Хан Сер ЯПЕРЕМЕНЫ
Счастье!.. Где оно?
Четыре года скитался Чхан Сон с женой на чужбине, и вот судьба опять привела его в родные места. Не сладкой оказалась жизнь в китайской провинции Цзяндао. В поисках заработка кочевал он из одного места в другое, но тщетно. Видно, такова уж доля бедняка.
Наконец Чхан Сон снова оказался на берегу пограничной реки Ялуцзян. Ночью по еще не окрепшему льду перебрался он с женой и ребенком на другой берег и ступил на родную землю.
Ее никогда не забывал Чхан Сон, мечта вернуться в свою деревню не покидала его. «Небольшой бы клочок земли под огород да делянки две рисового поля. Скоплю немного денег и махну домой...» — думал он. Но мелькали дни, шли годы, и надежда таяла, рассеивалась, как туман на рассвете в горах. И на чужбине полицейские штрафовали и преследовали скитальцев, надсмотрщики били их, хозяева обманывали.
На родине Чхан Сон тоже видел лишь нужду, притеснения. Но он не хотел об этом вспоминать, мысли о родной деревне ускоряли шаги, предстоящая встреча с соседями и родными ободряла. «Если и в Китае жизнь не выносима, то уж лучше вернуться домой!» — решил он. И вот вернулся.
Но что это? Чхан Сон огляделся вокруг — местность казалась чужой, незнакомой. Вот и сопка, скоро за ней должна быть деревня, где он родился и вырос. Тревожные думы постепенно уступили место трепетному, нетерпеливому ожиданию. «Какими глазами я взгляну в лицо друзьям? — промелькнуло в голове Чхан Сона. — Ведь у меня за душой ни ломаного гроша... Нет даже клочка земли...»
Сердце билось учащенно. Добрались до вершины горы, Чхан Сон сбросил мешок с плеч.
— Давай передохнем немного, — обратился он к шедшей сзади жене. — Опусти ребенка...
— Спит он... — переводя дыхание, ответила она.
Развязав полотенце, которым младенец был привязан к спине, она развернула одеяло и прижала сына к груди. Было холодно. Легкий иней посеребрил спину женщины.
— Послушай-ка, — удивился Чхан Сон, оглядывая окрестности, — я что-то не узнаю ничего.
Знакомые места не просто изменились, а куда-то вообще исчезли. Было от чего взволноваться. Не видно деревни, о которой он так долго тосковал, где каждый уголок знаком до боли. На месте ветхих, крытых соломой чиби разместились длинные кирпичные дома с железными крышами. Огромные черные корпуса с большими трубами распространяли запах гари и, казалось, свысока презрительно глядели на людей и землю. Как змея, вползла в долину линия железной дороги.
— Что же произошло?
— Правда, я тоже ничего не понимаю. А может, деревня там дальше? — неуверенно проговорила жена.
Она никак не могла поверить, что нет больше Чханни, и пристально вглядывалась в даль. Ей все казалось, что где-нибудь поблизости они должны увидеть свой дом, а порой чудилось, что ома уже видит знакомый чиби и покривившийся культук[12].
— Смотри, завод протянулся до самого моря. Вон там была Скала Братьев. А дальше — виноградник...
— Верно, — тихо согласилась жена. — Куда же все делось?
Она с тревогой смотрела вниз, на долину: будто улетучилась деревня...
— Где теперь волостной староста Кан, где Цой Сун Гом?
— Эти не пропадут.
— Да! Эти не то, что мы, им не придется искать миску риса за тысячи ли. «Свинья Кан» издавна был богачом, а Цой Сун Гом умеет приспосабливаться. Помнишь, как японцы называли его «патриотом», когда он выдал кого-то.
Зимнее солнце клонилось к горам. С моря подул порывистый, холодный ветер, он обжигал лицо, пронизывал насквозь. Но сил продолжать путь не было. Родной дом, о котором все дни мечтал Чхан Сон, точно в воду канул. Куда идти, что делать?
— Пойдем... Спросим у людей, — сказала жена. Ей казалось, что стоит спуститься в долину, и все прояснится.
— Кого спрашивать? Не землю ведь и не море! — с досадой отмахнулся Чхан Сон и взвалил мешок на спину. — Поесть что-нибудь осталось?
— Где ж! Сам знаешь — последнюю горсть риса доели...
Они снова тронулись в путь. У подножия горы в строгом порядке, как казармы, расположились длинные жилые дома и общежития нового предприятия. Ниже, в долине, стояли заводские корпуса с крышами, похожими на спины гигантских китов. Рядом надменными стражниками высились трубы. А на другой стороне теснились по склонам ветхие лачуги. Их было много, они так густо облепили сопки, будто кто-то усыпал землю зернами кунжута. Убогие домишки, казалось, готовы были в любой момент сорваться с места и исчезнуть.
Вокруг сновали люди в темно-синих спецовках и в обмотках на ногах. Трудно было определить, кто они — корейцы или китайцы. А может быть, это японцы. Мимо прошла группа китайцев в длинных халатах. Повстречались корейцы. Они выглядели довольно странно: ноги до колен в обмотках, традиционных пучков на макушках нет. Да и говорили они на малопонятном южном диалекте. И ни одного знакомого лица!
