— Течет, так сейчас перестанет. — Федор был невозмутим.
Словом, не прошло и пяти минут, как соседи удалились, приняв Федькины заверения, что больше такого не повторится. Удалились интеллигентно, без крика и скандалов.
— Вылезай, ушли! — крикнул ей Федя. — Что там с нашим раненым?
— Ой, батюшки! — спохватилась Маша и снова поспешила к Кирилину.
— Да, Мань, я к тебе умирать не приползу, — пожурил ее Федор и вернулся в ванную отжимать простыни.
Никита лежал бледный, с темными синяками вокруг глаз. Видно, придется вызывать «Скорую». И Маша взялась за телефон.
— Как это случилось? — неприязненно косясь на стоявшего в дверях комнаты Федора, спросила пожилая врач «Скорой помощи».
— Возле подъезда хулиганы по голове ударили, — нервно сжимая руки, пояснила Маша. — Хорошо, Федор вовремя подоспел, разогнал их и до дома дотащил.
— Кости целы, — сухо проговорила врач после осмотра, — хотя снимок сделать не помешает, вдруг все же трещина. Сильный ушиб, сотрясение, так что постельный режим, первые два дня даже в туалет не вставать. Никаких нагрузок, телевизор не смотреть, книги не читать. Через семь дней к неврологу.
— Как в туалет не ходить? — чувствуя нервную дрожь, спросила Маша. — А домой отвести его можно?
— Что значит домой? А сейчас он где? — сдвинула густые брови врачиха.
— В гостях, — вздохнула Маша. — Он как раз домой шел, когда на него напали.
— Нет. Транспортировка возможна только в больницу. Будете госпитализировать?
Маша пребывала в полной растерянности. Держать у себя Кирилина она совершенно не жаждала, отправлять его в больницу не решалась. «Хоть бы он сам уже что-то промямлил», — сердилась она, глядя на закатившего глаза Никиту.
Тот ее посыл, видно, почувствовал. Ресницы его затрепетали, веки приподнялись, и он, взглянув поочередно на врачиху и на Машу, прошелестел едва слышно:
— Не надо меня в больницу. У меня череп крепкий, денек отлежусь и домой поеду.
— Не выдумывайте, молодой человек. Вам нужен постельный режим. Завтра к вам еще участковый из поликлиники заглянет, с ним и обсудите план лечения. А пока не вставать ни под каким видом. — И, вколов напоследок Кирилину успокоительного, врач удалилась в сопровождении Федора.
— Федь, что же мне теперь делать? — растерянно спросила Маша, когда за доктором закрылась дверь.
— Что делать — судно искать. Есть у тебя судно?
— Какое судно?
— Лайнер океанский, — съязвил Федя. — Судно для гостя твоего, догоняешь?
— Нет, — испытывая новый приступ нервной дрожи, ответила Маша.
— Тогда я в аптеку, а ты не забудь с работы отпроситься хотя бы дня на два. Раньше твой приятель не встанет.
— Он мне не приятель, — устало возразила она.
— А кто?
— Так, знакомый, по делу приходил, я его вижу всего четвертый раз в жизни! А ты уже за судном побежал, — очнулась от ступора Маша. — Ты хоть представляешь, в какую ситуацию я попала?
— В обычную ситуацию. Валерьянки выпей, а я пока в аптеку схожу. И хватит выть. Сейчас спать ляжешь, а утро вечера мудренее, разберешься как-нибудь. Главное, в чем ты можешь быть уверена, — приставать он к тебе ночью точно не будет, — хохотнул Федька. — А я тебя завтра навещу.
— Федь, а может, ты?..
— Еще чего не хватало! И не надейся, — прервал ее решительно Федор.
— Да ты о чем? — растерялась Маша.
— О судне. Не буду я за твоим приятелем горшки выносить, и не надейся.
И ушел.
Утром Маша проснулась от какого-то непривычного шума в квартире. В первые минуты не могла понять, что происходит, пока не увидела крадущегося вдоль стены бледно-зеленого Кирилина.
— Ты куда? — резко села она на кровати. — Тебе вставать нельзя!
— Я в туалет, — прошептал Никита и попытался сделать еще шаг.
Невооруженным глазом было видно, как ему плохо.
Пришлось Маше выбираться из кровати и спешить на помощь.
— Я же тебе судно возле дивана поставила, — пыхтела она, залезая Никите под мышку и принимая на свои плечи непосильный груз.
— Еще не хватало, — дернулся испуганно гость. Лицо его приобрело неестественный оттенок — смесь салатового с розовым.
Человеколюбие в Маше боролось с девичьей стыдливостью, и последняя победила. Без лишних споров она дотащила Кирилина до туалета. Судно ей было велено убрать с глаз долой.
После завтрака Маша от нечего делать уселась читать Митины дневники. Никита маялся от скуки. Читать нельзя, телик нельзя, музыку слушать — голова раскалывается. Своим он уже позвонил и предупредил, что уехал на неделю в ответственную командировку. На работе сказал, что заболел.
— Почитай вслух, а? — попросил Никита жалобно. — Хоть какое-то развлечение.
— Да я же не читаю, так, пролистываю.
— Все равно. Читай, листай, только вслух.
— Ладно. «Ноябрь, 1973 год. Дожди. Ходили в театр. У Миши проблемы с русским языком. Все надоело. Звонил Вере, ругала, надо взяться за диссертацию. Может, и правда об Айвазовском?» Вот видишь, моя бабушка твоего деда только хорошему учила, — не преминула заметить Маша.
