— Это еще почему? — нахмурился Никита.
— Потому что если бы не батя, я бы за Маней присматривать не стал. Батя у меня мент. — Федор откупорил следующую бутылку пива. — Эх, жаль, теплое. Мань, сгоняй в холодильник, может, там уже остыло?
Маша молча помчалась к холодильнику, понимая, что это кратчайший путь к истине.
— Вот. Говори, что дальше было, — протягивая Федору бутылку, потребовала она.
— Я бате сперва рассказал о кладе, а потом о письмах Кирилина упомянул, и вот тут он заволновался. Ты говорит, представляешь, с кем твоя Машка связалась? Да за этим Кирилиным два нераскрытых убийства! И все из-за клада! Одно в 1955-м, другое в 1975-м. Глаз с нее не спускай, а лучше уговори, чтобы бросила. Наивный человек — попробуй тебя уговори.
— Что значит два убийства? — резко вскочил Никита, но тут же скривился и как-то неуверенно опустился на подушку.
— Что значит попробуй уговори? — вычленила из всего монолога Маша.
— То и значит, что ты упрямее барана, — ни капли не смущаясь, пояснил Федор и без перехода продолжил: — В 1955 году Дмитрий Кирилин проходил подозреваемым в деле об убийстве сотрудницы Госархива. Улик и фактов не хватило, дело осталось нераскрытым. А в 1975-м он же был главным подозреваемым в деле об убийстве следователя, который вел дело 1955 года. Но двадцать лет спустя тоже не хватило доказательств.
— Что за чушь! Мой дед никого не убивал, он честнейший и порядочный человек! Может, излишне инфантильный, безответственный, но точно не убийца, — горячо вступился Никита.
— Да уж, Федь, ты что-то перепутал, наверное. Я читала дневники и письма Дмитрия Кирилина, этот человек не мог убить. — Слова Маши прозвучали твердо, но потом вдруг она вспомнила о бегстве с контрабандистами и скитаниях по Европе. И добавила уже менее уверенно: — Наверное, не мог.
Размазня на такие отчаянные поступки не решился бы. Зато авантюрист, каким был Кирилин, вполне в состоянии был убить человека.
— Не мог! Я знаю своего деда, — горячо поддержал Машу Никита.
— Но следователя с архивариусом кто-то все же пришил.
— Может, кто-то и пришил, но мой дед ни при чем, — продолжал отстаивать честь семьи Никита.
— Да ты пойми, батя сам расследовал убийство в 1975-м и совершенно точно уверен, что это твой дед. А твоя бабка ему, между прочим, алиби обеспечила, и не исключено, что липовое, — повернулся к Маше Федор. — Только, Маня, без обид. Дела давно минувших дней, мне это вообще все до лампочки, я просто тебя хотел защитить.
Тот факт, что бабушка составила Мите алиби, в Машиных глазах говорил скорее о его виновности. Как далеко бабушка была готова зайти ради этого человека? Уму непостижимо!
— Я не верю ни единому слову, — стоял на своем Никита. — И с чего вы решили, что алиби было фиктивным? И вообще, какие доказательства? На каком основании ты бросаешься такими заявлениями? — Никита все больше горячился и бледнел на глазах.
— Понятия не имею, — пожал плечами Федор. — Говорю же, мне до лампочки, я Маню прикрывал. О, хотите, я сюда батю приведу? Побеседуете, он вам все расскажет. Он, Маня, давно рвался сам с тобой поговорить, да я не пускал. Может, стоит?
— Думаешь, я побоюсь встречи? — смерил Федора гневным взглядом Никита. — Вези. Я даже настаиваю на этом! Это ж надо было так не вовремя в койку свалиться, — все больше злился он из-за своей беспомощности.
— Ладушки, я поехал. А ты, Маня, подкорми своего гостя, ему силы понадобятся, — подмигнул Федор бледному, с каплями испарины на лбу Никите. — И успокоительное вколи. Не помешает.
— Что это за тип? Ты откуда его знаешь?
— Друг детства, — усаживаясь в кресло, проговорила Маша.
— Он что, вышибалой в придорожной забегаловке работает? С такой мордой он еще будет порядочных людей оскорблять! — метался на диване Никита.
— Федор не вышибала, он владелец тату-салона, добрый и порядочный человек, только выглядит неформально. А с твоим дедом, возможно, ошибка вышла. И вообще, Федька тебе жизнь спас, а ты бесишься.
— Жизнь спас? — еще больше вдруг рассердился Никита. — А кто меня подставил? Кто растрепал о сокровищах и письмах? Это же какой надо быть пустоголовой болтушкой, чтобы о таких вещах всем подряд рассказывать!
Он так увлекся этой обличительной речью, что даже не заметил, как что-то изменилось в атмосфере комнаты.
— Пустоголовая болтушка? — Маша стояла над ним, сверкая глазами. В руках у нее был шприц.
— Ты чего? — меняясь на глазах, испуганно спросил Никита. Ему вдруг померещилось, что Маша готовится вогнать ему смертельную дозу какой-то заразы. — Маша, ты чего задумала?!
— Успокоительное тебе вколоть, как Федька советовал, чтобы ты обороты сбавил. Я тут за ним ухаживаю, изображаю из себя сестру милосердия, мои друзья ему жизнь спасают, а он еще недоволен! Я что, заставляла тебя связываться со мной? Это была моя идея? Я брала на себя какие-то обязательства? Я чем-то тебе обязана? Ты мой начальник? — строчила Маша, и ее лицо было одухотворенным в этот момент, решительным и даже диковато прекрасным, и глаза ярко сияли, и чувствовалась в ней невероятная внутренняя сила, и гордость, и независимость, и еще что-то, чего не сформулируешь. И Никите вдруг вспомнились дача и дрессировщик дельфинов, и даже стало понятно, отчего он едва в драку из-за нее не ввязался.
