— Сергей Игнатьевич, — окликнул его медэксперт, — мы закончили.
— Я тоже, — убрал аппарат фотограф.
— Хорошо.
Он встряхнулся, незаметно вытер рукавом глаза и шагнул вперед.
Галя лежала на полу с закрытыми глазами, раскинув руки и подогнув под себя колени, словно заснула в неудобной позе. Рядом валялась огромная стремянка. На полу лужица крови из пробитого виска.
— Удар нанесен тяжелым предметом с острым краем, здесь такого нет, — пояснил эксперт. — Вероятно, при падении она сильно ударилась головой, не исключено, что потеряла сознание. Потом ее добили.
— Ладно, можете идти. Николаев, Ромин, давайте по отделам, опросите всех. Организация закрытая, пропускной режим, так что чужие здесь не ходят. Я здесь еще немного осмотрюсь, а потом зайду к директору. Я скажу, когда можно будет забирать тело.
Сводящую челюсть судорогу он победил, но глянуть в глаза подчиненным сил не хватило.
Только когда шаги стихли и в хранилище, кроме них с Галей, никого не осталось, он опустился на колени и взял в свою широкую мозолистую ладонь ее холодную руку. Больше держаться он не мог.
Сергей Коростылев никогда никого не любил. Разве что мать, и то скорее уважал. Сердце у него было какое-то малочувствительное. Нет, он не был злым, многих жалел, многим помогал, были у него и друзья, но вот какой-то большой любви, чтобы за нее в огонь и в воду, чтобы без нее ни дышать, ни жить, — такого в его жизни не было. Потому и не женился, и семью не завел.
И вдруг Галя. Немолодая, не особо красивая, но словно освещенная изнутри каким-то чудесным светом.
Нет, он и раньше встречал интеллигентных, образованных женщин, утонченных даже. Все ж таки в уголовном розыске всю жизнь — не в слесарном цеху. С кем только дела иметь не приходилось. Но вот таких, как Галина, никогда не встречал. А познакомились они случайно пять лет назад, в апреле. Она по переулку шла к своему дому, в руках сумочка и сетка с продуктами. Возле седьмого дома из-под арки компания вырулила, нахальные такие ребята. Окружили ее, стали насмехаться, сумку с продуктами отобрали, беретик сдернули, дразнили, один схватил чуть пониже спины. А она, бедная, только охала, ахала и просила не безобразничать. А в голосе слезы.
Сергей тогда как раз с Колокольной в Поварской переулок свернул. Со службы шел, в форме. Окликнул охламонов — те врассыпную. Сумку бросили, беретик в подворотню зашвырнули, а Галя, бедная, на корточки по стене съехала и ревет. Он тогда, конечно, не знал, как ее зовут, даже не особенно разглядел. Просто подобрал вещички и до дома проводил.
А спустя три дня снова увидел, она как раз перед ним в булочной в очереди стояла. Вот тут уж разговорились. Узнала, благодарила. Просто так, душевно, от всего сердца. Тогда Сергей этот удивительный свет впервые заметил. Галя рассказала, что с сыном вдвоем живет, муж на фронте погиб, мальчонка отца вообще никогда не видел. Когда муж на фронт уходил, тому всего пару месяцев от роду было. Сама она историк, в архиве работает. Сергей снова ее проводил, благо по пути, она его на чай пригласила. Потом он ее сына Костика во Дворец пионеров в секцию юнг пристроил, а то парнишка после школы все один дома сидел, пока мать на работе, мало ли чего ему от скуки в голову придет. Потом летом с пионерлагерем помог. Потом он гриппом тяжело болел, Галина с Костей его выхаживали.
И вот так незаметно вошли они в жизнь друг друга. Стали необходимы. А года через два Сергей вдруг понял, что дороже Гали с Костей никого у него на свете нет. Это была та самая любовь, которая заполнила его душу томительным теплом, согревала его днем и ночью, стала смыслом жизни. О том, чтобы признаться ей или там замуж позвать, он и не думал. Кто он и кто она? Он и писать-то, кроме протоколов, ничего не умеет, и книжек в своей жизни толком не читал. А Галя? Да у них книг этих дома больше, чем в библиотеке. Хотя комнатушка маленькая, а до самого потолка книги. Галя с Костиком в театры, в филармонию ходят, о высоких вещах рассуждают. А он кто? Простой сыскарь, не очень образованный, грубоватый. Из народа, что называется. Вот и не лез он со своими глупостями, радовался просто возможности рядом быть.
А потом как-то Костик спросил, они тогда вдвоем дома были, модель ялика делали. Почему, говорит, дядя Сережа, вы на маме не женитесь. И еще прибавил, что было бы здорово. Только тогда Сергей и понял, как это было бы здорово. Да только пойдет ли она за него? А если нет, тогда как быть? Вдруг она решит, что им лучше не видеться? А уж этого он никак допустить не мог, потому предпочитал и дальше помалкивать. Пока снова Костик не выручил.
Однажды они вечером вместе дома сидели, у Гали какой-то семинар или конференция была, он в этом не очень разбирался. Костик снова разговор и завел.
— Дядя Сережа, вы мою маму очень любите?
Так и спросил — не просто «любите», а «очень любите»? Чего тут было врать. Очень. Костик ему: она вас тоже любит, только стесняется. Если бы вы за ней по-настоящему ухаживать начали, она бы точно за вас замуж пошла.
