дняли головы к окну, из которого выглядывал мужчина, и коротышка в белом халате, как бы выступая от имени всей троицы, поднял вверх палец. Видно, хотел показать, мол, у них нет враждебных намерений.
Коротышка склонился над лежавшим на земле врачом. Глянул в зрачки, проверил рефлекс суставов – он делал все быстро и ловко. Двое других, стоя поодаль, внимательно наблюдали за его действиями. Потом коротышка сдернул полотенце. Женщина в белом халате, опустив глаза, смущенно переминалась с ноги на ногу.
Толстяк вытащил из машины носилки. Восприняв это как сигнал, женщина направилась к дому. Мужчина растерялся. Ему стало неловко, будто она собралась обследовать его собственную комнату. А может, не стоит относиться к ней как к обычной женщине – разве не эта тихоня только что присутствовала при осмотре дежурного врача.
– Возвращайтесь быстрее.
Крепко сложенная смуглая женщина лет двадцати пяти, на вид решительная, но в ней нет ничего мальчишеского, как ему показалось сверху из-за ее прически.
Мужчина вышел в коридор ей навстречу и начал оправдываться:
– Поверьте, я не виноват. Объяснить это трудно, но…
Кивнув с понимающим видом, точно успокаивая его, женщина проскользнула в комнату. Иронически улыбаясь, она обвела взглядом фотографии обнаженных девиц, развешенные по стенам, и подошла к кровати. Скомкав лежавшие рядом листки туалетной бумаги, она ухватила ими странный предмет, стоявший прежде между ног у врача.
– Знаете, что это такое? – спросила она.
Как объяснила женщина, это был сосуд для сбора мужского семени. Существует система продажи этого продукта Банку мужского семени; цена назначается с учетом целого ряда критериев: возраста, состояния здоровья, внешности, физических данных, коэффициента умственного развития, показателя наследственности – для врача установлена цена в тысячу двести восемьдесят иен за грамм.
Не будем сейчас обсуждать саму проблему, но дело в том, что врач уже несколько дней извергает семя. Хотя количество желающих подвергнуться искусственному оплодотворению не так уж велико, но, поскольку он чрезвычайно активно поставляет семя, доля его в Банке мужского семени непрерывно растет и возникла опасность, что, если так пойдет и дальше, он станет отцом большинства искусственно зачатых детей. Причина здесь вовсе не в честолюбивом замысле увеличить число своих потомков, а скорее в меркантильности. И хотя, если заниматься этим все триста шестьдесят пять дней в году, можно заработать всего-навсего пятьдесят тысяч иен, всегда найдется сколько угодно готовых на все скупцов. Взять, к примеру, эти дома – их наметили к сносу в течение года для расширения больничного кладбища, и уже отключен водопровод, но, поскольку квартирная плата не взимается, здесь осталась часть жильцов.
Женщину позвали – пора, мол, ехать.
Она подошла к окну и помахала кричавшему.
– Тот, что пониже ростом, заместитель директора клиники. По совместительству он заведует отделением хрящевой хирургии. Я его секретарь, – представилась наконец женщина и, взяв брюки врача, вытащила из кармана связку ключей. Потом, собираясь унести магнитофон, заметила, что в нем нет кассеты, и удивленно повернулась к мужчине. Мужчина, притворяясь, будто не замечает ее взгляда, смотрел в сторону.
Когда они сошли вниз, носилки с врачом уже были задвинуты в фургон. Толстяк занял место водителя. Секретарша села рядом с ним, а мужчина и заместитель директора клиники устроились на скамье возле носилок.
Фургон тронулся, заработал кондиционер. Наверное, и в «скорой помощи», которая увезла жену, все было точно так же. Когда машина перевалила через холм, показалось стоявшее вдалеке от плохо вымощенной дороги длинное деревянное строение в два этажа, обнесенное невысокой проволочной оградой, – там были, скорее всего, больничные палаты, – оно тянулось без конца, насколько хватало глаз.
На западе начали собираться тучи. Наверное, скоро пойдет дождь.
– Все-таки почему…
Заместитель директора клиники, не отвечая мужчине, откинул полотенце, прикрывающее бедра врача, и многозначительно посмотрел на мужчину.
– Куда мы едем?
– Необходимо доставить его в клинику.
– Ну а я?..
– Может быть, вы подождете меня в моем кабинете? Покончу с формальностями и сразу приду.
– Но что же все-таки происходит? Ничего понять не могу.
– Да, регенерационные возможности его семени были уникальными.
– Я должен срочно вернуться в свою фирму, на вторую половину дня назначено совещание…
– Современная медицина палец о палец не ударила, чтобы выяснить механизм возбуждения.
Наконец впереди появилась кленовая роща – здесь кончалось двухэтажное деревянное строение. За площадкой, покрытой красной глиной, начиналась глубокая низина. Оттуда уступами поднималось огромное здание. По-видимому, то самое, которое мужчина видел из-за холмов с крыши дома номер 5–4. Здание это – этажей в пятнадцать, сужавшееся кверху, – раскинуло внизу четыре могучие лапы и, точно зловещая птица, впилось когтями в землю.