— Ты знаешь, что ты очень красивая, особенно когда сердишься? — ни с того ни с сего спросил он, и Маша замолчала на полуслове.
— Что я?
— Очень красивая, когда сердишься, — повторил Никита, а потом попросил робко: — Положи, пожалуйста, шприц на место, а то мне вдруг страшно стало.
Она послушно положила. Вероятно, от растерянности. Зачем он это сказал? Чтобы сбить ее с толку?
Теперь Маша выглядела не грозно, а забавно. На ее лице была написана полнейшая растерянность.
— Может, нам правда стоит поужинать до прихода гостей? — как мог ласково спросил Никита. — Я бы тебе помог, но…
Маша внимательно взглянула ему в глаза. Издевается он, что ли? Да нет, вроде смотрит серьезно, никакой ухмылки.
— Ладно, что-нибудь приготовлю, — буркнула она, все еще не зная, как реагировать.
— Прости меня за эти вопли, — жалобно глянул на нее Никита. — Ты была права, а я нет. Это, наверное, все из-за слабости и беспомощности. Жутко бесит. Особенно когда такие вещи творятся. И гадости эти про деда.
Маша присела к нему на край дивана.
— Мне твой дед не показался таким уж злодеем, но на всякий случай будь готов ко всему. Федькин папа — полковник полиции, всю жизнь в уголовном розыске проработал, так что… всякое возможно. — И она неожиданно для себя погладила Никиту по руке.
Он хотел задержать ее руку, но она уже встала и, улыбнувшись, направилась на кухню.
Ему кажется или действительно просыпаются дедовы гены?
Глава 14
Федор вернулся часа через полтора. Его отца, Алексея Петровича, Маша видела всего пару раз за все время их с Федором дружбы. В школьные годы последствия их подвигов обрушивались главным образом на плечи Натальи Ивановны.
Наверное, именно потому, что давно не видела Алексея Петровича, она сразу обратила внимание, как сильно он постарел, и это несмотря на выправку и ясный взгляд.
— Здравствуйте, Мария, — сухо, как с чужой, поздоровался он.
Удивляться не приходилось — при их-то с Федором прошлом.
— Здравствуйте. Проходите, пожалуйста, — исполняя роль хорошей хозяйки, пригласила Маша. — Познакомьтесь, пожалуйста: Кирилин Никита Михайлович. Выходцев Алексей Петрович, полковник уголовного розыска и папа Федора.
— Здравствуйте, — не подавая руки, кивнул Алексей Петрович и уселся в кресло. Федор устроился в другом, а Маше пришлось сесть на диване рядом с Никитой.
В комнате повисла неловкая тишина. Федор переглядывался с отцом, Маша — с Федором и Никитой. Никто не решался начать разговор первым. Наконец Никита, не выдержав долгой паузы, обратился к Алексею Петровичу:
— Ваш сын от вашего имени выдвинул весьма серьезные обвинения в адрес моего деда. Хотелось получить объяснение.
Это прозвучало холодно и несколько вызывающе.
— Все правда, — глядя в глаза Никите, подтвердил Алексей Петрович. — Ваш дед дважды проходил главным подозреваемым в делах об убийстве. Одно из этих дел расследовал я сам. Как я понимаю, оба раза убийства были связаны с кладом Айвазовского. Первый раз искали его следы, второй раз его пытались извлечь. Но, кажется, так и не сумели.
— Значит, клад существует? И его даже пытались извлечь? Но кто? — легкомысленно пропустив мимо ушей два убийства, спросила Маша.
— Его пытались извлечь отставной майор уголовного розыска Коростылев Сергей Игнатьевич вместе со своим компаньоном, который его и убил. Вероятно, не захотел делиться.
И Алексей Петрович рассказал им все о следствии, которое они с майором Терентьевым вели в далеком 1975 году.
— Невероятно, — покачал головой Никита. — Этого не может быть. Какая-то роковая ошибка, стечение обстоятельств.
— Маша, — позвал он спустя пару минут. — У нас же есть дневники деда, найди за декабрь 1975-го. Если ваш рассказ правда, дед должен был оставить упоминание о случившемся. Не мог он совсем промолчать.
Маша поспешила к стопке тетрадей, лежавших на подоконнике.
— Вот, декабрь 1975 года. Когда было совершено убийство?
— Шестого декабря. Точнее, в ночь с шестого на седьмое.
— Вы так хорошо помните старое дело, даже точно запомнили дату? — криво усмехнулся Никита.
— Да, — кивнул Алексей Петрович, не обратив на ухмылку внимания. — В моей практике не так много нераскрытых преступлений, тем более что в 1970-е годы убийство не было обычным делом. Да еще с этим расследованием совпали важные перемены в моей личной жизни.
— Семьдесят пятый? — озадаченно нахмурился Федор. — Ах да, вы с мамой поженились.
— Именно. Так что помню.
— Маш, ну что? — нетерпеливо ерзал Никита.
— Да вот ищу. Смотрю записи с начала декабря — ничего подозрительного. Быт, зубной врач, на работе какие-то неурядицы. Не с твоим дедом, с каким-то Н.В., — пояснила она, взглянув на Никиту. — Что-то этот Н.В. напортачил.