– Надо помочь Баду. Потом отдохну.
Добравшись до верхней площадки, он ухитрился встать и войти в комнату, где лежал Картрайт. Бад по-прежнему был без сознания, но дышал ровно. Малкольм повернулся к Картрайту и почувствовал, что больше не может стоять. Он опустился на край постели. Нога быстро немела.
– Помогите сесть, – прошептал Картрайт, и Малкольм приподнял его, на сей раз не без труда, и прислонил к изголовью. Коготки деймона-дрозда разжались, и птица без сил упала на плечо Картрайта.
– Медсестра… – начал Малкольм, но Картрайт покачал головой, расплатившись за это еще одним припадком кашля.
– Слишком поздно, – выговорил он. – Они и ей платили. Она давала мне наркотики. Заставляла говорить. А только что дала яд…
– Платили? Вы имеете в виду, те люди с гор? – удивился Малкольм.
– Нет, нет. Не они. Им тоже платили. Все это часть большого медицинского…
Новый приступ кашля закончился рвотой. Струйка желчи вытекла из губ Картрайта на подбородок. Малкольм вытер ее краем простыни и тихо, но настойчиво переспросил:
– Большого медицинского?..
– Т.П.
Малкольму это ни о чем не говорило.
– Т.П.? – повторил он.
– Фармаце… фонд… Т.П. Компания… Логотип на пикапах…
Глаза Картрайта закрылись. Его грудь тяжело вздымалась, в горле клокотало. Затем все тело напряглось, вытянулось как струна и обмякло. Он умер. Его деймон его распался на миллионы невидимых частиц и растаял в воздухе.
Малкольм почувствовал, что силы его покидают, а боль усиливается. Нужно было осмотреть рану; нужно было позаботиться о Шлезингере; нужно было отправить сообщение для «Оукли-стрит». И никогда еще он не испытывал такого всепоглощающего желания лечь и провалиться в сон.
– Аста, не позволяй мне уснуть, – велел он.
– Малкольм, это ты? – заплетающимся языком окликнул его Шлезингер.
– Бад! Как ты себя чувствуешь?
– Что случилось?
Сова Шлезингера, пошатываясь, расправляла крылья, а Бад пытался сесть на полу.
– Медсестра что-то тебе вколола. Картрайт умер, она травила его наркотиками.
– Черт возьми… Малкольм, у тебя кровь! Сиди так, не шевелись!
– Она тебе что-то вколола, пока я говорил с Картрайтом. Потом убежала, а я бросился за ней, как дурак. Она меня ранила, а потом застрелилась сама.
Бад держался за край постели. Что бы ему ни вкололи, действие препарата было коротким: Малкольм видел, что с каждой секундой взгляд его друга становится все более осмысленным. Бад смотрел на его пропитанную кровью штанину.
– Так, – сказал он. – Первым делом надо вывести тебя отсюда и показать врачу. Придется через черный ход… и дальше, через базар. Идти сможешь?
– Только медленно. Нога не гнется. Но с твоей помощью дойду.
Бад поднялся и потряс головой, собираясь с мыслями.
– Тогда идем… – начал он и осекся: – А, нет, погоди! Надо спрятать рану.
Он открыл шкаф, достал длинный плащ и помог Малкольму надеть его.
– Как только будешь готов, можем выходить, – сказал он.
Несколько часов спустя, когда врач, которому Бад доверял, осмотрел и перевязал рану Малкольма, они пили чай в консульстве, где Бад и Анита поселились, пока их квартиру ремонтировали после пожара.
– Что сказал врач? – спросила Анита.
– Бедренная кость задета, но не сломана. Могло быть гораздо хуже.
– Болит?
– Ужасно. Но он дал мне обезболивающие. Ну, расскажи мне теперь о Лире.
– Боюсь, ты ее не узнаешь. У нее теперь короткие темные волосы и очки.
Малкольм попытался представить себе темноволосую девушку в очках, но ничего не вышло.
– Возможно ли, что кто-то проследил за ней до вашей квартиры? – спросил он.
– Хочешь сказать, именно поэтому нас подожгли? – уточнил Бад. – Потому что думали, что она у нас? Сомневаюсь. Во-первых, когда мы вышли из кафе, хвоста за нами не было. Во-вторых, они и так знают, где я живу, это не секрет. Здешние агентства не трогают друг друга, тайная служба только следит, и все. Поджог – это на местных не похоже. Я беспокоюсь за Лиру. После того, как она села на поезд до Селевкии…
– Она не сказала, зачем вообще туда поехала?
– Ну, у нее была одна странная идея… Из тех, о которых обычно не рассказывают, чтобы люди не подумали, что ты чокнутый. Но она говорила об этом так, что я невольно подумал… Короче говоря, в пустыне между Алеппо и Селевкией разбросаны десятки, если не сотни, пустых городов и деревень. Мертвые города, так их называют. Там и правда ничего не осталось – только камни, ящерицы да змеи. Но в одном из этих мертвых городов… говорят, что там живут деймоны. Одни, без людей. Впервые Лира услышала об этом еще в Англии от какого-то старика, который живет на лодке. А потом познакомилась в Смирне с некой княжной Кантакузино, которая подтвердила эти слухи. Лира наслушалась сказок и решила отправиться туда, поискать там своего деймона.
– Так ты считаешь, что это выдумки?
Шлезингер отхлебнул чаю.
