пальто и шляпе. Его возраст трудно было определить, но выглядел он как один из тех бродяг, большинство которых оказывались дезертировавшими немецкими солдатами, которые время от времени приходили на ферму в поисках еды и ночлега.
Магда крикнула:
– Что вам нужно? Если хотите поесть, моя мать даст вам что-нибудь.
– Было бы неплохо перекусить, – ответил мужчина, – если ты оставила что-нибудь для меня… маленькая обезьянка.
– Карл! – закричала Магда. – Это ты?
Он снял шляпу, из-под которой показались неопрятные, давно немытые волосы. Но, несмотря на грязь и бороду, у Магды не оставалось сомнений: это был ее брат.
– Карл! – крикнула она. – Подожди здесь. Я спущусь.
Она сбежала вниз по лестнице и бросилась на кухню.