Навес, прикрывавший одну из простертых лап, находился на уровне красной глинистой площадки. Миновав несколько групп мужчин в белых халатах, игравших в мяч, машина въехала прямо в центральную часть здания. Мужчина и секретарша вышли, а фургон тотчас куда-то умчался.
Кабинет заместителя директора клиники был на самом верхнем этаже.
(Более сорока минут, которые я прождал в кабинете заместителя директора после отъезда фургона, в магнитофонной записи опущено. Пожалуй, это естественно. Почти все это время я поглощал бутерброды и кофе, принесенные секретаршей. Разговор с ней был невыразительным и обрывочным. Я опасался, как бы она не догадалась, что я спрятал в заднем кармане брюк кассету с записью женских стонов и криков, и ее присутствие стесняло меня. Вспоминая сейчас о происшедшем, я не могу отделаться от мысли, что все это было заранее кем-то обдумано и рассчитано. Во всяком случае, безусловно, те сорок минут мало подходили для записи на пленку. Далее следует пропущенная раньше беседа с глазу на глаз с заместителем директора клиники, – таким образом, первая кассета оказалась совершенно неиспользованной.)
И вот я сижу сейчас в комнате дома под номером 5–4 и делаю очередную запись в тетради. В той самой увешанной фотографиями обнаженных женщин комнате, где жил дежурный врач. Ключ от комнаты дал мне заместитель директора, ведь мне надо было где-то переночевать. Магнитофон прекрасный, и, если отвлечься от того, что в доме нет воды, никаких особых неудобств я не испытываю. Врач лежит в отделении хрящевой хирургии и, кажется, до сих пор не пришел в себя.
Уже ночь. Почти одиннадцать. Писать я начал с самого утра и успел обработать всего одну кассету. Это лишь треть намеченного на сегодня. Если же посчитать, сколько мне предстоит работы в ближайшие дни, то сделано меньше одной шестой. Никогда не думал, что писать так трудно.
Может быть, я слишком вдаюсь в детали. Выбрать по памяти нужные звуки из множества шумов, трудноразличимых, словно доносящихся сквозь плотный войлок, – это поистине ювелирная работа, вроде сборки часов. Если бы я был лаконичнее и не отрываясь писал всю ночь, то, возможно, к утру смог бы исполнить обещанное. Но я безумно устал. С непривычки болит большой палец. Пишу неразборчиво. На сегодняшнюю ночь хватит. Буду ли я продолжать – об этом еще нужно подумать, когда выведаю завтра утром у жеребца его истинные намерения.
Честно говоря, меня все это не устраивает. Не покидает ощущение, будто жеребец ловко меня одурачил. И как бы скрупулезно ни составлялся этот иск, в конечном счете мой труд окажется напрасным. Правда, записки могут послужить моим алиби. Но сейчас у меня нет в нем ни малейшей необходимости. Напротив, нужна хоть какая-нибудь улика, чтобы напасть на след жены. Мне выдан белый халат, позволяющий свободно передвигаться по территории клиники, я зарегистрирован как временный сотрудник – все так. Но ведь это только уловки, чтоб усыпить мою бдительность, истинная же цель, вероятно, в том, чтобы спокойно, без шума приковать меня к столу.
Жеребец очень нервничает. Кажется, он весь сосредоточен на последних приготовлениях к юбилею, который должен состояться через четыре дня. Понятно мне и его стремление избежать ответственности. Не стал бы я также утверждать, что в основе всей этой выдумки с моими записками не лежало желание выведать мои мысли о случившемся. Нет ничего опаснее, чем предать человека, знающего слишком много. И еще его бесит, наверное, то, что я слишком здоров.
Упавшие с кончика носа капли пота расплылись по бумаге тремя влажными пятнышками. Думаю, лишь непосильный труд позволяет мне сохранить присутствие духа. Вдалеке, над темным морем, у самого горизонта, где мигает огонек на суденышке, ловящем каракатиц, повис оранжевый полумесяц, и эта привычная картина почему-то пугает меня – да так, что мурашки бегают по спине.
Вот уже целых четыре дня я не был в фирме. И теперь мне туда не вернуться.
Тетрадь II
В четыре часа сорок три минуты утра меня поднял телефонный звонок жеребца.
В противоположность моему скверному – из-за недосыпа – настроению жеребец в это утро был в прекрасном расположении духа, не хуже, чем вчера. Пробежку определенно не узнать, одно лишь жаль – не топает копытами. Ширина и ритм шага правой и левой пары ног совпадают в точности, и, хотя ноги каждой пары ударяют оземь не всегда одновременно, все равно получается ощущение слитности. Но самое главное – он больше не раскачивается и не гнется в корпусе. Если бы не некоторая скованность, выглядел бы настоящей цирковой лошадкой. Правда, есть у него еще привычка размахивать руками, чтобы держать в равновесии верхнюю часть туловища, и хорошо бы ему от этой привычки избавиться. А то ну точно фантастическое существо о шести конечностях.
Вид жеребца, который, прекратив тренировку и обмахиваясь подолом майки, бодрым шагом приближался ко мне, был торжественно-вопрошающим. Ясно – он хочет услышать от меня похвалу его успехам, но я упорно молчал. Передав ему бутерброды и термос, официальным тоном доложил, что записки еще не закончены.