— Вижу, — приоткрыл он один глаз. — Но, знаешь, легче на кого-то чужого свалить вину за жизненные неурядицы, чем на собственного мужа. Так что бабу Надю тоже понять можно.
— Наверное, — неохотно согласилась Маша. — Но на меня можно было так не бросаться.
— Согласен. Давай так — я попрошу у тебя прощения от лица всего моего семейства, и мы забудем эту неприятную историю?
Маша неопределенно дернула плечом. Ей бы хотелось, чтобы прощения попросила Никитина мамаша, но раз уж так сложилось…
— Мария, приношу извинения за незаслуженно нанесенную вам обиду и грубое обращение от собственного лица и от лица семьи Кирилиных, — торжественно, без намека на иронию проговорил Никита. — Вы их принимаете?
А куда было деваться? Приняла.
— И что там дальше? — кивнул он на тетрадки.
— Дальше декабрь, январь и февраль. Ни единого намека на сокровища.
— Слушай, по-моему, мы привезли не те бумаги, — задумчиво проговорил Никита, разглядывая потолок над головой.
День клонился к вечеру, тени за окном стали длиннее, воздух, вливавшийся в распахнутые окна, заметно посвежел.
— Может, дед их спрятал или упаковал отдельно от остальных записей? Тогда где их искать?
Беседу прервал звонок в дверь. Федор! Хоть какая-то перемена в их с Никитой унылом существовании.
— Здорово, подруга, как вы тут? — бодро пробасил Федор и водрузил на тумбочку ящик пива.
— Ничего, потихоньку. Ты на вечеринку собираешься? — поинтересовалась Маша.
— Нет, это я тебе, чтобы было. В холодильник засунь. Как твой увечный? — вытянул он шею в сторону комнаты.
— Лучше сегодня.
Федор уже двинулся в комнату знакомиться.
— Здорово. Меня Федор зовут, — протягивая руку, представился он.
— Никита. — Он попытался придать голосу такую же твердость. — Спасибо, что помог вчера.
Маша утром посвятила его в детали вчерашнего происшествия.
— Да ерунда. Ну, как у вас с кладом продвигается? Место отыскали? — откупоривая бутылку пива, простодушно поинтересовался Федор.
Никита с Машей переглянулись, причем неизвестно, в чьих глазах вопросов было больше.
— Какой клад? — попыталась изобразить неведение Маша и почувствовала, как руки холодеют от дурных предчувствий.
— Клад Айвазовского. А вы еще какой-то ищете?
— Ты-то откуда о нем знаешь?
— Ты же мне сама говорила, когда в салон приходила. Чего, не помнишь? Совсем ты, мать, пить не умеешь. Сама же говорила насчет писем и какого-то Кирилина, поклонника бабулиного. Еще спрашивала, смогу ли я тебе сундук до дома дотащить.
Маша повернулась к Никите. Сказать, что тот смотрел на нее с укором, — ничего не сказать.
— А вчера, когда неотложка приехала, ты сама им диктовала имя-фамилию своего приятеля. Вот я и сложил два плюс два. Чего надулись-то? Испугались, что ли? — весело поинтересовался Федор, глядя на их недоверчивые физиономии. — Не я это напал, не я. Это был некто Валерий Павлович Мережко. — И он выразительно посмотрел на Машу.
— Сын Ирины Кондратьевны?
— Именно, — кивнул Федор, спокойно потягивая пиво. — Я так понимаю, он решил, что в сумке у Никиты была его доля сокровищ, потому и кинулся как бешеный.
— Не может быть! Откуда ты знаешь? Зачем ей? Полная ерунда! — трясла головой Маша, не в силах поверить абсурдному заявлению.
— А кто это — Ирина Кондратьевна? — спросил Никита, силясь подняться на подушках.
— Моя коллега, жуткая растяпа и неряха. Да ей уже за шестьдесят, — никак не желала верить Маша.
— Ей за шестьдесят, а сыну всего тридцать с небольшим. К счастью, он тоже не Сильвестр Сталлоне, так, авантюрист-любитель. Мамочка дома за чаем рассказала о кладе, а у них как раз большие финансовые сложности, впрочем, как у подавляющего большинства наших сограждан. Вот они и решили тебя кинуть — ты же сирота, заступиться за тебя некому. Правда, тут нарисовался твой амиго, — Федор кивнул на Никиту, — но они решили, что раз дедушка был хлипким интеллигентом, то и внук такой же.
— Тогда все понятно, — неожиданно проговорил Никита.
— Что тебе понятно? — резко обернулась Маша.
— Понятно, кто к тебе в квартиру залез, кто у нас дневники выкупить хотел, кто за нами по пути на дачу следил и почему мне по голове дали.
— Да, и кто же? Ирина Кондратьевна, эта старая безмозглая клуша, которая собственную голову найти не в состоянии?
— Вообще-то на даче я за вами следил, — благодушно вклинился Федор.
— Ты? — разом повернулись к нему Маша с Никитой и вновь оказались словно по одну сторону барьера.
— Ага, — кивнул Федька. — Ты о кладе рассказала и пропала куда-то. А я как раз к старикам в гости заехал, посидели с батей, пивка выпили, я ему и выложил, а он заволновался.
— А чего это он заволновался и почему ты всем подряд о моем кладе рассказываешь? — надулась Маша. Ее за болтовню ругают, а сами?
— Не всем подряд, а бате, а он у меня кремень. Если бы не он, неизвестно, где бы сейчас твой дружок отдыхал — у тебя на диване или в реанимации.