Вскоре перекличка закончилась. «Вожатый» скатал в рулон бумаги и, расставив ноги, принялся набыченно озирать застывшие ряды подопытных. За его спиной в классической позе эсэсовцев стояли еще семеро – инструктора, бугаи с «зубодробительными» кулаками. Среди них – сержант Филин, нисколько с ночи не подобревший. Эти семеро и не позволяли расслабиться – звериные взгляды шныряли по рядам, и когда чей-то из них замирал на мне, по спине бежал холодок.
С крыльца спустился некто невысокий, плотненький. Не спеша подошел к строю и, сверкая темными очками, заговорил:
– Мое имя – капитан Бугров. Надеюсь, новичков не предвидится, и каждый представляет, с чем имеет дело? На всякий случай напоминаю: на три дня каждый должен забыть про свои замашки и амбиции, а кто не забудет – его трудности. Общая подготовка: святая святых. Беспрекословное выполнение приказов и полная мобилизация внутренних резервов. Сообразительность, стойкость, и чтобы без нытья. Вопросы – не разрешаю. Отдых – по приказу. Нужда – по приказу. Прием пищи – по плану. Борисов, командуйте.
Гладковыбритый субъект подтянулся.
– По группам… В колонну по одному… На завтрак… Бегом… арш!
Начались тараканьи бега. Цепочка людей, смешно подогнув руки и засучив ногами, вытягиваясь из строя, как нитка из клубка, потянулась к стоящему на отшибе строению с гостеприимно распахнутыми дверьми…
О приличиях уже не думалось. Приходилось рассчитывать на живучесть. После завтрака (на удивление съедобного: мясо с гарниром, масло, крепкий чай) и десятиминутного отдыха (нельзя работать с набитым животом – эту истину понимали даже нелюди) начался ад. Я наблюдала за собой со стороны и безмерно удивлялась: первое испытание госпожа Царицына-Красилина проходила умеренно-успешно. Каждый инструктор курировал три шестерки, имея на случай нужды пару «унтеров» из постоянного персонала – исполняющих роль гончих псов. Началось с кросса. Трудно назвать это дело марш-броском, поскольку ни амуниции, ни снаряжения у нас при себе не было. Бежали по тайге – по едва очерченным тропам, по бурелому, по низинам со стоячей водой, среди карликовых берез и комариных туч, лезли на скалы, штурмовали колючие подлески. Кто останавливался, получал затрещину. Однажды и я получила – когда, напоровшись мизинцем на корягу, заорала от боли, закружилась волчком. Ведь я же не каскадерша – я раба умственного труда! Дубинка огрела по бедру. Дикая боль поглотила предыдущую. Дернувшись, я обернулась и в страхе отшатнулась: на меня взирали холодные глаза мускулистого скуловорота, безжалостного и не имеющего вредной привычки задыхаться от бега.
– Вперед… – прошипел «унтер».
Нет нужды говорить, как я забыла и про боль, и про унижение, и помчалась дальше – быстрее кролика.
Экстремальная ситуация была искусно организована. О фантастическом везении не шло и речи – унижению подвергались в равной степени все, а возможность посачковать стала розовой мечтой. Безусловно, «дорога жизни» не была выбрана произвольно, она имела свой маршрут и свои «запретные зоны» – не единожды я подмечала развешанные на деревьях датчики, осуществляющие, вероятно, функцию ограничения полосы забега по флангам. О том, что произойдет, если попытаешься сделать шаг в сторону, не хотелось даже думать. Мы бежали, имея в качестве ориентира спину длинноногого «унтера», и возникала иллюзия, что с каждой минутой все дальше и дальше удаляемся от лагеря. Часов на руке не было (личные вещи сдали), не было и представления о времени. Не было вообще ничего – такое ощущение, что меня целый год откармливали галоперидолом с аминазином (напрочь лишающими разума и воли) и в итоге докормили до абсолютно похабного состояния.
Как закончился первый «гейм», я помню смутно. Группа из двадцати с лишним человек (три «шестерки» и «тузы») выскочила на проселочную дорогу. А поскольку приказа двигаться дальше не поступило, люди попадали – кто в чертополох, кто в неровную, избитую автотраками колею. Никто не жаловался. Но и не плясал от радости. Даже будущий супердиверсант имеет право на усталость. В соседней колее, прижав руки к груди, лежала белобрысая девчонка с закрытыми глазами и восстанавливала дыхание. Кто-то пытался приподняться, кому-то это даже удавалось.
Я встала на четвереньки. Будь как все, будь как все… – пульсировало в голове. – Не выделяйся. У тебя получится, даже рак бывает рыбак… У тебя уже получилось… Я приподняла голову и уткнулась в красную, тяжелодышащую физиономию Антона Тереха, с которой ручьями стекал пот.
– Какая-то ты бледненькая, Нинка… – прохрипел он.
– Зато ты как со сковородки сошел… – умирающим голосом прошептала я. Иначе не могла. В горле будто выросла преграда из зазубренных камней.
– Держись, – сказал он, – мужайся. Недалек тот день.
– Буду, – пообещала я.
– Орленок, орленок… – попробовала прогундосить лежащая на спине Олеся, – взлети… – и не осилила: надрывно закашлялась, застонала. Уткнула красивые глаза в небо, стала похожа на покойницу, которой все по барабану.
– Встать, сопляки и соплячки! – огласил окрестности трубный рев Филина. – Считаю до ста! Девяносто семь!..
Неведомая сила подняла меня в позицию стартующего, заставила бежать. Неведомая сила подняла и остальных. Без понуканий не обошлось – кому-то отвесили затрещину, погнали на пинках.
