– Нет, все замечательно, – ответила она, сделав глоток шампанского.
– Джинни, я тебя знаю… и вижу, тебя что-то тревожит. Расскажи мне.
– Я пыталась тебе дозвониться… после высадки союзников, – начала она. – Перед поездкой во Францию нам с Джой дали увольнительные на несколько дней, и мы поехали домой, но на одну ночь остановились в Лондоне. Я подумала, что мы с тобой могли бы встретиться.
– Да, это было бы замечательно, – заметил он, наполняя их бокалы.
– Я позвонила в твой отель. Мне сказали, что ты уехал, не оставив нового адреса.
– В нашу последнюю ночь я говорил тебе, что должен уехать. Но, помнишь, я пообещал, что найду тебя? И я ведь нашел, правда? – Бенджамин снова сжал ее руку.
– Мне дали твой рабочий телефон.
– Правда? – Его обычно беззаботная улыбка стала немного натянутой.
– Я позвонила по нему. Но мужчина на другом конце провода сказал, что не знает тебя.
– Наверное, номер был неправильным, – спокойно ответил Бенджамин.
– Я так не думаю. У меня сложилось впечатление, что он тебя знал. И это был номер района Мейфэр, а ты как-то говорил, что работаешь там.
– Но там работает много людей, милая. Джинни, перестань переживать из-за этого. – Он осушил свой бокал шампанского и налил себе снова.
– Видишь ли, Бен… этот случай заставил меня кое о чем задуматься. Я совершенно не знаю, кто ты.
– Что ты имеешь в виду?
– Чем ты на самом деле занимаешься?
– Я же говорил тебе, что работаю на союзников.
– Правда? – Она высвободила руку. – Я начинаю задаваться вопросом, с кем я на самом деле заключила помолвку? У нас у всех немного секретная работа, но ты – особенный случай. Даже у тебя на работе отрицают факт твоего существования.
– Имоджен… Джинни… я на самом деле существую. Я здесь, с тобой. И я люблю тебя. Что еще тебе нужно знать обо мне? – Он опустил бокал на стол и пристально посмотрел на нее, словно пытаясь заставить поверить ему.
Сидя напротив Бенджамина, Имоджен смотрела в его голубые глаза и на его мягкие губы. Ей хотелось поверить ему. На мгновение она почувствовала влечение к нему и покраснела при воспоминании о его руках, ласкающих ее тело, о губах, целующих ее, и о том, как он проник в нее.
– Я не знаю, Бен, – проговорила она и отвернулась. – Все это так непонятно. И мы так долго были вдали друг от друга.
– Понимаю, – сказал он. – Это очень непросто. Но не будем спешить. Давай проведем эти несколько дней вместе, чтобы получше узнать друг друга. А когда война закончится, все встанет на свои места. Ты должна верить мне, Имоджен. Я знаю, что прошу у тебя слишком многого, но, пожалуйста, верь мне. Я тебя люблю, и это единственное, что имеет значение.
Рождество Имоджен провела вместе с другими «ренами» и офицерами в замке. Они играли в хоккей на снегу, а затем, чтобы хоть немного согреться, растопили в гостиной камин позолоченным креслом. Это был чистейший акт вандализма, но, когда кресло охватило пламя, они обрадовались, каким бы возмутительным поступком это ни казалось. Они пили ром и местное вино, курили сигареты, ели простую еду и делились своим шоколадом из пайков. Это было весело и приятно, и Имоджен чувствовала себя частью одного большого коллектива, который стал для нее чем-то вроде семьи. Вечером в День подарков они с Бенджамином обедали в брассери «Липп» на бульваре Сен-Жермен. Стены ресторана были украшены керамической плиткой и зеркалами, они ели окорок с тушеной капустой и запивали все это белым вином. После обеда они стояли в самом конце широкого бульвара и целовались. Имоджен дрожала от ледяного ветра, который дул прямо на них.
– Давай вернемся в мой отель, – прошептал Бенджамин ей на ухо, – пожалуйста.
– Я не могу, – ответила она. – Сегодня я должна вернуться к себе. Завтра с утра у меня много работы. Мне очень жаль.
В этот момент Имоджен поняла, что в глубине души даже испытывает облегчение из-за того, что не может остаться.
– Даже не знаю, зачем я только приехал в Париж, – с раздражением сказал он. – Складывается такое ощущение, что ты совсем не хочешь меня видеть. Через несколько дней я уеду.
– Это неправда! – возразила она. – И мы обязательно увидимся до твоего отъезда. Давай встретимся перед Новым годом?
– Почему не раньше?
– Второго января адмирал уезжает в Брюссель, и мне так много нужно…
– Отлично, – холодно сказал Бенджамин, – пусть так и будет.
– О, Бен, – Имоджен почувствовала досаду, – ты ведешь себя как ребенок. У меня есть обязанности, я просто не могу делать то, что хочу. Я нахожусь на службе, и ты должен это понять.
– Разумеется, я понимаю.
– Тебе повезло, – продолжала она, – твоя работа, чем бы ты там ни занимался, предоставляет тебе некоторую свободу. Но у меня есть начальник. На самом деле много начальников, и сейчас мне нужно вернуться к своим обязанностям.
В канун Нового года, пока Имоджен готовилась к поездке в Париж, Джой лежала на кровати и с завистью смотрела на нее.
– Куда он тебя сегодня поведет? – спросила она.
