Лира употребила это выражение специально – посмотреть, как он отреагирует. Но Шлезингер лишь недоуменно глянул на нее и пожал плечами.
– Теперь, когда вы и мне все рассказали, я должен буду передать информацию в штаб, – сказал он.
– Разумеется. Скажите, пожалуйста, как лучше всего добраться до Алеппо?
– Есть хороший поезд, ходит дважды в неделю. Ближайший, по-моему, отбывает завтра. Послушайте, мисс Сирин, я очень за вас беспокоюсь. Слишком уж вы похожи на эту фотограмму. Вам не приходило в голову как-то замаксироваться?
– Нет. Мне казалось, что отсутствие деймона – уже само по себе что-то вроде маскировки. Люди стараются лишний раз на меня не смотреть, им страшно или противно. Все просто отворачиваются. И я почти к этому привыкла. Стараюсь быть незаметной… или невидимой, как ведьмы. Иногда получается.
– Могу я вам кое-что предложить?
– Конечно.
– Моя жена раньше играла в театре. И ей уже несколько раз доводилось делать нечто подобное – менять людям внешность. Ничего… радикального. Просто несколько штрихов, смена акцентов – и человек сразу выглядит совсем иначе. Пойдемте ко мне, она вам поможет! Заодно заберете письмо от Малкольма.
– А мы ее застанем?
– Она журналистка. Сегодня работает дома.
– Хм-м… – протянула Лира. – Наверное, это хорошая мысль.
Почему она так легко доверилась этому Баду Шлезингеру? Он, конечно, знал про «Оукли-стрит» и о том, что Малкольм сейчас едет на Восток, но все это с таким же успехом могло быть известно и врагу. Наверное, все дело в ее настроении. Утро было великолепным – все вокруг сияло, искрилось жизнью, и даже турецкий генерал на каменном постаменте озорно поблескивал глазами. И Лира чувствовала, что миру сейчас можно доверять.
Двадцать минут спустя она вышла из дребезжащего, старого лифта в доме Шлезингера и остановилась, ожидая, пока тот отопрет дверь.
– Прошу прощения за обстановку, – сказал он. – Мы не мастера наводить уют.
Квартира оказалась очень живописной. На стенах, среди ярких ковров и занавесок, висели десятки картин, кое-где перемежавшиеся книжными полками. Жена Шлезингера, Анита, тоже производила сильное впечатление: стройная, темноволосая, в ярко-алом халате и персидских шлепанцах, с деймоном-белкой на плече.
Шлезингер объяснил ситуацию, и Анита с любопытством посмотрела на Лиру, но это было любопытство профессионала, живое и сочувствующее. Лира сидела на большом диване и изо всех сил старалась не стесняться.
– Все ясно, – сказала Анита. Она, как и муж, была из Новой Дании и тоже говорила с акцентом, хотя и не с таким сильным. – Могу предложить вам три вещи. Во-первых, совсем простой совет: носите очки. Без диоптрий. У меня есть несколько пар, можете выбрать. Во-вторых, смените прическу. Подстригитесь как можно короче. И, в-третьих, стоит покрасить волосы в другой цвет. Что вы на это скажете?
– Звучит интересно, – осторожно ответила Лира. – Неужели этого хватит?
– Вы же не пытаетесь заморочить голову своим друзьям или кому-то, кто вас хорошо знает. Для такого, разумеется, понадобилось бы кое-что посерьезнее. Но нам нужно другое: чтобы человек, разыскивающий блондинку без очков, даже не попытался бы к вам присмотреться. Чтобы вы, попросту говоря, не попали в его поле внимания. Конечно, это очень поверхностная маскировка, но большего обычно и не требуется. Скажите, а им известно, что у вас нет деймона?
– Точно не знаю.
– Потому что, видите ли, это очень вас выдаёт…
– Естественно! Но я старалась быть невидимкой…
– Ого! Мне это нравится! Потом обязательно расскажете мне, как это делается. Но сперва вас надо подстричь… Вы не против?
– Да, давайте. И покрасить волосы тоже стоит… Я поняла, что вы имеете в виду, и вы совершенно правы. Спасибо.
Бад принес Лире письмо от Малкольма и сказал, что ему пора уходить по делам.
– Я не шучу, вы действительно в большой опасности, – сказал он, пожав Лире руку на прощание. – Не забывайте об этом! Может, разумнее было бы остаться в Смирне, пока не приедет Мал. Мы бы вас хорошенько спрятали.
– Спасибо. Я очень серьезно об этом подумаю.
Лире не терпелось прочитать письмо, но пришлось отложить его и уделить внимание Аните, которая хотела послушать про ведьм и узнать, как они становятся невидимками. Лира рассказала ей все, что знала, а потом поняла, что нельзя не упомянуть и об Уилле, которые освоил тот же самый прием, изобретя его без посторонней помощи. А потом разговор сам собой перешел на Малкольма, и Лира выложила все, что он рассказал ей о наводнении, о том, как она долгое время ничего не знала, а узнав, увидела Малкольма в новом свете.
Подобных разговоров она не вела уже давно, и только теперь почувствовала, насколько же ей не хватало такой вот легкой дружеской болтовни. «Этой женщине надо вести допросы, – подумала она. – Перед ней никто не устоит». Интересно, как именно Анита помогала мужу в делах «Оукли-стрит»?
