— Какая наглость! Вы только посмотрите на нее! — воскликнула толстушка, открывшая ей дверь. — Она Дмитрию Борисовичу всю жизнь отравила, семью едва не разрушила, так теперь еще внуков сюда подсылает. Да как у вас только совести хватило переступить этот порог?
Уперев руки в бока, грозная дама надвигалась на Машу.
— Как вам перед Надеждой Сергеевной не стыдно? Такая же наглая, как ее бабка! Вся порода такая! Столько лет пыталась его развести, детей сиротами оставить, а теперь прислала эту мерзавку дневники Дмитрия Борисовича просить! Вот бесстыжая! — заливалась соловьем дамочка, пока Маша в растерянности пыталась сообразить, что пошло не так и о какой нахалке речь. Но тут ей на помощь пришла Надежда Сергеевна.
— Вы едва не разрушили мою семью. Вы годами отравляли нашу с Димой жизнь, — сухим, очень сдержанным голосом проговорила Надежда Сергеевна. Чувствовалось, что подобное спокойствие дается ей с трудом. — Долгие годы я боролась с тенью, всегда стоявшей за Диминой спиной. И даже сейчас, по прошествии стольких лет, вы не желаете оставить нас в покое. Передайте Вере Григорьевне, чтобы она больше никогда не обращалась к нашей семье и никого не присылала. Скажите ей, что Дмитрий Борисович умер.
— Бабушка Вера тоже умерла, — совершенно не к месту уточнила Маша, просто не понимая, что говорить в подобной ситуации. Было очень неловко, обидно и чуть-чуть страшновато.
— Нет, ты подумай! Вера умерла, так теперь ее потомство на нас нажиться пытается. До чего бесстыжие! — снова ожила невестка. — Убирайтесь отсюда вон, чтобы ноги вашей здесь больше не было! И остальным передайте! Историк она, видите ли…
— Что за шум? — добродушно поинтересовался появившийся в прихожей высокий парень. — Даже телика не слышно. Ба, тебя Лиза ждет, сказку доигрывать. Да что случилось-то? — переспросил он, с недоумением глядя на приличную с виду гостью. — Мам? — обратился он к толстушке.
— Вот, полюбуйся, Никита, какая нахалка! — не сбавляя напора, словно и не умолкала ни на минуту, запыхтела та. — Явилась за дедушкиными дневниками! Можешь познакомиться, Верина внучка. Вот уж яблочко от яблоньки!.
Маша глупо таращилась то на Надежду Сергеевну, то на ее невестку с внуком, заливаясь багровым румянцем от стыда и возмущения. Молча хлопала глазами и не двигалась с места.
— Гм-м, — прогудел Никита, набычиваясь. Его крупная, коротко стриженная голова опустилась, подбородок уперся в грудь, взгляд исподлобья приобрел нехороший блеск, и Маше на мгновение показалось, что он ее сейчас боднет. Не боднул.
— Извольте-ка выйти вон, — строго велел он Маше, указывая кивком на дверь. — И не смейте здесь больше появляться.
Ответить на столь простое и доходчивое приглашение было нечего, и она, красная как рак, выскочила за дверь.
Никогда еще ей не случалось переживать большего унижения. Маша кое-как дошагала до лифта и там разрыдалась, прислонившись к разукрашенному всякими надписями косяку.
Какая она дура! Почему она молчала, пока эти люди оскорбляли ее и бабушку? Почему не сказала им, что это не бабушка им жизнь испортила, а Митя? И не только им, но и бабушке, между прочим. Это он не оставлял бабушку в покое столько лет своими намеками, нытьем и жалобами. Чем больше Маша вспоминала о покойном Мите, тем быстрее высыхали ее слезы, а обида сменялась злостью. Да как они смеют ее оскорблять?! Да, конечно, она была законченной идиоткой, что притащилась к ним. Но ведь ей и в голову не могло прийти, что у них тут такие страсти кипят!
Вот Митя, вот фрукт. Заварил кашу да еще и все на бабушку свалил. Эх, жаль, он уже умер. Не мешало бы ему все высказать в глаза, да еще при всем семействе. А может, показать им его письма, пусть полюбуются? Хотя нет, лучше не надо. Уж с кем с кем, но с этой семейкой делиться сокровищами она точно не собирается.
Добравшись до первого этажа, Маша остановилась у почтовых ящиков, чтобы привести лицо в порядок.
— Еще не ушли? Надеетесь на второй заход? — раздался за спиной язвительный голос.
Маша от неожиданности подпрыгнула, попала пальцем себе в глаз, ойкнула и обернулась. Она и не слышала, как лифт снова подъехал и лязгнул дверями.
Перед ней, разумеется, стоял Никита Кирилин, достойный сын своей крикливой мамаши.
— Представьте себе, нет, — не менее язвительно ответила ему Маша, пытаясь проморгаться. — И кстати, чтобы у вас не было иллюзий. — Теперь она уже достаточно пришла в себя для достойного отпора. — Моя бабушка никогда никому не отравляла жизнь. Скорее это ваш дед всю жизнь не давал ей покоя. Бабушка была замужем за генералом, у нее было двое детей, мы жили дружно и счастливо, и ей никто не был нужен, кроме дедушки. А вот ваш драгоценный Митя мало того, что в молодости бросил ее перед свадьбой, так еще спустя десять лет вернулся и принялся донимать своими ухаживаниями, — быстро, зло тараторила Маша, боясь, что ее вот-вот перебьют. — И кстати, это она уговорила его жениться и всячески его в этом решении укрепляла. Так что, по идее, вы должны быть ей еще и благодарны.