– В ресторан под названием «Прокоп». Я никогда там раньше не была, но Бен сказал, что место хорошее, даже, как он выразился, шикарное.
– Везет же тебе, – сказала Джой.
– А вы что тут будете делать? – поинтересовалась Имоджен, крася губы помадой и завязывая шелковый шарфик вокруг шеи. – Не сомневаюсь, что вы весело проведете время.
– Ну да, кажется, у нас запланировано несколько игр, – ответила Джой. – Потом пойдем в деревню. Кое-кто из местных жителей пригласил нас на ужин. Правда это мило с их стороны?
– Да, звучит замечательно, – сказала Имоджен. – Жаль, я не могу пойти с вами.
– Ой, не говори глупостей. Ты встречаешься со своим красавчиком женихом и будешь обедать в чудесном ресторане. Тебя ждет прекрасный вечер!
– Возможно, – проговорила Имоджен, надевая пальто.
«Прокоп» в самом деле оказался шикарным рестораном, и Имоджен даже немного пожалела, что не уделила должного внимания своему внешнему виду.
– Говорят, это старейший ресторан Парижа, – заметил Бенджамин, заказывая вино к их блюдам.
– Да, здесь очень красиво, – согласилась Имоджен, восхищаясь обоями шафранового цвета и люстрами.
– Моя мама ждет не дождется, когда сможет познакомиться с тобой, – сказал он, наливая белое вино в хрустальные бокалы.
– Ой, – неуверенно проговорила Имоджен, – это так мило.
– Она предложила нам пожить вместе с ними. У них большой дом в пригороде Вашингтона. Там тебе будет хорошо. Они тебя обязательно полюбят.
– В пригороде Вашингтона? – удивилась Имоджен. – Кажется, ты говорил, что мы с тобой можем жить в Нью-Йорке.
– Да, когда-нибудь, возможно. Но работа требует моего отсутствия большую часть времени, и мне будет приятно думать о том, что мои родители заботятся о тебе.
– Но обо мне не нужно заботиться, – возразила Имоджен. – И почему тебе почти все время придется отсутствовать по работе? Я думала, что после войны ты вернешься к своей юридической практике.
– Да… я так поначалу и планировал, но потом все изменилось. Я не могу все рассказать, да тебе и не нужно об этом знать, но тебе понравится в Вашингтоне.
– Что значит, мне не нужно знать? – Она почувствовала раздражение из-за того, что он разговаривал с ней в таком покровительственном тоне.
– Я просто хотел сказать, что сейчас все так неопределенно. Вот и все.
– Видишь ли, Бен, – сказала Имоджен, ставя бокал на стол, – у меня тоже есть планы… Я хочу стать архитектором. Закончить учебу.
– Правда? – Он жестом попросил официанта принести еще вина. – Я не знал, что для тебя это так важно. Но, думаю, ты можешь попробовать поступить в университет в Вашингтоне.
– Конечно, важно! – выпалила она. – И мне нравится мой курс в Ньюкасле. Я не хочу бросать его!
– Конечно, – весело сказал Бенджамин. – Но ты еще можешь передумать. Возможно, вместо этого мы решим создать семью.
Имоджен сделала глоток вина и почувствовала, как холодок пробежал по спине, когда она попыталась представить свое будущее в доме неподалеку от Вашингтона вместе с загадочными родителями Бенджамина.
К концу обеда стол украсили две большие тарелки с иль флотантами.
– В память о нашем первом совместном ужине, – объявил Бен, наливая им по бокалу похожего на сироп «монбазияка».
– Ой, – сказала Имоджен, – я помню, это очень вкусно. Спасибо.
Десерт оказался слишком сладким, а Имоджен уже была немного пьяна, поэтому, сунув ложку в рот, она почувствовала легкую тошноту.
После обеда они шли по тихим улочкам района Сен-Жермен и наконец оказались перед отелем Бенджамина. Имоджен с неохотой согласилась на его уговоры и поднялась вместе с ним в номер.
– Ты ведь воспользуешься кое-чем, – сказала она с нарочитой небрежностью, падая на кровать.
Бенджамин стал снимать с нее жакет, развязывать галстук и расстегивать пуговицы на блузке.
– Конечно, – пробормотал он.
– Я не должна забеременеть.
– Знаю, – сказал Бенджамин, ложась рядом с ней на кровать и целуя ее.
Имоджен почувствовала, как его руки проскользнули под ее бюстгальтер, как он горячо задышал ей в шею. Она схватила его за руку, убирая ее с себя:
– Бен, я серьезно!
Он внезапно остановился и приподнялся на локтях.
– Хорошо. Но мы ведь помолвлены. Разве это будет так ужасно?
– Да, – многозначительно сказала Имоджен, пытаясь сесть, – будет. Это будет концом всего! – добавила она и накинула блузку себе на плечи.
– Джинни, что ты делаешь?
– Прости, Бен, мне очень жаль, но ничего не выйдет. – Она спустила ноги с кровати и стала застегивать молнию на юбке. – Когда-то я тебя любила. По крайней мере, мне так казалось. Ты красивый, умный, обаятельный… Разве могла я не влюбиться в тебя? Но проблема в том, что я продолжала убеждать себя, будто ты – тот, кто мне нужен. А я ведь не должна была этого делать, не так ли? А теперь… когда мы снова встретились, я поняла нечто важное. Я не хочу замуж. Не хочу жить в Америке с твоими родителями. И я точно не хочу р