Думы О Сок Тяна невеселые. Что делать, как быть? И он решил, что спасти рис можно только молитвой. Он усердно молился в церкви. И дома отдавал молитвам все время, заставляя всех домочадцев следовать своему примеру.
Читать молитву перед завтраком и ужином, молиться, вставая с постели и ложась спать, — обычное явление для добродетельного прихожанина. Но О Сок Тян не знал предела в своем рвении. А дождь все лил и лил. Что это? Почему «он» не хочет внять мольбам?
«Бог неумолим, но разве можно на него сердиться? Это грех, святотатство. Мы, грешные люди, еще недостаточно чисты и преданны в своей любви к нему». Нужно утроить, удесятерить усердие, тогда «он» обязательно услышит и снизойдет до наших земных поклонов.
Всевышний, всемогущий, разве не в твоих силах остановить этот дождь?! Разве не ты ниспослал манну небесную голодающим израильтянам, бежавшим из Египта?! Не ты ли огненным дождем смел с лица земли многогрешную крепость Содом? Бог всемогущ, всесилен! А раз так, то нельзя роптать на него грешному земному рабу. Молись богу от чистого сердца, в каждое слово молитвы вкладывай всю силу души — и твои сокровенные желания и мечты обязательно сбудутся... Он непременно откроет дверь, если ты в нее постучишь, даст тебе то, чего ты просишь. Кто же посмеет перечить его воле и дать тебе вместо хлеба — камень, вместо рыбы — скорпиона!»
И сейчас О Сок Тян, стоя на коленях вместе со своими домочадцами, низко опустив голову, с присущим ему старанием читал вечернюю молитву. Если считать и пятилетнего карапуза Иосифа[16], то в семье пять молельщиков, не два и не три, а целых пять! Это — сила, которая обязательно должна подействовать. Но глупый Иосиф не захотел внять голосу отца и предался после ужина блаженному сну. Поэтому О Сок Тян не мог включить его в число молельщиков. Однако и без него остается четыре человека. Четыре больше двух, даже трех — значит, не все еще потеряно, если только молиться усердно.
Старшему сыну, Иоганну, этой весной исполнилось шестнадцать лет. В будущем году он кончает школу первой ступени в волостном центре. Марии — дочери — четырнадцать лет, но она не по годам рослая.
О Сок Тян ни на йоту не сомневался, что их усердная молитва будет услышана и дождь тут же прекратится. Жена его, Сюзанна, полностью разделяла благие помыслы и надежды мужа и вместе с ним прилежно отвешивала поклоны.
Четыре человека, встав в круг, старательно читали молитву. Голоса у всех были разные, и каждый тянул на свой лад. К великой досаде О Сок Тяна, хор не получился. А неугомонный дождь все лил и лил, накаляя без того накаленную атмосферу в доме.
О Сок Тян с умильным благоговением, полузакрыв усталые глаза, под мигающей керосиновой лампой, произносил слова молитвы и заставлял затем каждого повторять их по кругу.
Вот он опять первый начал читать молитву длинную, как шерстяная нитка, из которой женщины в зимние вечера вяжут носки. Каждый раз, когда с улицы доносился шум усиливающегося дождя, голос О Сок Тяна поднимался до самой верхней ноты и вдруг срывался. Как перепуганный зверек, подгоняемый гончей, он звал бога, молил о помощи.
Сюзанна старалась не меньше мужа. У нее был тоненький писклявый голосок, совершенно не вязавшийся с ее тучной, округлой фигурой. Страх сковывал ее при мысли, что вода может затопить, смыть рисовое поле, в которое они вложили столько труда.
Вдруг ослепительные зигзаги молнии осветили темные окна, и вслед за этим раздались страшные раскаты грома, будто раскалывая небо на мелкие осколки.
— О милостивый бог, спаси нас! — голос О Сок Тяна снова зазвучал на высокой нотке. В этот момент он напоминал шкипера утлого суденышка, застигнутого штормом в открытом море.
Иоганн и Мария не отставали от родителей, с усердием читая молитву. Им тоже стало страшно, когда ударил гром. Но гораздо больше их мучило другое: подумать только, сколько же можно стоять так на коленях? Иоганн начинал терять терпение... Да и Марии уже порядком надоела эта бесконечная молитва, к тому же ее сильно клонило ко сну.
И вот, когда очередная молитва приближалась к концу, Иоганн начал потихоньку, незаметно от отца, дергать мать за кофту. Поняв намек, Сюзанна стала читать сразу последнюю главу молитвенника, а сын и дочь с особым старанием вторили ей.
Закончив молитву, О Сок Тян поднял голову и присел. Всем своим видом он как бы молча упрекал жену за своеволие.
Улучив момент, Иоганн и Мария, которые почти возненавидели это бесконечное богослужение, улизнули из комнаты. Зная отцовский характер, они побаивались открыто выражать свое недовольство, но зато не церемонились с матерью и нередко посмеивались над ее набожностью.
За окном была уже глубокая ночь, а дождь все продолжался. По стенам, оклеенным старыми газетами, ползали клопы. Слабый, мигающий огонек коптилки тускло освещал комнату. Угнетенные непрекращающимся шумом дождя, муж и жена некоторое время молча сидели друг против друга.
