– Мне тоже так кажется.
– Эти звуки улавливает микрофон, установленный в аптеке на задней стенке шкафа, где хранились те самые пилюли.
– Что же там происходило?
– Мне кажется, переставляли коробки с лекарствами. Микрофон очень чувствительный и установлен рядом – отсюда и шум.
– И кто-то, заслышав шаги, притаился?
– Да, поэтому слышны только приближающиеся шаги…
Шаги приближаются… замирают… резкий металлический скрип…
– Это, наверное, дверь.
– Со стороны аптеки она открывается без ключа.
Сухой короткий удар… и сразу – резкий звук, как будто упало что-то тяжелое…
– Нападение преступника?
Жеребец выключил магнитофон и почесал подбородок. Под сизой щетиной вдруг обозначился шрам.
– Как ни печально, такая возможность наиболее вероятна.
– Но тогда закричали бы.
– Мне тоже так кажется. Но не исключено, что они знают друг друга.
– Почему же тогда сразу раздался звук, будто упал человек?
– Можно предположить, что упал мешок с содой или крахмалом.
– Возможно и совсем другое объяснение. В тот самый момент жена подошла к аптеке, надеясь одолжить у кого-нибудь десятииеновую монету. Увидев там человека, она, естественно, не проявила никакого беспокойства, и преступник с невинным видом открыл ей дверь и пригласил войти…
– Не исключено: без всякого опасения она заходит в аптеку, и тут на нее обрушивается удар…
Жеребец поднял над головой руку и, с маху ударив по столу, недовольно поморщился. Стакан упал на пол, но не разбился. Ковер, видно, толстый.
– Ну а насчет похищения пилюль у вас есть какие-нибудь предположения?
– Меня спрашивать нечего. Вы теперь главный охранник.
– Бросьте паясничать. Вы должны знать еще кое-что.
– Да, у меня есть некоторые предположения. Но это еще не факты. Если же говорить о совершенно определенных уликах, это магнитофонная лента, которую мы с вами только что слушали.
– Но бывший главный охранник явно кое-что утаил.
– Почему вы так думаете?
– А вам самому не кажется, что за утайку-то его и убили – заткнули рот?
– Да-да. Ловкая женщина – одним ударом двух зайцев… Что ж, вполне возможно.
– Существует же где-то юбилейная комиссия.
– Мне об этом ничего не известно, я с ней никак не связан.
– А ведь она назначена Советом…
– Что-то я краем уха слышал. Приветственное слово по случаю юбилея обычно поручают мне. Я, жеребец, для этого и существую. Ну а сама подготовка к празднованию юбилея… В общем, Совет, как правило, придерживается линии невмешательства.
– Но это же официальный праздник. И кто-то должен всем распоряжаться.
– Если такой человек существует, то это, скорее всего, вы.
– Помогите мне встретиться с директором клиники.
– Не говорите чепухи. – Ливень усилился. Жеребец, глядя в окно, потянулся и сцепил пальцы на затылке. Потоки дождя бежали по стеклу, колеблясь, как языки пламени. Таким же зыбким казалось и лицо жеребца. – Разве кто-нибудь способен проникнуть во все происходящее в клинике? Хотелось бы верить, что это возможно. Хотелось бы верить… Но кто знает. Да ведь от того, что здесь творится, с ума сойдешь. Даже просто сказать об этом – не наберешься смелости. Тем более если речь зайдет о директоре клиники… Сколько лет не задавали такого вопроса, не задавал его и я. Иногда по ночам, наедине с самим собой, я думаю о нем. Может быть, именно сейчас в каком-то уголке клиники директор с беспокойством размышляет обо мне, не ведая о моем месте жительства, специальности, имени, да и о самом моем существовании…
– Попробую-ка повнимательней разобраться, не уловили ли подслушивающие устройства чего-либо нового о празднике.
– Это прекрасно. – Жеребец повернулся к мужчине, выражение его лица смягчилось. – В вашем положении нужно слушать всё подряд, без разбора, как это ни обременительно. Вы ведь теперь главный охранник. И должны быть в курсе всего. Даже если это не удастся, делайте вид, будто вам все известно, заставьте окружающих поверить вам.
– Я связан по рукам и ногам. И это прекрасно известно тем, кто скрывает мою жену, – независимо от того, хотят они защитить ее или обидеть.
– Нужно, наверное, добиться их молчаливого согласия на ваше назначение.
– Сложное дело.
Жеребец вынул из шкафчика бутылку виски и два небольших стакана. Наполнив их до краев, он торжественно поднял свой стакан и опрокинул в рот, будто запивая огромную пилюлю.
– Выпейте-ка со мной. Воду налейте в стакан из-под пива. Может, теперь разрешите взглянуть на ваши записки?
Торговаться дальше было бессмысленно.
Ведь жеребец сообщил мне обещанные сведения. И я уяснил одно: в исчезновении жены из приемного отделения нет ничего загадочного. Однако, напав наконец на след жены, я разволновался куда меньше, чем ожидал. Но зато овладевавшее мной беспокойство медленно и неуклонно прибывало, как вода в дырявой лодке. Во всяком случае, с похищением пилюль жена была связана чисто случайно, а главный вопрос – почему без всякого вызова прибыла «скорая помощь» – остался без ответа. Моя жена точно канула во тьму бездонной пещеры, и пока сквозь прорезавшуюся крохотную щелку разглядеть, где она, совершенно невозможно.
