— Твоя правда, и он тоже, — подтвердила старуха.
Слушая их, Сек Бон понял вопрос старика: «Вы тоже поездом приехали?»
Для этих бедных корейских крестьян поездка по железной дороге и посещение Сеула были из ряда вон вы ходящими событиями. И не было ничего удивительного, что старик, по-видимому, считал Сек Бона праздным бездельником, который, не жалея денег, «так себе» катается на поезде и посещает Сеул.
Сек Бон уже не сердился на то, что к нему вселили новых постояльцев. Старик глубоко заинтересовал его, и ему захотелось узнать, как и почему приехали они со старухой в Сеул.
— Скажите, отец, что за болезнь у вас?
— Нас пригнали на строительство шоссейной дороги. Там меня сшибло машиной. Перебита кость на ноге. Так было угодно богу!
— О, какое несчастье!.. И вы приехали в больницу?
— Э-хе, — старик сморщил лицо от нестерпимой боли, — каких только лекарств я ни принимал в деревне, сколько раз ни ходил к лекарю — все было напрасно. И в Сеуле то же самое.
— Не могут вылечить?
— Завтра думаю обратиться еще к одному в больницу. В той, где были, предлагают отрезать ногу. Как можно без ноги?! Только подумаешь об этом, мороз пробирает по коже. Да к тому же еще для этого нужно много денег. А откуда я их возьму?
Старуха тихо всхлипывала, слезы неутешного горя капали на ее застиранную полотняную юбку.
Но старик не думал унывать.
— Если бы не нога, то нам всю жизнь не пришлось бы покататься на поезде и побывать в Сеуле. Значит, кстати ногу сломал. Нет, говорят, худа без добра. А сколько людей в Сеуле и дома́ какие большие! Вы, наверное, молодой человек, знаете, кто живет в тех огромных домах? — В его словах чувствовался неподдельный восторг, а в широко открытых глазах было какое-то детское, чистое желание довериться кому-то и вместе радоваться благам жизни.
— Совсем с ума спятил, старый! — бранила старуха мужа. — Как это — кстати ногу сломал? Никакого тебе поезда не надо, никакого Сеула, лишь бы нога была цела.
— Как? — не сдавался старик. — Если бы не моя нога, разве ты увидела бы когда-нибудь Сеул, каталась бы на поезде?
— Кто тебе говорил, что я хочу посмотреть Сеул?!
— А ты не хотела посмотреть?
— Разве я говорила, что хочу?
Между мужем и женой завязался спор, угрожающий принять более острый оборот.
— Хотя ты и не говорила, но я-то достаточно хорошо знаю тебя!
— Откуда тебе знать, о чем я думаю и чего хочу?
— Э-хе, не помнишь, что говорила?.. Так тебе не хочется быть богатой? Ты что, хочешь жить в бедности и нищете?
У старухи тряслась голова от возмущения, но старик все более распалялся:
— Подумай!.. Мы всю жизнь нищие. У нас с тобой от бедности поседели головы. Пусть я скоро умру, но и то утешение — увидел Сеул.
Горько усмехнувшись, старик махнул рукой, словно говоря: «Ну что с вами, бабами, толковать!» Этот жест совсем вывел старуху из себя:
— Ты что, помирать приехал в Сеул? Когда ты собрался сюда ехать, я вспомнила Тем Чом Ди, который умер в Тэгу, в больнице милосердия, и возражала, а ты все же настоял на своем. Вот видишь теперь, что из этого вышло? — Она вытерла подолом слезы и снова стала всхлипывать.
— Э-хе, ты, глупая, чего реветь-то? Ни мне, ни тебе ничуть не жалко покидать этот свет. Ты-то хорошо знаешь, что я с семи лет ходил в батраках, в три погибели гнул спину. Разве что-нибудь изменилось в нашей жизни с тех пор? Не ты ли говорила: «Скорей бы закрыть глаза, чтобы не видеть этой проклятущей жизни? Куда же подевались черти, почему они не забирают к себе в ад меня, грешную?» Кто так говорил? Сколько я понастроил этих железных дорог, но ни разу нам с тобой не довелось прокатиться в поезде. Для чего же жить, если не можешь позволить себе такой пустяковой вещи? Правду я говорю, черт возьми? — Старик неумело, трясущейся от нервного возбуждения рукой зажег сигарету и, стараясь посильнее затянуться терпким, горьковатым табачным дымом, от непривычки сильно зачмокал губами.
— Хватит, не хочу тебя слушать! Раз у человека такая судьба, что поделаешь? Верно, кому она — мать, кому — мачеха! Кто трудится до третьего пота — все родились под несчастливой звездой. Так, видно, богу угодно. А тем же, кто каждый день ест белый рис да ездит на поездах, нечего работать на рисовом поле или строить дороги. У них судьба счастливая. Ответь, старый, сколько ты каждый год собираешь рису и сколько раз в году ешь его?.. Молчишь? То-то, и тебе нечего совать нос в этот поезд, если нет счастья!
— Чего пустое молоть! Разве я этого не знаю? Но все ж интересно, почему мы работаем в поле, строим шоссе и железные дороги и все же так плохо живем? Подумай, у всякой божьей твари, даже у зверей, есть богом уготованная пища. А у нас ничего. Мы проложили шоссейную дорогу, а теперь сами не знаем, как избавиться от этих назойливых машин. За что такая напасть на нашу голову?
— Нашел на что жаловаться! Где ты себе ногу сломал, разве не на строительстве шоссе? Вот о чем надо говорить!
Сек Бон сидел на кане, подогнув под себя ноги, и молча слушал спор стариков. Наконец, не выдержав, он громко рассмеялся.
— Ну, хватит! А то, чего доброго, еще всерьез поссоритесь. Хотя, признаться, такие споры полезны.
Тут старик вспомнил, что в комнате находится еще один человек, и повернулся к нему:
— Послушайте... скажите вы, я неправду говорю? Вот увидите, вылечу ногу и больше не буду так надрываться на работе. Скажу всем соседям, чтобы они побросали работу и катались на поезде, да-да, на поезде! Чем мы хуже других!
— Вы правы, отец... — согласился Сек Бон.
— Чуть не забыл, молодой человек. Ответьте мне. — Старик вдруг понизил голос: — Ответьте, чем питаются все эти сеульцы? Нигде здесь я не видел ни одного рисового поля. Они что, не сеют риса?
Сек Бон печально улыбнулся:
— Они едят рис, который вы выращиваете. А вы, отец, думали, что и сеульцы занимаются земледелием?
— А как же?! Если не сеять и не выращивать рис, откуда его взять? Я видел: в Сеуле все едят вареный рис, и риса куда больше, чем в наших деревнях. Если так, думал я, то здесь, значит, очень много рисовых полей.
— Сеульцам привозят рис, который собираете вы; уголь, который добываем мы. Такие же, как мы с вами, крестьяне и рабочие, одевают и кормят их, обеспечивают топливом.
— Что?! Такие, как мы с вами?!
Старик не понял смысла последних слов и недоуменно посмотрел на Сек Бона.
— Да, такие, как мы с вами! Богатые сеульцы ничего не приобретают своим трудом. Зато у них есть деньги. Вот они и нагуливают жир на выращенном вами и политым вашим по́том рисе, отапливают дома добытым нами углем. За эти услуги они подкидывают нам медные гроши, чумизовую кашу да негодное тряпье вместо одежды. Возьмем вас, отец. Вы сломали себе ногу на строительстве шоссе, но вас отказываются лечить в больнице. Так и я... Мы, шахтеры, добываем уголь глубоко под землей, но за это нам платят так мало, что никак невозможно жить. И мы объявили забастовку, потребовали повышения заработной платы. А нас за это выгнали всех с работы, лишили последнего куска хлеба. Все это делают богачи-сеульцы. Когда я потерял работу, то решил поехать в Сеул.
— Э-хе, вон оно как! И приехали поездом? Вот видите, когда мы, бедные люди, садимся в поезд, то это уж не к добру. — Голос старика срывался от волнения. Казалось, он был доволен, что его слова подтвердились. Большие темные глаза его сверкали.
— Вы правы, отец! Если мы садимся в поезд, то действительно... — Тут они весело рассмеялись.
— Зачем вы это сделали, надо было спокойно сидеть на месте, — сказал старик.
— Как же! Ведь денег не хватало даже на самую скромную пищу. С голоду умирать, что ли? Вы же, отец, сами говорили, что за такую маленькую плату больше не станете надрываться. Разве в вашей деревне крестьяне не требовали сократить арендную плату? Вот и рабочие требуют того же. Разницы нет.
— Гм, я как будто начинаю понимать, — закивал головой старик.
— Вы же сами говорили, что у всякой божьей твари, даже у зверей, есть уготованная богом пища. Тогда почему ее нет у человека? Ведь ему с его разумом подобает занять в природе царский трон. Мы же днем и ночью работаем. Почему же мы должны подыхать с голоду, я вас спрашиваю?
— Я-то откуда могу знать!..
— Вот вы, мать, говорите, что мы-де родились под несчастливой звездой, что судьба, мол, повернулась к нам спиной. Не в том дело!
— Но если не звезда, не судьба, то кто же виноват? — Старуха подняла глаза на Сек Бона.
— Я думаю, во всем виноваты деньги. Все деньги надо сжечь, до последней копейки! — сказал старик.
— Нет, совсем не то! Как можно считать справедливым общество, в котором праздным богачам предоставлены все блага жизни, а бедным — ничего!
— Выходит, мир неправильно устроен? — спросил старик.
В словах этого молодого человека было что-то новое, простое и ясное, над чем он раньше никогда не задумывался.
— Вы только посмотрите на разодетых сеульских богачей. Они палец о палец не ударяют, а живут как?! Их благополучие основано на нашем поту и крови. Нам легче сорвать с неба звезду, чем заработать немного денег, а к ним золото, как вода, течет.
Слова Сек Бона взволновали старика, и он, подняв костлявую руку над лысеющей головой, повторял:
— Так, так... так. — И у него был вид человека, которому с трудом удалось разобраться в чем-то очень сложном, необычном, но никак не удается это выразить словами.
— Все это правильно! Святая правда! — подтвердила его жена.
А Сек Бон, кашлянув, продолжал, все более воодушевляясь:
— Человек должен быть для нас самым дорогим, но в жизни получается совсем по-другому: человек человека унижает, ненавидит, с бедными людьми у нас обращаются хуже, чем с животными. Такое общество не может долго существовать, оно обязательно погибнет. И бедняки тогда смогут построить новую жизнь. В первую очередь надо уничтожить капиталистов и помещиков! — Голос Сек Бона дрожал от волнения, и сильные руки невольно сжались в кулаки, будто собираясь обрушиться на чью-то голову.