– Ну, честно говоря, не знаю. Но эта княжна – интересная женщина. Ее имя связано с большим скандалом. Если она решит написать мемуары, это будет бестселлер. Эту княжну, как и Лиру, бросил деймон. И если Лире удастся добраться до Селевкии…
– Что значит «удастся добраться»? – перебил Малкольм.
– Сейчас трудные времена, Мал. Видел, какие толпы беженцев едут с Востока? Турки объявили мобилизацию в ответ на беспорядки. Все ждут беды, и я тоже. А теперь представь себе молодую женщину, которая едет в противоположную сторону – в самую гущу заварухи! Ну так вот, если она все же доедет до Селевкии, проблемы не кончатся. Нужно будет найти способ добраться до этого Синего отеля. Как ты поступишь, когда отыщешь ее?
– Отправимся дальше вдвоем. Нам нужно попасть туда, где разводят эти розы.
– По заданию «Оукли-стрит»?
– Разумеется.
– Не надо делать вид, будто дело только в этом, – сказала Анита. – Ты в нее влюблен.
Малкольм почувствовал, как огромная тяжесть легла ему на сердце. Должно быть, это отразилось на его лице, потому что Анита поспешно добавила:
– О, прости! Забудь. Я ничего не говорила, это не мое дело.
– Когда-нибудь я тоже напишу мемуары. Но послушайте: перед смертью Картрайт сказал нечто важное о людях с гор, напавших на исследовательскую станцию. Он заявил, что их финансировало некое «Т.П.» Что это может быть, как по-вашему?
Бад присвистнул.
– «Тюрингский петролеум», – произнес он. – Страшные люди.
– Поташ, – поправила Анита, – а не «петролеум».
– А, да, поташ. Анита написала о них статью.
– И ее не напечатали, – подхватила Анита. – Редактор побоялся. Это очень старая компания, они не одно столетие добывали поташ в Тюрингии. Снабжали компании, производившие удобрения, взрывчатку и всякие химикаты. Но лет двадцать назад «Т.П.» решил сам заняться производством, это было выгодно. Фармацевтическая продукция и оружие – основные их направления. Они разрослись до невероятных размеров! Поначалу они плевать хотели на общественное мнение, но потом поняли, что рынок так не работает, и теперь осваивают новые методы. Они чудовищно разбогатели на трептизаме – это такое обезболивающее, и всю прибыль вложили в исследования. Да, и еще: это частная компания. Никаких акционеров, претендующих на дивиденды. На них работают лучшие ученые. Эй, что ты там ищешь?
Малкольм неуклюже пошарил в кармане и достал пузырек с таблетками.
– «Трептизам», – прочитал он вслух.
– Вот именно. Заметь, что в названии всего, что они производят, есть буквы «Т» и «П». Картрайт сказал, что они финансируют террористов? Тех самых людей с гор?
– Он сказал, что эти инициалы были на пикапах, в которых они приехали.
– Значит, «Т.П.» хочет наложить лапу на розы!
– Это многое объясняет. Анита, а нельзя ли почитать ту твою статью? Хотелось бы узнать предысторию.
Та покачала головой.
– Почти все мои бумаги сгорели вместе с квартирой, – сказала она. – Столько работы, и все впустую!
– Так, может, вас из-за этого и подожгли?
Анита посмотрела на Бада, и тот неохотно кивнул:
– Одна из причин…
– Очень вам сочувствую, – сказал Малкольм. – Но мне, пожалуй, пора. Нужно догнать Лиру.
– Я посоветовал ей найти в Алеппо человека по имени Мустафа Бей. Он купец, знает там всех и вся. Если она туда доберется, то, скорее всего, пойдет прямо к нему. На всякий случай говорю и тебе: найти его можно в кафе «Марлетто».
Бад купил Малкольму одежду вместо той, что испачкалась в крови, и трость, чтобы опираться на нее при ходьбе, и проводил на вокзал, где Малкольм собирался сесть на экспресс до Алеппо.
– Что будет с тем убежищем, где вы держали Картрайта? – спросил Малкольм.
– Туда уже сбежалась полиция. Кто-то сообщил, что слышал выстрелы. Мы с тобой вовремя убрались. Теперь эта квартира для нас потеряна. Я включу это в отчет для «Оукли-стрит».
– Спасибо, Бад! Я очень тебе обязан.
– Передавай привет Лире, если…
– Передам.
Когда подъезд отошел от станции, Малкольм устроился в купе с кондиционером, постаравшись найти положение, в котором нога болела бы поменьше, и достал из рюкзака потрепанную книжку. Может, «Джахан и Рухсана» помогут отвлечься от боли.
В поэме говорилось о двух влюбленных, пытавшихся расстроить козни чародея Кураша – дяди Рухсаны – и завладеть садом драгоценных роз. Главная линия то и дело прерывалась вставными эпизодами, в которых автор описывал разных фантастических существ и сплетал причудливые обстоятельства. Так, Джахану пришлось оседлать крылатого коня и отправиться на луну, чтобы спасти Рухсану, захваченную в плен Царицей Ночи. В другом эпизоде Рухсана использовала запретный амулет, чтобы избавиться от огненного чудовища по имени Развани. И каждое такое приключение обрастало бесчисленными деталями и новыми удивительными поворотами. Казалось, сюжет так и будет ветвиться до бесконечности. Малкольм едва находил в себе силы читать дальше, но недостатки поэмы искупались, на его взгляд, восторженными описаниями розового сада и природы в целом, а еще – тех чувственных наслаждений, которые открывались счастливцу, достигшему этого сада.