ница… Вы питаетесь тем же самым, чем питается весь личный состав этой части. Никакой, уверяю вас, дискриминации. Просто прибыла гуманитарная помощь из Бельгии – вагон морской капусты, и комбат отдал приказ – до сентября съесть. Это строевые офицеры, Дина Александровна. Им никто не стал объяснять, что у капусты срок хранения – пока не съешь.
– А мне тут с диатезом мучиться по милости ваших оловянных?
– Ладно, успокойтесь. Насколько я в курсе, других претензий у вас нет? Ни на условия хранения… простите, содержания, ни на обращение персонала вы не жалуетесь?
Пауза.
– Ну, если не считать, что меня взяли за жабры и вот уже неделю держат в подвешенном состоянии…
– А вы не считайте. Скоро ваши жабры вздохнут свободно. Есть мнение, что вас следует отпустить.
Пауза.
– Звучит неплохо. Одну?
– Всех. Коленом под зад.
– А вы отличный парень, капитан. Как я сразу не заметила? У вас глаза человечные, и лицо открытое, и хамите редко… А с чем, позвольте поинтересоваться, связано происхождение вышеупомянутого мнения?
– Вы не поверите, Дина Александровна, – с нежеланием иметь с вами дело. Вы отыгранный материал. И ставить на вас гриф «хранить вечно» – дорогое удовольствие. Вам и вашему спутнику будут возвращены вещи, деньги, загранпаспорта Эрлиха (ему уже не нужны) и даже эта несносная соплячка Русакова – делайте с ней, что хотите. Можете отвезти в Москву и сдать тетке.
– Подождите… Это что же выходит – вы не возражаете против нашего отъезда за рубеж?
– Совершенно справедливо. Катитесь на все четыре. Пургин в Иркутске уже снял вас с довольствия.
Длинная пауза.
– Нет, я решительно отказываюсь понимать… Может, объясните, в чем подвох?
– Такова наша с вами биография, Дина Александровна.
– А какова наша с вами биография, капитан?
– Верные делу демократии подразделения «Бастиона» профильтровали московское отделение. Взят под стражу Пустовой и два его заместителя. Взят руководитель «западного» отдела Графт. Могу вас порадовать: Бережнов Герман Игоревич – ваш давнишний куратор – не связан с заговорщиками. Арестованы два типа из Директории – министр финансов Полищук и министр без портфеля Муромский – ответственный за связи правительства с руководством естественных монополий – таких как «Росгаз» и «Топэнерго». Арестованы командующий Московским военным округом, руководитель Таможенного комитета, ректор Института экономики. А также несколько его заместителей, в том числе кандидат экономических наук Алла Викторовна Сташинская – вам ни о чем не говорят ее имя и отчество?
– Пожалуй…
– Далее работа переходит на уровень регионов. Работа кропотливая, неблагодарная. Мы не знаем, например, как подобраться к базе. А даже подберемся – что это дает? Она не одна. Мы не знаем, кто такой человек по имени Александр Николаевич – с ваших слов не последний администратор в подземном городище на Енисейском кряже. В стране, как вы догадываетесь, сотни тысяч Александров Николаевичей…
– Но ведь элементарный допрос Пустового, Сташинской…
– Осечка, коллега. Обоим – а их допрашивали параллельно – ввели препарат, «облегчающий понимание», и оба умерли в страшных мучениях от анафилактического шока.
– Какой ужас…
– То есть организм уже заранее был настроен на неприятие определенного типа препаратов, способных развязывать языки. Из этого можно допустить – сработала своеобразная «ампулка с ядом», хранимая для себя… Помните профессора Плейшнера?
– Или еще хлеще, капитан. Как вам такой вывод: все взятые вами отцы-руководители, рулевые и впередсмотрящие – никакие не отцы и не руководители, а элементарные подчиненные, умело запрограммированные. А вся ваша суета рассматривается свыше не как провал, а как досадная временная заминка. Ничего версия?
Долгое молчание.
– Вы аналитик?
– Что вы, я из леса вышла.
– Вот и ступайте в свой лес. Или еще куда. Хоть на Багамы. Через час вам выдадут одежду, вещи и подсунут бумажку, в которой вы поставите закорючку, что никогда не разгласите полученные вами сведения. Все.
– И никаких предварительных условий?
– Практически… Всего доброго.
Лязгнул замок. Туманов приоткрыл один глаз. Уже пятое утро он занимается этим делом – при отпирании двери приподнимает веко правого глаза и через полусонную муть отслеживает, как входит невооруженный человек с подносом. Ставит поднос на стул и, уходя, кивает стоящему в дверях стрелку с автоматом. Стрелок захлопывает дверь.
Сегодня вошли двое. В одном глазу двоиться не должно, стало быть, так и есть – двое. Это что? Именем Трибунала Российской Федерации?.. Ох, грехи вы наши тяжкие… Павел лениво приоткрыл второй глаз и кряхтя стал сползать с кровати. Неудобно как-то: два мужика в сером стоят над душой и явно стесняются дать тебе по кумполу, чтобы ты быстрее шевелился.
– Одевайтесь и следуйте за нами, – сказал один.
– А помыться? – возмутился Туманов. – А поесть?
– А может, вам еще и священника? – мрачно пошутил второй.
Ну все, подумал Павел. Прощай, заблудшая душа.