Каждый раз при встрече с людьми Чхан Сон в нерешительности останавливался. Но слова застревали в горле, и он молча смотрел вслед прохожим. Наконец Чхан Сон решился. Невдалеке появилась одинокая фигура в белой одежде. Этого человека, конечно, нельзя было отнести к друзьям Чхан Сона, который надевал белую одежду только по большим праздникам. Но путник шел один, и это ободрило Чхан Сона.
— Народ какой-то странный. Даже люди переменились... Зря вернулись... Где жить-то будем?.. — с тревогой проговорила жена.
— Погоди, расспросим у этого человека. Он, наверное, объяснит. На худой конец, найдем здесь работу... — попытался улыбнуться Чхан Сон.
Он обратился к поравнявшемуся с ним прохожему.
— Простите, не знаете ли вы, куда исчезла деревня Чханни?
— Чханни? — переспросил незнакомец, оглядывая Чхан Сона, и безразлично сказал: — Жители этой деревни давно перебрались за перевал, в Курённи.
— В Курённи? — обрадовался Чхан Сон.
Он хорошо знал эту деревню. Правда, Курённи не Чханни, но там у него наверняка найдутся знакомые и родственники. Он с детства помнил эту деревню и знал, как к ней пройти.
— Так, значит, в Курёнии, говорите? И все туда переселились? А не знаете, семья Чхан Рёна тоже там сейчас? — спросил он о старшем брате.
— Откуда мне знать, — недовольно буркнул незнакомец и ускорил шаги.
Чхан Сон молча проводил его взглядом и обрадованно сказал жене:
— Вот видишь, в Курённи перебрались!
— Да. Одного не пойму: для чего было трогать нашу деревню?
— Ну, это-то ясно. Чханни была на довольно завидном месте. Нашлись, верно, прохвосты, которым оно приглянулось, и обосновались здесь...
Супруги зашагали в Курённи. Чхан Сон не чувствовал теперь усталости, мешок на спине не казался таким тяжелым, а ребенок оттягивал плечи жене не так уж сильно.
Путь в Курённи лежал через горы. Насколько видел глаз, тянулись два хребта, образуя узкую долину. По ней, прижимаясь к крутым склонам сопок, бежала к берегу моря железная дорога. Где она начиналась, куда вела — Чхан Сон не знал. И чем дальше шел он, тем больше поражался переменам. Все кругом стало неузнаваемым. Напрасно он искал глазами привычные воловьи упряжки с перезвоном колокольчиков, рыбачьи джонки на реке. Неожиданно мимо прогромыхал товарный состав.
Чхан Сон вздрогнул, закрыл на мгновение глаза. Где оно, прошлое?
...Почему-то вспомнилось, как в знойный день он отдыхал в благодатной тени сосны, на склоне вон той сопки. А весной, бывало, в этих местах стайками пролетало столько уток! Горячая пора. Чхан Сон вместе со взрослыми в поле. В обед на костре жарили камбалу. И ели ее вместе с кашей из чумизы. А потом снова, хлюпая по колено в воде, пропалывали рис.
...С зарей вставал Чхан Сон и верхом на ленивом воле ехал вместе с деревенскими мальчишками на пастбище. Кто-нибудь затянет «Ариран», ее перебьет веселая «Саннёмбуль».
— Эй, ты, — кричат ребята соседскому мальчишке, — что дремлешь, едем с нами!
— Погодите, — отзовется звонкий голос со двора. — Все собрались?
Через минуту скрипнет калитка, из нее нехотя выходит огромный вол с юным всадником.
Обычно собиралось до десяти ребят, и с песнями и озорными шутками они направлялись к подножию гор. Животных привязывали к вбитым в землю колышкам. И начинались веселые игры — жмурки, прятки. Время летело незаметно.
Хорошо было и осенью. Шумной ватагой они ходили ловить рыбу. В деревне многие промышляли рыболовством — ведь море рядом, и оно давало дополнительный заработок. К тому же и весело было. На рыбную ловлю собирались все парни и девушки деревни. Там и познакомился однажды Чхан Сон с Сун Нам, потом поженились.
Еще мальчиком Чхан Сон при всяком удобном случае старался заговорить с Сун Нам. Подойдет к девочке и, разжимая кулак с купленными украдкой леденцами, с напускной небрежностью скажет:
— Хочешь? Бери!
— И мне тоже! — бросались к ним ребята.
— Больше нет! Ты, Сун Нам, не грызи, а соси леденцы, так вкуснее, — советовал Чхан Сон, гордо шагая с ней рядом. — Давай спорить, у кого дольше не растает?
Обиженные ребята с завистью смотрели, как двое счастливчиков аппетитно посасывают конфеты.
— Эх, ты! Ведь я первый попросил, а почему ты отдал Сун Нам?
— Верно, он первый, а потом я, — вставляла одна девочка и ехидно добавляла: — что тебе Сун Нам, невеста, что ли?
— Надо матери ее сказать, будет тогда знать, — присоединялась другая.
Тут уж Сун Нам вскипала:
— Как ты смеешь? Кто это невеста? А почему ты сама берешь у Сан Дора ягоды? А?
— Когда я брала? — оправдывалась девочка.
Память о детстве сохранилась у Чхан Сона и его жены на всю жизнь. Со временем их дружба крепла. Правда, случалось, что порой они переставали разговаривать. Однако размолвки длились недолго. Стоило Сун Нам во время прополки поля или сбора кореньев в лесу отделиться от других, Чхай Сон тут как тут. Улучив минуту, когда люди не смотрели на них, он нагибался к ней: