И, когда его оттащили, он продолжал выкрикивать... не ласковые слова, нет — ругательства, оскорбления, размахивать руками, топать...
— Красная зараза! — кричал он. — Вы вернете мне отца, или я подожгу все ваши ранчо. Скотская порода!
Горничную вытолкнули.
— Успокойте мальчика, — сказал Фоджер, подбирая пистолет с пола. — Я ошибся.
Он ударил Мигеля по плечу:
— Чудак! Пистолет был не заряжен. Но я тебе дам возможность отомстить за отца. Ты поедешь с нами, Хусто!
И, насвистывая, он вышел из номера.
Мигэль бросился на кровать и уткнулся в подушку.
— Дон Леон, — простонал он, — мы вырвем отца из их рук. Вы поможете это сделать?
Полковник погладил мальчика. — Успокойся, Хусто. Что бы ни случилось, я заменю тебе отца. Отныне мой дом в столице — твой дом.
«Очень мне это нужно, вешатель!» — хотелось сказать Мигэлю, но вместо этого он сказал очень вежливо, как и подобает потомку старинного испанского рода:
— Благодарю вас, полковник Леон. Вы настоящий рыцарь.
А когда Мигэль остался один, в первый раз за многие годы он по-настоящему разревелся.
Не будем судить его строго. Не каждого мальчишку Пуэрто подвергают такому суровому экзамену.
6. СТАНЬ СВОИМ В ДОМЕ ПОЛКОВНИКА
Мигэлю разрешили свободно разгуливать по отелю, но к Фоджеру больше не приглашали. Полковник приходил от Фоджера хмурым и к бутылке прикладывался реже.
— Они пощипали нас в Ливингстоне, — сказал он как-то со злостью. — Тем хуже для них. Значит, они где-то близко...
Больше он не возвращался к этому, но Мигэль понял, что партизаны нанесли по карателям удар.
Полковник носил планшет, в который Мигэлю очень хотелось сунуть нос, но случай не подходил. Однажды они ужинали вместе; полковник торопился на очередное совещание и, прихлебывая кофе, водил толстым пальцем по плану, который достал из планшета. Мигэль вытянул шею и чуть не вскрикнул от удивления — по характерным изломам черной жирной линии он узнал Рио Дульсе: в ее правый берег упирались стрелки, плавной дугой они прорезали лесной массив и смыкались.
Срисовать этот план? Кто же позволит? Мигэль подогревал кофейник — полковник предпочитал кофе, обжигающий рот — и как бы невзначай рассыпал несколько спичек. Подбирая их, Мигэль придал им направление стрелок и постарался расположить на таком же расстоянии. Как только полковник вышел, Мигэль взялся за карандаш и на обрывке газеты скопировал свой спичечный план. Скопировал, и вдруг вскрикнул — мальчику показалось, что на его рисунке стрелки поставлены выше по течению, чем у полковника. Зато сходились они, как на плане: у овала, усеянного кавычками. Что это за овал, — Мигэль не знал, но на всякий случай тоже нанес кавычки.
Клочок газеты он засунул под блузу.
Кому передать свой чертеж? Всюду чужаки. Пользуясь завоеванным положением, он исследовал планировку отеля, знал все входы и выходы, но в разговоры ни с кем не вступал. Его должны были найти, и он терпеливо дожидался.
Роситы в отеле не было — он понял сразу. Чутье подсказывало, что она не в руках армасовцев. Иначе бы полковник брякнул об этом. Новая горничная сторонилась и боялась мальчика. Больше она не заходила. Заказываемые с вечера закуски приносил кельнер бара. Кельнер был вежлив, но Мигэля как будто не замечал. «Они меня принимают за армасовца», — решил мальчик. Больше всего он боялся встретить знакомых, которые могли окликнуть. Но после того как полковник показал Мигэлю фотографию, на которой он был заснят со всеми домочадцами Орральде, и Мигэль с удивлением узнал в худощавом большеглазом мальчике, стоящем рядом с помещиком, самого себя, — тревога рассеялась: бывает же такое сходство!
Он присматривался к постояльцам гостиницы, которая носила звучное имя Дель-Норте, но не находил в них ничего такого, ради чего стоило бы заводить знакомство.
«Почему наши со мной не связываются?» в десятый раз спрашивал себя мальчик и не находил ответа.
Так прошло двое суток. К вечеру третьих кельнер, придя за посудой — Мигэль был в номере один, — словно невзначай сказал:
— Будь у меня столько свободного времени, как у сеньора Орральде, непременно брал бы уроки английского.
Мигэль высокомерно посмотрел на кельнера, как бы удивляясь его фамильярности, и тот легкой, почти сконфуженной улыбкой попросил извинения. Уходя, он заметил:
— Знаете, сеньор, редко оказываешься соседом такого знатока английского, как мистер Кенон. Говорят, он очень добр — строгости его не следует опасаться.
Мигэль собирался пожаловаться полковнику на панибратский тон кельнера, но внезапно услышал:
— Пока мы здесь, не продолжить ли твои занятия английским, Хусто?
Мигэля бросило в жар: первый же разговор с учителем — и его разоблачат. Но кельнер говорил, что Кенон добряк. И словно просил согласиться. Зачем?
Мигэль промолчал, но в этот же день полковник познакомил мальчика с мистером Кеноном.
— Сын моего большого друга дона Орральде, — представил его полковник, — мечтает взять несколько уроков у такого великолепного лингвиста, как вы, мистер Кенон.