Анита между тем стригла ей волосы, снимая понемногу за раз, отступая на шаг, критически осматривая результат и поглядывая в зеркало.
– Наша задача – изменить форму твоей головы, – пояснила она.
– Звучит страшновато.
– Хирургического вмешательства не потребуется, – с улыбкой заверила ее Анита. – Волосы у тебя от природы кудрявые и густые, а потому очень пышные и занимают много места. Нужно просто их немного ужать, чем я и занимаюсь. А когда покрасим, тебя будет вообще не узнать. Но то, что ты называешь «быть невидимкой», в основном зависит от того, как ты держишься. Мне эта техника знакома. Мне как-то довелось играть в одном спектакле с Сильвией Мартин.
– Ничего себе! Я видела ее леди Макбет. Потрясающе!
– Так вот, она это умела. Мы однажды шли с ней по улице – самой обычной городской улице. Было полно народу, люди шли себе мимо, и никто не обращал на нас внимания. И тут она говорит… Кстати, ты ведь знаешь, что ее настоящее имя – Эйлин Батлер? Так вот, она и говорит вдруг: «А давай-ка позовем Сильвию».
– Я не поняла, что она имеет в виду. До этого мы говорили о публике, о поклонниках и подражателях, и когда она вдруг произнесла эту странную фразу, я просто не знала, чего ожидать.
– Как ты, наверное, помнишь, если видела ее на сцене, деймон у нее – кот. Самый обычный, ничем не примечательный. Но в ту секунду с ним что-то случилось, или он сам что-то такое сделал, и сразу стал… о, я даже не знаю, как это объяснить. Стал как будто заметнее. Словно на него направили прожектор. И то же самое случилось с ней самой. Только что она была Эйлин Батлер, миловидной, но совершенно обычной женщиной. Раз – и на месте Эйлин внезапно возникла Сильвия Мартин! И все вокруг это увидели. Прохожие стали замечать ее, здороваться, разглядывать, подходить ближе; кое-кто даже бросился через дорогу попросить автограф, и через пару минут вокруг собралась целая толпа. Мы как раз дошли до своего отеля – думаю, она прекрасно знала, что произойдет, и все рассчитала так, чтобы нам было куда спрятаться. Швейцар впустил нас и преградил дорогу остальным. И тут она снова превратилась в Эйлин Батлер. Я неплохая актриса, но Сильвия – настоящая звезда, и я тогда поняла, что разница между нами – колоссальная. Ее дар – это что-то волшебное, что-то сверхъестественное! Я постеснялась спросить, как она это делает, как превращается в Сильвию. Но точно могу сказать, что в этом ей помогает деймон. Он ничего особенного не говорит, просто берет и – оп! – стягивает на себя все внимание. Невероятно!
– А я верю, – сказала Лира. – Верю каждому вашему слову. Интересно, а можно ли этому научиться? Или это дается от природы и лишь немногим?
– Не знаю. Но часто думаю о том, как ужасно обладать таким даром и не иметь возможности его отключать. Сильвия-то умела, ей хватало здравого смысла, но если такой талант достанется какому-нибудь тщеславному дураку… Подозреваю, в конце концов он просто сойдет с ума. Превратится в чудовище. Если подумать, я даже знаю несколько таких звезд.
– Но мне-то нужно сделать наоборот. Можно посмотреть, как я теперь выгляжу?
Анита отошла в сторону, и Лира увидела себя в зеркале. Никогда еще она не стриглась так коротко! Но ей понравилось. С короткими волосами голове стало легко, и от этого все чувства как будто обострились – появилась какая-то воздушность, словно у птички, и вместе с тем бодрая готовность реагировать на малейшие впечатления.
– Это только начало, – сказала Анита. – То ли еще будет, когда я тебя покрашу.
– А какой цвет лучше взять?
– Что-то потемнее. Только не черный, он не впишется в твой цветотип. Лучше какой-нибудь темно-каштановый.
Лира с готовностью согласилась. За всю жизнь ей еще ни разу не приходилось красить волосы, и было любопытно, что получится, – тем более в руках такого опытного мастера. Анита явно знала и любила свое дело.
Нанеся краску, Анита принесла кофе и большую тарелку сыра и фиников. За ланчем она стала рассказывать Лире о своей журналистской работе. Сейчас она писала для английской газеты, выходившей в Константинополе, статью о положении дел в турецком театре. Журналистские расследования иногда пересекались с дипломатической работой ее мужа, и Анита кое-что знала о мировом кризисе в области розоводства и на рынке эфирных масел и парфюмерии. До нее доходили слухи об уничтоженных садах и о сожженных фабриках и складах предпринимателей, работавших с этими товарами.
– И дальше к востоку творится то же самое, – добавила она. – Похоже, до самого Казахстана. Какое-то массовое помешательство.
Лира рассказала ей о своей подруге Мириам, у которой обанкротился отец.
– От нее-то я впервые и узнала обо всех этих ужасах. Всего несколько недель прошло, а кажется, будто целая жизнь. Неужели я и правда теперь буду брюнеткой? Мириам меня не узнает. Она всегда ворчала, что я совсем не занимаюсь своими волосами.
– Ну, давай посмотрим, – улыбнулась Анита.
Они смыли краску и прополоскали волосы. Нетерпеливо ерзая, Лира едва дождалась, пока Анита высушит ей голову.