Дрыгаться смысла не было. В коридоре – у окна и у сортира – маячили еще двое. Они всегда там маячат. Пришлось спрятать обиду, убрать руки за спину и прогуляться.
В узкой комнатушке – нечто среднее между регистратурой и камерой хранения – ему отдали вещи.
– Распишитесь. Одежда, нож, фонарь, зажигалка. Документы. Деньги. Пересчитайте, чтобы потом не было вопросов. Какая-то веревка, бинт, раздавленный антикомарин – если хотите, тоже забирайте… Пистолет-пулемет «ПП-24» – реквизирован. Кисет с желтым металлом – реквизирован. Так, теперь здесь распишитесь… И здесь… И вот на этом квиточке… Все, свободны.
Происходящее дальше выглядело полной фантастикой. Коридор, солнышко, редкие клумбы вокруг плаца, выцветшие плакаты с безликими военнослужащими, тянущими носок. «Пиковая» ограда, КПП…
– Счастливо, – буркнул сопровождающий.
Туманов машинально отозвался:
– И тебе счастья…
Он давно подозревал, что это никакая не тюрьма, хотя и везли его в кузове, и выгружали во внутреннем дворике, где не было ни звезд, ни плакатов. И охрана состояла из мужиков в годах. Энские тюрьмы он знал не понаслышке – они вовсе не такие. Обстановка в казенных узилищах никогда не напоминает обстановку задрипанной гостиницы с наспех врезанными дверьми. А новые тюрьмы уже не строят. Даже картонные. Отгрохать кутузку – равноценно по деньгам строительству университета с современной научной базой.
В ста шагах от КПП – улица. Грязные дома, машины, люди. Заурядный «комплексный» патруль – один «синенький», два «зелененьких». Обычно друг дружку недолюбливают, а эти, похоже, спелись. Двое дружно шерстят компашку цыган с баулами, третий, как и положено, с автоматом на стреме. Легальный грабеж. И возмущаться не резон: объясняй потом в морге соседу по полке, что у тебя нервы не железные.
Дина с Алисой сидели на лавочке, ждали его. Увидав, изменились в лице, подпрыгнули, бросились обнимать. Веселые – дальше некуда.
– Выпустили… – пыхтела Дина. – Ты понял, Туманов, они нас выпустили… Не могу поверить. Колоссально!
Он обнимал их, таких родных, долгожданных, и тоже не мог поверить. Павел познавал эту объективную реальность в ощущениях, но она казалась уж больно простой. Он привык к тому, что мир сложнее, богаче, нежели видят его глаза.
– Эта реальность не объективная, – бормотал Туманов. – Где-то рядом должна быть другая.
– А что, есть объективная реальность? – хлюпая носом, спросила Дина. – Это бред, вызванный недостатком алкоголя в крови… Успокойся, Туманов, нас выпустили… Со всеми потрохами, документами… Колоссально!
– И мы продолжим наши танцы-шманцы, – Алиса подпрыгивала и пыталась укусить Туманова в густую щетину.
– Обжиманцы… – захохотала Дина.
Патруль, работающий неподалеку, прервал шмон и с интересом уставился на них.
– Тихо… – зашипел Туманов. – Заметут по второму разу, вот тогда и похохочем…
Веселье угасло. Алиса перестала подпрыгивать.
– Фу-у, – сказала Дина. – Замучили, сволочи. Распотрошили, как курицу. Всю мою биографию, знания, мысли о будущем Великой России…
– Аналогично, – пробормотал Туманов, – Правда, мыслей у меня – кот наплакал, не порезвишься.
– А я одному между ног дала, – гордо сообщила Алиса.
– Не лейтенанту ли Симакову? – Дина снова истерично захохотала.
– Послушай, вождь краснокожих, – Туманов, сдерживая икоту, сверху вниз воззрился на ребенка. – Я тебя когда-нибудь усыновлю… в смысле, удочерю и буду еженощно до рассвета лупить широким кожаным ремнем.
– Я потерплю, – улыбнулась Алиса и подставила солнышку такую ангельскую мордашку, что все повторно покатились со смеху. Туманов сделал знак патрулю: мол, все окейно, ребята, занимайтесь своим делом.
– А если серьезно, – Дина перестала смеяться и принялась усиленно чесать переносицу, как бы подавляя нестерпимое желание чихнуть, – нам нужно капитально где-нибудь сесть и хорошенько подумать. Уж очень много в наших играх неясностей. Туманов, дай наводку.
– Наводку?.. – пробормотал он, задумчиво кусая губы. – Ну хорошо, попробуем… Пойдем, веселая семейка, дам я вам на водку…
Водку в ближайшей тошниловке не продавали. Имелась подделка под «Арарат», а на кушанье – голландские сырокопчености, очень удобные для намазывания на хлеб. Какую только дрянь не везут. Народу почти не было. Финансовые возможности сограждан не позволяли посещать даже малоаппетитные места. Даже в утренние часы, когда цены падают вдвое.
Но им впервые за неделю предложили пищу, не напоминающую баланду и не отдающую морской капустой. Они набросились на нее с жадностью робинзонов. После первой рюмки мыслительный процесс сдвинулся с места.
– Нет, не верю я в благотворительность бывших коллег, – Туманов быстро, словно кто-то был против, разлил по второй – для закрепления начавшегося умственного процесса. – Они прежде всего «черные лукичи», а уж потом гуманитарии. И где-то в их словах и поступках должна скрываться каверза. Давай, Дина, за встречу, за удачу.