— Ай-гу![17] Если так будет продолжаться, нам беды не миновать, — нарушила гнетущее молчание Сюзанна, перекладывая малыша, дрыгающего ногами от укусов назойливых клопов.
Подождав, чтобы уснули дети, О Сок Тян начал упрекать жену:
— Неужто тебе надоело молиться богу? Дети-то, скажем, еще глупые, но ты-то?!.
— А кто сказал, что надоело?..
— Тогда почему ты в середине молитвы ни с того ни с сего вдруг стала читать последнюю главу?
Тучная остроносая жена и маленький, сухопарый муж, сидящие в полутьме друг против друга, удивительно напоминали дятла с его острым клювом и тщедушного кузнечика с его тонкими ножками.
— Я думала, что только один раз будем читать молитву, и вот получилось...
— Замолчи, глупая! По-твоему, выходит: если позавтракали — обедать не нужно. Так, что ли?
— Как можно молитву сравнивать с завтраком или обедом?
— Это важнее, чем завтрак или обед... Из-за вас, из-за вас бог не хочет внять нашему голосу. Подумать только: молиться без усердия! Один срам, тьфу!
— Ай-гу! Ты-то вот отличаешься усердием, но разве бог внял твоей мольбе? — Жена скривила губы. — Это благодаря твоему усердию мы так богато живем?
— Что? Разве хватит усердия одного человека? Все должны стараться!.. — О Сок Тян вскипел.
— Почему? Ведь недаром говорят: «Будешь грешен — будешь наказан, будешь добрым — сам бог тебя одарит».
На этот раз О Сок Тян промолчал. Он решил: «Если дашь волю гневу, то попадешь еще в немилость к богу». И он снова стал молиться, чтобы всевышний простил жену и глупых детей.
Всю ночь провел О Сок Тян на коленях в молитвах. Под утро, вконец измотавшись от чрезмерного усердия и бессонной ночи, он уже бессмысленно повторял только одно слово: «О всемогущий!..», стараясь вложить в него всю силу своей души. У него был вид человека, который у смертного одра близкого безумно кричит о своем неизбывном горе.
И Сюзанна провела ночь с открытыми глазами, сильно обеспокоенная все усиливающимся дождем.
Едва на востоке появилась серая полоска, О Сок Тян вышел в сени и, накинув на себя дождевик, хлопнул дверью. Он ничего не ответил Сюзанне, которая умоляла его немного подождать, так как на улице еще совсем темно и ходить небезопасно — разлилась вода.
В предрассветной мгле зловеще разносились раскаты далекого грома. Ослепительные огненные змеи раскалывали зыбкое тело темного неба. Дождь еще сильнее стал хлестать обильно пропитанную влагой землю, будто торопясь до наступления нового дня затопить все окрестности.
О Сок Тян с трудом пробирался по окружавшим рисовые поля скользким земляным валикам, тяжело опираясь на деревянную лопату. Несколько раз он, поскользнувшись, падал, но с уст его не сорвалось ни единого слова недовольства.
Рассветало. С низко спустившегося неба, залатанного черными клочьями туч, словно через сито, на его крошечное рисовое поле все падали и падали дождевые капли.
О Сок Тяну никак не верилось, что его поле будет затоплено. Он с трудом добрался до дамбы, которая соединяла речку Кхэннэ с оросительными каналами.
У бога ведь тоже должна быть совесть! В прошлом году посадили поздний рис, но жестокая засуха выжгла все дотла, не дав ни одному колоску созреть.
Но что это? Подойдя к своему участку, О Сок Тян вдруг врос в землю, точно его поразил столбняк: не только его поле, но и соседнее — Сан Нама, расположенное выше его участка, было полностью затоплено. Что делать? Не небесная ли это кара? Теперь одна только дорога — к голодной смерти. Еще вчера здесь колыхались по ветру сочные, крепкие стебельки. Их листья впитывали в себя запах жирной земли и, точно от собственной тяжести, низко пригибались, радуя глаз. И вот за одну ночь все затоплено, похоронено заживо.
В этом году, наученный горьким опытом, О Сок Тян посадил ранний рис, и с весны они всей семьей холили его, удабривали. А какой была земля — мягкая, точно клейстер из хорошей добротной муки! Он удобрил поле даже куриным пометом. И рис, точно отвечая на усердие хозяина, рос сильный и сочный.
О Сок Тян не находил себе места от радости. Он аккуратно очистил все межи от сорняков и по нескольку раз в течение дня ходил в поле, чтобы отрегулировать воду.
— У тебя хороший рис, вам больше не придется потуже затягивать пояса, — говорили ему соседи.
О Сок Тян не мог скрыть довольной улыбки и с нарочитой небрежностью бросал:
— Рис так себе, средний, но жаловаться не приходится.
При этом он мысленно благодарил милостивого бога за его неусыпное бдение о счастье людей.
Каждое утро он первым делом спешил в поле полюбоваться, посмотреть, на сколько за ночь подрос рис. При этом он шептал какие-то слова, точно спрашивая, не случилось ли за ночь чего недоброго, не нужно ли рису чего-либо еще. И, выдергивая затерявшиеся среди рисовых кустов сорняки или очищая заболевшие листья от вредных насекомых, он бережно, с материнской любовью чуть-чуть приподнимал рисовый куст, чтобы его корни шире обхватывали благодатную почву.