– За два вечера вы дошли лишь до этого места? – спросил жеребец ехидно, читая конец записок. – Вы еще даже не добрались до своей комнаты. А дальше – столько всего, о чем писать-то непросто.
Я ответил ему в тон:
– А дальше – столько всего, о чем вы хотите узнать.
Жеребец рассмеялся с невинным видом и снова налил виски.
– Разумеется. Я думаю, вы продолжите эту работу?
– Не знаю, что и делать.
– Прошу вас. Завтра празднование юбилея, и я буду очень занят.
– Вы меня не обманываете?
– В чем?
– Пообещав переправить записки моей жене…
– Зачем же обманывать?
– Слишком уж это хорошо, чтобы быть правдой. Все, что вы говорите…
– Согласись вы с самого начала сотрудничать со мной, никаких проблем не возникло бы.
Вдруг голос его дрогнул. Подбородок натужно задвигался, будто он затолкал в рот пяток жевательных резинок, кончик носа побелел. Его возбуждение, видимо, передалось и мне – от груди к рукам пробежала электрическая искра.
– Я вообще жалею, что сотрудничал с вами… нет-нет, я не шучу.
– Если вам не хочется писать, можете сообщить мне обо всем устно.
– О чем же?..
– Разве не ясно? О том, что я жажду узнать.
– О моих сексуальных возможностях?
Жеребец неожиданно ухватил за горлышко бутылку виски и грохнул ею по столу. Помня, должно быть, как он недавно ушиб руку о стол, жеребец решил воспользоваться бутылкой. Она почему-то не разбилась, а по мраморной столешнице побежала полукруглая трещина. Нажав на стол, он соединил ее края.
– Теперь на любой бензоколонке можно купить хороший клей.
– Только не говорите, что вам ничего не известно. – Жеребец коротко вздохнул и сжал зубы. – Речь идет о больной из восьмой палаты. О том дне, когда удалось восстановить функции нижней части тела вашего предшественника и добиться полного соединения его нервных окончаний с моими. Бесконечные консультации с сотрудниками отделения искусственных органов и сотрудниками отделения нейротехники, оказавшими мне всестороннюю помощь, затем совместный обед – все это заняло массу времени, и, когда я вернулся в восьмую палату, помнится, шел уже десятый час. Ее кровать была пуста. А ведь именно в тот день я превратился в жеребца. Девочка должна была меня ждать. Кто-то ее увел – это несомненно.
– Вы хотите сказать, что преступник – я?
– Самые серьезные подозрения падают, конечно, на вашего предшественника. Он был ее родным отцом, с больными ничего общего не имел и вдобавок не одобрял наших с ней отношений. Но как при всем желании заподозрить человека, от которого осталась лишь нижняя часть тела? Да и потом, у него алиби. Он тогда чуть не весь день старательно прикреплял к окончаниям моих двигательных нервов платиновую проволоку с кремниевым покрытием.
– Вы говорите о ваших отношениях, но ей же всего тринадцать лет, этой девочке…
– Вы превратно поняли мои слова.
– Если я у вас все время на подозрении, почему было не сказать об этом ясно и определенно? Глупо. Заставили меня зря потратить столько времени на донесения…
– Видите ли, я то верил, то сомневался.
– Ну что ж, мне, пожалуй, пора.
– Нет, так не пойдет. То, что преступник – вы, сейчас уже факт неопровержимый.
– У вас есть доказательства?
– Есть, причем сколько угодно. – Жеребец стукнул тетрадью по столу, но было видно – он слегка переигрывает. – Здесь все написано.
– Сомневаюсь.
– Во всех своих тетрадях вы намеренно указываете место, где сделаны записи. Слишком уж это нарочито. Позвонив вам сегодня – договориться о встрече, – я застал вас дома, что случается крайне редко, обычно вы задерживаетесь на работе. А вот ни вчера, ни позавчера вас дома не было. И ночевали где-то в другом месте. Мы с секретаршей пытались разыскать вас, и не пробуйте изворачиваться, не выйдет.
– Чего же не выследили?
– Вы огорошили нас своим быстрым бегом.
– Вся сила в туфлях для прыжков. Не угодно ли заказать такие же, сэнсэй?
– Сдаюсь. Но прошу вас, этой девочке необходим серьезный уход. Прошло уже почти три дня.
– Нет, только два.
– Болезнь ее называется «таяние костей»; кости исчезают – ужасно! Малейшее ослабление медицинской помощи – и под действием тяжести тела начинается укорачивание. Если произойдут необратимые изменения, будете виноваты вы. Прошу вас, умоляю. С каким трудом я превратился наконец в жеребца – неужели впустую?
– Бросьте причитать – вам это не к лицу.
– Утренний тест показал, что мои мужские качества значительно возросли. Присутствовавшая медсестра и та захлебнулась от восторга.
– Вы можете использовать в качестве партнерши кого угодно – свою жену, секретаршу, медсестру…
– Кончайте свои непристойности. Вам, видно, этого не понять. Для меня девочка из восьмой палаты незаменима…