Гибкий худощавый человек острым и не очень доброжелательным взглядом осмотрел Мигэля.
— Не знаю, не знаю, — сказал он мягко, почти бархатисто. — Я не собираюсь засиживаться в Пуэрто.
— Мы вскоре предоставим вам возможность продолжить свое путешествие, — засмеялся полковник. — А пока я просил бы вас взять под опеку моего протеже.
И он оставил их вдвоем.
Узнав, что Мигэль знает только несколько обиходных английских фраз и портовых терминов, мистер Кенон протер свое пенсне и задумчиво сказал:
— Странно, странно. В такой богатой семье, как ваша, мистер Орральде, детей обычно обучают языкам с детства.
Мигэль побледнел. Он сделал просчет. И зачем только он послушался кельнера?
— Лучше нам не позорить вашего отца, — заметил лингвист. — Если меня спросят, я мог бы сказать... гм... что вы подаете надежды. Только не вздумайте щегольнуть своим произношением — оно у вас не поставлено, мистер... э... Орральде.
Мигэль решил, что с него хватит. Никаких уроков. Но на другой день сеньора дежурная по этажу пригласила дона Хусто в гостиную: его ждет приезжий ученый.
— Вы опаздываете, — строго сказал мистер Кенон. — Я привык к более аккуратным ученикам.
Он склонил голову набок, словно к чему-то прислушиваясь, и вполголоса сказал:
— Пока я кое-что буду рассказывать, мистер Орральде, вам придется повторять дифтонги, которые мы изучали вчера.
И, отбивая ногой в такт монотонным интонациям Мигэля, мистер Кенон тихо заговорил:
— Вы вошли в свою роль, мистер Орральде, и в вас трудно узнать мальчика, которого я видел вместе с одним моим другом в Пуэрто с полгода назад. Повторяйте дифтонги — прошу вас, повторяйте их тщательнее... Так, так. Еще раз. Примите добрый совет, — продолжал он с улыбкой, — не настраивайте себя на то, что вы скоро окажетесь со своим старшим другом. Вы увидите его, но не очень скоро, мистер Орральде. Разве вам не хотелось бы помочь своему другу и многим своим друзьям, если удобный случай сделал вас компаньоном таких высокопоставленных лиц, как полковник Леон?
Мигэль резко сказал:
— О чем вы толкуете, сеньор? Вы путаете меня с кем-нибудь. И потом... Мы вам платим за дифтонги, а не за советы. Вот!
— Отлично, отлично, — засмеялся мистер Кенон. — Я еще раз убедился в том, что вы сумеете помочь своим друзьям. Что ж, если дифтонги вам так понравились, займемся ими.
Ночь была бессонная. Мигэль видел кошмары. То мерещилось, что мистер Кенон подослан Фоджером и сейчас докладывает американцу о своих наблюдениях. То он испытывал странное доверие к этому человеку, и тогда его бросало в жар: неужели его решили здесь оставить?
К утру у него созрел план действий, и он прохаживался по коридору, поджидая кельнера. Увидев его издали, сделал вид, что встретил случайно, и грубовато сказал:
— Эй, сеньор. Кого вы мне подсунули в учителя? Я вынужден буду сегодня пожаловаться майору Фоджеру на вашу бесцеремонность.
Кельнер взглянул на мальчика и прошел мимо. Лицо его побелело. Через несколько минут сеньора дежурная пригласила Мигэля в гостиную, где знатный приезжий ожидал своего ученика.
Кенон был взволнован, но голос его звучал еще бархатистее.
— Мистер Орральде, — укоризненно сказал он, — вы мною недовольны?
— Кельнер успел сообщить вам? — дерзко бросил мальчик. — Значит, вы и впрямь сговорились?
— Ты умница, — засмеялся Кенон, склонив голову набок. — Карлос зря боялся за тебя.
— Что вы говорите, мистер... мистер...
— Кенон, — подтвердил ученый. — Ты заставляешь меня разговориться... Меня, — подчеркнуто сказал он, — знатока пятидесяти четырех диалектов, шести языков двадцати стран земли...
— А в доме Орральде, — радостно вздохнул мальчик и улыбнулся первый раз за несколько суток, — обучали всего трем языкам.
Цифры сходились!
— Значит, мы можем продолжать наши занятия? — предложил Кенон.
— Ого, еще как можем!
Понизив голос, Кенон шепнул:
— Скажи, а если бы они вздумали устроить тебе еще одну проверку?
— Я буду стоять на своем.
— Тогда запомни. Тебе собираются дать очную ставку с приходским священником из фамильной церкви Орральде.
Вспоминая то, что услышал от Роситы, мальчик ответил:
— Хусто с трудом загоняли на молитву.
Кенон улыбнулся:
— Смотри, не отступи.
Группа Фоджера заканчивала последние приготовления к отъезду: прекратились бесконечные совещания, перестал прибывать поток связных. Наконец офицеры начали сверять часы и чистить пистолеты.
И вдруг Мигэля пригласили к Фоджеру. Полковник Леон сказал, что пойдет вместе с мальчиком.
— Мы сейчас решим, что с тобой делать дальше, — хмуро пояснил полковник.
У Фоджера находился человек в черной сутане. Мигэль почувствовал себя, как на раскаленной сковородке: вспомнился разговор с Кеноном. Лихорадочно забилась мысль: падре оттуда. Но как мог узнать Кенон, что он здесь появится? Офицеры молчали, священник загадочно улыбался. И Мигэль решился: