– Айша! – шепотом окликнула она.
Деймон заполз под воротник большого свитера, который надели на девочку, и Лира подумала: «Ох, Пан, вот бы ты сейчас был со мной! Ты нужен этому деймону. Зачем ты меня бросил?»
– Айша, та’аали, – произнесла она вслух, пытаясь припомнить арабские слова, которые когда-то пытались вдолбить ей в голову ученые из Иордан-колледжа. – Та’аали, – повторила она, надеясь, что ничего не перепутала и это действительно означает «пойдем!».
Она выпрямилась и осторожно потянула девочку за руку. Та не то чтобы послушалась, но и сопротивляться не стала. Казалось, она просто плывет за Лирой, как бестелесный дух. А Лира хотела как можно скорее увести ее прочь от этого шума, плача и горестных криков, от лежащих рядами мертвых тел, частично укрытых одеялами или простынями, от всего этого хаоса и отчаяния.
Проходя через салон, она прихватила из буфета турецкую лепешку и пакетик молока, а затем повела девочку к своему плетеному креслу, в котором размышляла и дремала, пока паром не натолкнулся на лодку. Места в кресле хватало на двоих, и одеяло, к счастью, никуда не делось. Пристроив лепешку и молоко на столик рядом с креслом, Лира завернулась в одеяло вместе с девочкой. Двигалась она очень осторожно, опасаясь нечаянно коснуться крохотного деймона, который по-прежнему дрожал и шептал что-то, уткнувшись девочке в шею. Казалось, он был чуть бодрее, чем сама Айша.
Лира взяла лепешку.
– Айша, хубз, – сказала она. – Инти джа’аана?
И, отломив кусочек, протянула его девочке. Но Айша как будто не видела и не слышала. Тогда Лира сама откусила от лепешки, надеясь показать ребенку, что еда безопасна, но девочка по-прежнему не реагировала.
– Ну ладно. Тогда я просто подержу тебя, а хлеб будет лежать здесь. Возьмешь, когда захочешь, – прошептала она. – Я бы сказала тебе это все по-арабски, но я слишком плохо училась, когда была маленькой. Знаю, ты меня не понимаешь, но сегодня ты слишком много пережила, и тебе нужно отдохнуть. Лежи, а я попытаюсь тебя согреть.
Девочка лежала у нее под боком, на левой руке, и от ее хрупкого тельца как будто исходил жуткий холод. Лира подоткнула одеяло со всех сторон.
– Да уж, ты совсем замерзла! Но одеяло большое, так что скоро ты согреешься. Будем греть друг друга. Можешь поспать, если хочешь. И не беспокойся, что не понимаешь меня. Если бы ты со мной заговорила, я бы тоже тебя не поняла. Пришлось бы нам с тобой махать руками и корчить друг другу рожи. А что поделаешь? Но в конце концов, наверное, мы все-таки научились бы понимать.
Она откусила еще кусочек лепешки.
– Слушай, если ты не поешь, она очень скоро закончится. И как, по-твоему, это будет выглядеть? Что скажут люди, когда узнают, что я слопала еду, которую принесли для тебя и для других людей с вашей лодки? Будет скандал. Обо мне напечатают все газеты. Объявят меня воровкой, которая наживается за счет неимущих. И поместят фотограмму, где я буду стоять с виноватым видом, а ты – смотреть на меня с упреком… Да, я и сама вижу, толку нет. Я просто подумала, если я буду все время с тобой разговаривать… О, знаю! Я спою тебе песенку!
Откуда-то из бездонной глубины, издалека пришли полузабытые слова детских песенок. Забавные и бессмысленные рифмы, мотивы и ритмы. Лира их не понимала, но любила, когда была совсем маленькой. Тогда она тоже лежала в тепле у кого-то на руках, и кто-то убаюкивал ее простыми напевами, которые были частью этого тепла и безопасности. И вот она стала тихонько, еле слышно напевать их девочке, как будто Айша была Лирой в детстве, а теперешняя Лира… Кем же она была? Должно быть, Элис, острой на язык, язвительной Элис, с мягкой, уютной грудью и теплыми руками.
Так прошло несколько минут, и Лира почувствовала какое-то прохладное прикосновение к шее. Деймон девочки сам прильнул к ней, не зная, как по-другому выразить благодарность, и Лире пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос не дрогнул. До чего же она соскучилась по Пану! Как ей этого не хватало!
Вскоре все они погрузились в сон.
И Лире снова приснилась та самая кошка, кошка-деймон. Они опять стояли на залитой луной поляне, и кошка терлась о ее ноги, и этот сон был по-прежнему полон любви и блаженства, но их омрачала какая-то неясная тревога. Лира чувствовала, что должна что-то сделать. Куда-то пойти. Кошка манила ее за собой, отбегая на несколько шагов, оглядываясь, выжидая немного и возвращаясь обратно. Так повторялось снова и снова, и Лира вдруг усомнилась: а вправду ли это деймон Уилла? Лунный свет поглощал все цвета: мир этого сна был черно-белым.
Она пыталась пойти за кошкой, но ноги не слушались. Дойдя до стены деревьев, деймон оглянулся опять, но на сей раз не стал возвращаться, а двинулся дальше и через миг скрылся во тьме. Лира осталась стоять. Сердце ее переполняли любовь и боль утраты; она заплакала во сне, и по ее щекам покатились слезы.
Проснулись они ясным утром. Солнце еще не показалось из-за гор, но воздух был чистым и свежим, а море – гладким, как стекло. Некоторое время не было слышно ничего, кроме размеренного урчания моторов, но потом до Лиры донеслись крики морских птиц и человеческие голоса.
– Айша! – шепнула она. – Ты не спишь? Сахья?
Что-то толкнулось ей в шею. Деймон девочки, лежавший всю ночь между ними, спросонья не признал Лиру и испугался незнакомого лица. Он подскочил и перепрыгнул Айше на грудь, а девочка почувствовала его страх и тоже испугалась. Тихонько захныкав, она попыталась отползти в сторону.
Лира осторожно выпрямилась в кресле и снова подоткнула одеяло. Без него девочка замерзла бы в два счета. Айша следила за каждым ее движением, как будто опасалась, что Лира набросится на нее и убьет, стоит только потерять бдительность.
– Айша, не бойся меня, – ласково сказала Лира. – Мы спали всю ночь, а теперь настало утро. Вот… смотри… съешь кусочек хлеба! Он, правда, уже зачерствел, но это не страшно.
Она вручила девочке остаток лепешки. Айша взяла ее и робко надкусила, по-прежнему не смея отвести взгляд от Лиры. Лира улыбнулась ей. Ответной улыбки она не дождалась, но с облегчением заметила, что маска ужаса, застывшая на лице Айши, за ночь исчезла.
– А вот и молоко, – сказала она и вскрыла пакет, оторвав верхний уголок. Айша взяла молоко, попила и вернула Лире. Итак, она уже начала реагировать, и это было прекрасно. Лира держала картонку с молоком, пока Айша доедала лепешку.
Скоро она вспомнит, что случилось, и осознает, что потеряла всех родных. И что тогда? Лира перебирала в уме варианты: вместе с другими такими же, как она, в надежде найти убежище Айша продолжает трудный путь на запад – в голоде, холоде и нищете. Или ее принимают в семью, где никто не говорит на ее языке; с ней обращаются как с рабыней, бьют ее и морят голодом, а потом продают мужчинам, которые пользуются ее телом, как пожелают. Или она бесприютно скитается от дома к дому, моля о крыше над головой в холодную зимнюю ночь. Но ведь не может быть, чтобы люди были настолько безжалостны? Наверняка род человеческий не так плох!
Лира плотнее завернула девочку в одеяло, прижала к себе и отвернулась, чтобы слезы, бегущие по щекам, не капали Айше на лицо.
Начинался новый день. Пассажиры, спавшие на палубе, понемногу начинали шевелиться, потягиваться и зевать; некоторые уже проснулись и тихо переговаривались между собой или вставали, разминая затекшие руки и ноги.
Айша что-то сказала. Лира едва расслышала ее и, разумеется, не поняла сказанного, но сообразила, что ей нужно. Поднявшись, она помогла встать и Айше, завернула ее в одеяло, как в плащ, и повела в туалет. Ожидая снаружи, все еще не до конца проснувшись, она прислушивалась к долетавшим до нее голосам в тщетной надежде разобрать хотя бы пару слов. Клочки, обрывки, крохотные щепки смысла выпрыгивали на миг, словно летучие рыбы из воды, и вновь исчезали.
Внезапно двигатели сбавили обороты, и паром накренился, как будто огибал внезапное препятствие. «Что, опять?! – мелькнуло в голове у Лиры. – Нет, только не это!» Но пару секунд спустя судно выровнялось и плавно завершило дугу поворота. В узком, душном коридоре было нечем дышать, и как только Айша вышла из туалета, Лира взяла ее за руку и повела обратно на палубу, на свежий воздух. Айша уже охотно давала ей руку, а деймон приободрился и перестал трястись от страха. Но он то и дело шептал что-то девочке на ухо, не сводя при этом глаз с Лиры. Айша пробормотала в ответ лишь пару слов.
На палубе перед главным салоном выстроилась очередь, и Лира повела Айшу туда, предположив, что людям раздают завтрак. Так оно и оказалось: на завтрак были свежие лепешки и сыр. Взяв еды, Лира вернулась в кресло; Айша села, закуталась в одеяло и принялась сосредоточенно жевать, держа хлеб в одной руке, а сыр – в другой.
Только сейчас Лира заметила, что паром и вправду сменил курс. Постепенно замедляя ход, он приближался к какому-то острову, направляясь в сторону залива, окаймленного каменистыми холмами.
– Интересно, где это мы? – вслух подумала Лира.
Девочка молча посмотрела на нее, а потом перевела взгляд на холмы, на белые домики прибрежного селения и рыбацкие лодки, стоящие в заливе.
– Ну, как она?
Лира обернулась: рядом с ними стояла Элисон Уэзерфилд.
– По крайней мере, поела.
– А ты? Надеюсь, тоже?
– Я думала, эта еда – для беженцев.
– Ну так пойди и купи себе что-нибудь в кафетерии. Я посижу здесь. Если начнешь падать в обморок от голода, толку от тебя не будет.
Лира послушно отправилась за едой и вернулась с сыром и хлебом для себя и пряником для девочки. Из напитков там был только сладкий мятный чай – хорошо хоть горячий. Повсюду толпились люди, отовсюду несли голоса, выражавшие самые разные чувства – страх, любопытство, горе, злость; и Лиру это успокаивало, потому что в такой суматохе до нее уж точно никому не будет дела. Можно побыть среди людей, не опасаясь привлечь к себе ненужное внимание.
Вернувшись, она увидела, что девочка о чем-то говорит с Элисон – уже не односложно, но тихо, монотонно и не поднимая глаз. Лира попыталась понять, о чем речь, но разобрала только отдельные слова. Должно быть, Айша говорила на каком-то диалекте, отличавшемся от классического арабского, который преподавали в Иордан-колледже. Или, может быть, Лира и впрямь училась из рук вон плохо.