— Я это точно знаю. Она сама мне говорила, что после моего папы вы самый добрый, надежный и хороший человек, которого она встречала.
С этого разговора у них все пошло на лад. Сергей уже и предложение сделал, как раз в свой день рождения, две недели назад. И Галя действительно согласилась. Уже планы строили, как им дальше жить втроем, и заявление собирались в ЗАГС подавать.
Не успели.
Он поднял Галю с пола, обнял, прижал к себе. И, не сдерживая слез, заплакал.
Плакал и шептал, словно давал клятву.
— Я его найду. Из-под земли достану. Сам найду. Найду.
Так он сидел, пока не услышал в соседнем зале голоса. А потом Жорка Николаев притопал в хранилище.
— Сергей Игнатьевич?
Хорошо, с порога окликнул.
— Сейчас иду, — утирая слезы, хрипло прокричал майор, опасаясь, как бы Жорка не сунулся на место преступления. — Чего тебе?
Он осторожно опустил Галю на пол, потихоньку вытер слезы с лица и выглянул из прохода.
— Там это, посетители пришли. Те, кто здесь не работает. Может, их в отдельном помещении собрать? Некоторые здесь и вчера были, другие частенько бывают, может, знают что? Я подумал, может, не стоит их с сотрудниками смешивать?
— Молодец, так и сделай.
Дождался, пока Николаев умчится исполнять, потом вернулся к Гале. Теперь уже он осматривал хранилище: стеллажи, соседние проходы, стремянку. И только потом позвал санитаров.
Надо было работать. Искать убийцу. Окончательно взяв себя в руки, майор Коростылев вышел из хранилища.
Подозреваемых было много и никого конкретно.
Прошло уже пять дней с того самого утра, когда он увидел Галю, лежащую среди стеллажей. С того дня, как он вошел в такую знакомую, набитую книгами комнату с круглым столом посередине и сказал Косте, что его мать убили.
Ничего страшнее этой минуты в его жизни не было. Даже вид мертвой Гали был не так страшен, как глаза ребенка, которому сообщили, что его мать мертва. Он сообщил.
Костя еще с утра волновался, почему мама домой не вернулась. Он и к Сергею прибегал, идти-то всего два дома, да тот был на дежурстве. Ему потом соседка рассказала.
Как закончил дела в архиве, сразу к мальчишке поехал. Костя в тот день даже в школу не пошел, очень за мать волновался, в архив звонил, но ему ничего не рассказали, побоялись. Пришлось Сергею самому. Да так оно, пожалуй, и лучше.
А Костик сразу все понял, едва его увидел. По глазам догадался. А потом они сидели, обнявшись, на кровати и плакали. Хотя мужчинам не полагается.
Сергей Костю в тот же вечер к себе забрал, чтобы парень один не оставался. Хоть и большой уже, четырнадцать лет, а все равно ребенок. А у Сергея Дарья Федоровна, соседка, пожилая, одинокая, целыми днями дома. И присмотрит, и накормит, и пожалеет сироту, пока Сергей убийцу его матери ищет.
Да, Костя молодец, держится. А вот он подкачал. Пять дней прошло, а толку никакого.
Убили Галю, по свидетельству экспертов, не позднее семи вечера. Сотрудники ее не видели после половины шестого. Младшая научная сотрудница Галиного отдела в тот день сидела на бюллетене, так что пришлось Гале самой отдел закрывать.
Дежурный на проходной утверждает, что все сотрудники покинули архив вовремя, никто не задержался и раньше не ушел. Пришлых, то есть посетителей, к вечеру оставалось в здании человек пять.
Самым отвратительным в этом деле были дружные заверения в том, что никаких врагов у Галины не было, ни с кем она не конфликтовала. Все ее любили и уважали.
Так оно и было. Галя всегда отзывалась о коллегах тепло и уважительно, уж Сергей-то хорошо это знал. Мечтала, чтобы Костик пошел на историка учиться и к ним в архив потом устроился, потому что более интересного места, чем их архив, где трудятся добрые, талантливые, увлекающиеся люди, на свете не существовало. Сам Костик, правда, военным моряком мечтал стать. Но кто-то из этих добрых, умных, талантливых взял и убил Галину. И не оставил никаких следов.
Ничего, это их пока нет — так он себя успокаивал. В любом деле так бывает: нет свидетелей, и улик вроде нет, а потом какая-нибудь мелочь всплывет и весь воз за собой вытянет. Это уж непременно.
Он углубился в составленный совместно с опергруппой график перемещения сотрудников архива. Надо было исключить как можно больше людей, не имевших возможности убить.
Первым делом стоит вычеркнуть директора. Секретарь утверждает, что находилась безотлучно в приемной и директор своего кабинета не покидал. У самой секретарши тоже железное алиби, как и у старшего экономиста. Тот приходил ставить печати на документах, как раз под конец рабочего дня.
К вечеру, сопоставив показания многочисленных свидетелей, подтверждавших или опровергавших алиби друг друга, ему удалось исключить из списка большую часть сотрудников. Оставалось человек пятнадцать. У некоторых из них алиби имелось, но вызывало сомнения. И ни у кого не было мотива.
Хорошо еще, что проникновение на территорию архива посторонних удалось категорически исключить. Круг сужался, результатов не было.