– Вперед, касатики, не посрамим! – изгалялся Филин. – А ну напыжились! Хрень осталась! Кто первым придет – тому банку варенья, корзину печенья и все удобства! Последний будет иметь дело со мной! Вперед, вперед!
Трасса оказалась фигурной, витиевато закрученной. Мне чудилось, я бегу по прямой, а вышло по кругу. За деревьями показались домишки «пионерлагеря» – боже, как я рада была их видеть!
Группа в полном составе прибыла на плац. Я упала на Зарецкого, сверху обрушился воняющий потом парнишка из «смежников», на него кто-то другой – из юных дарований. Шарапов окосевше хохотал, тряся патлами. Зарецкий с искусанными в кровь губами выбирался из-под моей ноги. Олеся медитировала в позе убиенной. Терех, за неимением собеседников, разговаривал сам с собой. На ногах оставался только крепкий Брянцев, но и то – видок имел довольно бледный. Оттого и не падал, что понимал: упадет – уже не встанет.
– Полчаса отдыха! – возвестил Филин. – Привести в порядок одежду, принять душ. Посмотрите на себя, ублюдки, на кого вы похожи!..
Этот день – пусть и яркий – не сохранился в моей памяти в полном объеме. За ним последовали другие – ярче и труднее. От первого остались разорванные клочья воспоминаний. Ведение рукопашного боя – проверка индивидуальных способностей. Мальчики с мальчиками, девочки с девочками. И то слава богу. Никакой восточной дряни, заявил инструктор, китайские чудеса отдельно. Он явно работал в КГБ, их методика. Простая, как лопата. Болевые приемы, удушающие захваты, рычаги, подножки, броски… Спасибо покойному Аркадию Ивановичу – через мое решительное «не хочу» он внушил мне азы рукопашного боя, а штатные инструктора «Бастиона» силой вытаскивали меня в спортзал, где издевались как могли. Низкий поклон им всем: одним – долгих лет, другим – мягкой землицы… Олеся тоже не подкачала – швырнула меня лицом в пол, схватив сзади за колени. Я и охнуть не успела. Кабы не ладони, выставленные наружу, моему носу пришлось бы несладко. Но отыгралась: провела встречный бросок – с захватом ног спереди. Я не специалистка, сработала криво – не выполнила подшагивание, в связи с чем мы полетели обе, но Олесе досталось больше. Потом были другие соперницы, но, кроме скользящей оплеухи по носу, не помню ничего конкретного. После обеда (пирожки и рыбкин суп) нас погнали в класс вооружений и подручных средств диверсанта. Знания вбивали основательно, на долгие годы. Материальная база впечатляла. Оружие нового века, самый сбалансированный на сегодняшний день автомат АЕК-971 – кучность попаданий просто умилительная. Компактный «Каштан», малогабаритный 9 мм. 9А-91 – легчайший, надежнейший, мощнейший в своем классе (пробивает любой бронежилет). Тяжелый «Вал», родной «Кипарис», «Кедр», 9 мм «Бизон» с подствольником и затворной рамой от «АКМ» а… Господи, чего только не узнаешь в этой нелегкой женской жизни… Приборы электрошока, универсальные ножи, стреляющие, «водоплавающие» (в смысле, ножи боевых пловцов) – снабженные баллоном со сжатым воздухом. Армированные резиновые костюмы, кевларовый шлем с вмонтированным фонарем, переговорником и гнездом для ПНВ. Гранаты – световые, шумовые, раздражающие. Индикаторы-«болванки», реагирующие на недостаток кислорода и на появление ядовитых газов. Термоборические боеприпасы для «подавления психоволевой устойчивости неприятеля» – звуковым воздействием, слепящим светом. Гидрокусачки, мини-лебедки, обеззараживающие таблетки…
По крайней мере, это было лучше, чем носиться по лесу, теряя штаны.
Дальнейшее вообще уходит с корнями в забвение. «Психо»-курс, или как там его правильно, восемнадцать тупых рыл и на редкость штатский дядечка с убаюкивающим голоском. Помню две вещи: а) ленивые мысли о том, что именно в психическом воздействии таится суть происходящих явлений, и назойливому внушению безразлично, кто перед ним – рыхлый юнец с тестообразными мозгами или сформировавшаяся мадам с «чуждым» мировоззрением. Оно достанет обоих. И б) фрагмент лекции…
– У нас нет идола, – ласково говорил дядечка. – Мы отвергаем любую харизму, любой культ божка и все, что с ним связано. Это не значит, что мы отвергаем значение отдельно взятой личности. Отнюдь. Мы преклоняемся перед Александром Македонским, Рюриком, перед Петром Великим и графом Румянцевым-Задунайским. Перед многими и многими другими, внесшими неоспоримый вклад в историю и культуру. В политику и в отношения между народами. В военное дело и укрепление боеспособности. И мы берем от них лучшее. Но и не забываем об их грехах, которым несть числа. Они живые люди, а человек грешен по своей сути. Греховод не может быть идолом. Мы должны уяснить главное: нам не на кого равняться, не на кого возложить наши чаяния и мольбы. Только сами, только своей волей и стремлением мы должны спасти этот мир, который тухнет и разлагается. Есть один ориентир – Россия. Она вырвет из трясины мир и поведет его по верному пути, к всеобщему благоденствию и покою. Мы – избранная каста – и возглавим этот путь. Так пусть не будет сомнений в ваших душах, пусть будут они чисты и озарены благим – ВЕЛИКОЙ МИССИЕЙ…