— Ах вот как? Это, должно быть, она вам рассказала? — насмешливо поинтересовался ничуть не впечатленный Никита.
— Не угадали. Она о вашем Мите вообще никогда не упоминала, не считала важной темой. Я почерпнула информацию из их переписки, — ловко парировала Маша, сопроводив комментарий сладчайшей улыбкой.
— Переписки? — озадаченно нахмурился Никита, но тут же нашелся: — Значит, любите читать чужие письма?
— Только с позволения адресата, — не поддалась она. Раздражение и обида все еще клокотали в душе, добавляя обычно добродушной Маше язвительности.
— Вы же сказали, ваша бабушка умерла? — не унимался младший Кирилин, улыбаясь не менее приятной улыбкой, сильно смахивающей на волчий оскал.
— Именно, — подтвердила Маша, чувствуя неудержимое желание наорать или наговорить бессмысленных гадостей.
— Кто же вам тогда позволил читать чужие письма? — ловко завершил ход Никита.
— Пофантазируйте! Бабушка умерла полгода назад, а я вам не говорила, что читала письма только вчера. — Маша слегка передернула факты, но это только для того, чтобы утереть нос этому бахвалу. Для такого дела можно.
— Вы врунья и авантюристка, — первым потерял лицо Никита. — Не смейте больше здесь появляться!
— О, можете не беспокоиться, вряд ли мне когда-нибудь еще захочется встретиться с таким утонченным и воспитанным семейством. В крайнем случае могу сходить на рынок, постоять у овощного прилавка, — не осталась в долгу Маша.
После этого они дружно развернулись к выходу и, не сговариваясь, ломанулись в дверь. Кое-как протиснулись одновременно в дверной проем, выскочили на улицу и бросились в разные стороны.
— Хам, — пряча в сумочку платок, поставила точку в беседе Маша.
— Нахалка, — поправляя галстук, вынес приговор Никита.
Глава 6
Нотариус, который вел Машино наследственное дело, сказал, что запрос нужно отнести в банк самой, так надежнее, чем отправлять по почте. После работы она отправилась на Невский в головной офис — предстояло выяснить, сколько счетов имелось у бабушки, и известить банк о вступлении в права наследования. Слава богу, банк находился недалеко от метро и открыт был до девяти вечера. Очень удобно для работающих вкладчиков, рассуждала Маша, поднимаясь по мраморной лестнице на второй этаж. Роскошное здание XIX века строилось специально под банк, и теперь, отреставрированное и приведенное в порядок, впечатляло бронзой, мрамором и хрустальными люстрами. Неплохо живут банкиры: диваны все кожаные, пальмы в кадках, кондишен, плазменные информационные экраны, ковровые дорожки. Здорово, наверное, здесь работать. Не то что у них в архиве — пыль, духота, единственная форточка открывается на весь отдел.
Маша как раз выбирала на экране нужную услугу, чтобы взять талон, когда услышала над самым ухом знакомый голос. Голос, который не рассчитывала когда-либо услышать.
— Так-так. Решили нас измором взять?
Она обернулась. Так и есть — над ней нависал Никита Кирилин.
— Добрый день, — сдержанно-равнодушно поздоровалась Маша. — Чему обязана приятностью встречи?
— Это скорее стоит спросить у вас, — засовывая руки в карманы брюк, спросил Кирилин. — Вы же ко мне явились.
— К вам? — она совершенно искренне удивилась.
— Вы хотите убедить меня, что явились сюда открыть счет? — криво усмехнулся Кирилин.
— Вообще-то нет. Мне надо передать банку запрос от нотариуса, — тряхнула перед его носом бумагой Маша. — И вообще, откуда вы здесь взялись? Вы что, следите за мной?
— Наверное, для вас это огромная неожиданность, — наигранно проговорил Кирилин, — но я здесь работаю. — Он кивнул на бейджик: «Кирилин Никита Михайлович. Заместитель начальника Управления корпоративной деятельностью». — Вы позволите?
— Будьте любезны. Заодно, может, подскажете, к кому мне обратиться, — протянула ему запрос Маша.
— Гм-м, — прогудел Кирилин, разглядывая бумагу. — Вот, «прочие вопросы», — ткнул он пальцем нужную строчку на экране. — И прежде чем расстаться, хочу вас попросить не присылать больше к нам своих знакомых с дурацкими предложениями выкупить дневники деда. Ни продавать, ни отдавать, ни дарить их вам мы не собираемся. Я скорее их с паштетом съем.
— Что я, простите, сделала? — вытаращилась на него Маша, не веря собственным ушам.
— Вы забыли? Охотно напомню, — в очередной раз язвительно улыбнулся Кирилин. — Вчера нам нанес визит молодой человек, представившийся работником какого-то фонда. Предложил выкупить для музея, понятия, кстати, не имею, какого, дневники деда. Видите ли, Дмитрий Борисович Кирилин был выдающимся историком современности. Скажите, вы нас за идиотов держите? Или вам показалось, что мы за три сребреника мать родную готовы продать? В данном случае бабушку.
— Вы, должно быть, бредите! — возмущенно воскликнула Маша, до глубины души задетая изобретательностью и подлостью семейства Кирилиных. — Я никого к вам не посылала. И не такое уж светило был ваш дед, чтобы я его каракули у вас за деньги торговала, — теряя самообладание, заявила Маша, сама устыдившись своей грубости. — И знаете что, если мы с вами не дай бог еще где-то случайно столкнемся, здороваться со мной и уж тем более заводить беседу не обязательно. — На этом она решительно развернулась и двинулась в противоположный конец зала.