— Друг Карлос, — взмолился Хосе, — это же я, Хосе Паса. Ты спас меня от Ла Фрутера.
— Ты предал не товарищей! — крикнул Карлос. — Ты предал себя, Науаль, Гватемалу! Получай свою пулю!
Хосе и Наранхо отбежали к дереву. Они услышали, как Карлос громко засмеялся, потом кусты зашуршали. Мальчишки выглянули из-за укрытия. Их командир лежал широко раскинув руки и будто смотрел в небо. Губы его продолжали медленно шевелиться; казалось, что это ветер заставляет их двигаться.
Мальчики осторожно подошли. Хосе нагнулся и вытер шарфом кровь с лица Карлоса. Наранхо вынул из его руки пистолет.
— Лихорадка, — пробормотал Хосе. — Второй приступ. Он упал и ударился о корни. Поищи воду.
Наранхо исчез в чаще и через десять минут вернулся. Во фляжке булькала вода. Они осторожно напоили Карлоса. Вельесер глубоко задышал.
— Стела с ошибками, — заговорил он. — Пишем поочередно. Это легко запомнить, Ривера. Только никто не разлучит Кондора с его отрядом.
Мальчики переглянулись.
— Стела с ошибками, — в отчаянии сказал Хосе. — Ну, как мы ее найдем?
— Найдем, — сказал Наранхо. — Есть же добрые люди.. .
— Нет, — угрожающе прервал его Хосе. — Ни одному человеку — понял?
Наранхо потупился:
— Тогда я не знаю...
— Может, к утру команданте полегчает. Но к утру можно опоздать... в гости, — задумался Хосе. — А он все время про них вспоминал.
Карлос застонал и заметался.
— Его нельзя здесь оставлять, — сказал Наранхо. — Без лекарств... И сыро. Слушай, — оживился он, — я сбегаю в больницу. Помнишь, мы видели на холме. В Киригуа.
— Четыре километра туда, четыре обратно, — прикинул Хосе. — Доктор не захочет тащиться.
— Я поищу.
— А если промахнешься и приведешь не того, кого надо?
Наранхо обиделся и замолчал. Карлос опять закричал. Хосе прикрыл рот больного ладонью.
— Тише, команданте! — взмолился он. — Могут услышать.
— Я пойду, — поднялся Наранхо.
Хосе кивнул.
Еще не стемнело, когда Наранхо вышел к холмам Киригуа. Он успел заметить, что цветы на кустарниках у подножия холмов, еще утром огненно-красные, побелели.
Проходя мимо пальмового ствола, Наранхо засунул руку в углубление, проклеванное птицами, и осторожно вынул из этого странного гнезда птичье яйцо.
— Если ничего не найдем другого, — сказал он вслух, — ты съешь и это, мой команданте.
Он миновал вертикальные проволочные сетки, к которым по вечерам подключался ток, опаляющий москитов, и по широкой, обсаженной пальмами, аллее вышел к больничному корпусу. Из больших окон первого этажа выглядывали больные: худые, скуластые, медно-красные лица индейцев, истрепанные лихорадкой курчавые головы метисов...
Мальчик хорошо знал, что цветные могут убирать бананы, грузить на суда кофе, лазать по деревьям за соком чикле, в крайнем случае шпионить за своими же соседями по бараку. Но ни один капатас, ни один весовщик, ни один расценщик компании не мог быть цветным. Откуда же вдруг такая забота о цветных здесь, в больнице?
— Вчера пришли репортеры, — услышал Наранхо над головой голос. — Меня спросили: нравится? Я ответил, — заливчато рассмеялся рассказчик, — слава деве Марии, что меня схватила лихорадка, — хоть раз пожил как человек. Они ушли, прибежал главный, наорал, ногами затопал... Меня до срока выписывают из хорошей жизни.
Раздался смех.
Наранхо окрикнул рассказчика:
— Сеньор, я очень прошу вас, спуститесь ко мне. Он почему-то почувствовал доверие к этому человеку.
Через минуту против него стоял низенький, неуклюжий рабочий, который проделывал лицом уморительные движения. У него двигались отдельно уши, отдельно нос, и даже складками лба он умудрялся шевелить так, что, казалось, лоб сейчас направится в одну сторону, лицо — в другую. Наранхо прыснул.
— Значит, ты пришел на меня посмотреть? — рабочий пошевелил носом. — Или принес мне птичьи яйца?
Наранхо схватился за карман:
— Разве они пахнут, сеньор?
Рабочий засмеялся, и лицо его пришло в движение.
— Я пошутил, — сказал он. — Из окна было видно, как ты полез в гнездо. Меня зовут Санчео. До свидания, любопытный парень.
— Подождите, подождите, сеньор! — вскрикнул Наранхо. — Я вас позвал по делу.
— Американцы меня сюда тоже позвали по делу, — весело отозвался Санчео. — Им нужно было, чтобы сборщик фруктов назвал Фруктовку своей спасительницей. Не вышло. А ты что хочешь?
— Сеньор, один человек заболел лихорадкой, — вполголоса начал Наранхо.
— Кариб, ты еще мальчик, и твою глупость можно простить, — Санчео захлопал ушами, изображая смех, но глаза его оставались серьезными. — На берегах Мотагуа лихорадкой болеет сейчас не один, а тысячи людей. Они валяются в болотах, в лесах, на плантациях. А твой где?
— Мой здесь. Нет, там, — спохватился Наранхо, показывая в противоположную сторону от той, откуда пришел.
— Здесь — там. Все понял, — со смехом сказал Санчео. — Его зовут сеньор Нингуно?[42]
— Нет, его зовут иначе, — улыбнулся Наранхо. — Но пусть будет Нингуно.
— Кланяйся ему от Санчео, — сказал рабочий. — Так я пошел к себе.
— Сеньор, не уходите же! — Наранхо в отчаянии схватнл его за рукав куртки. — Неужели вы не понимаете? Мне нужно помочь.
Рабочий стремительно повернулся.
— Я уже десять минут это понимаю, — сердито сказал он. — Не теряй времени попусту. Что тебе нужно? Хинин или крышу?
— Не знаю. — Наранхо чуть не заплакал от отчаяния. — Ему очень плохо. Но я не могу повести к нему никого чужого.
— У тебя есть здесь знакомые?
— Никого.
— Тогда сейчас я тебя познакомлю с одним парнем. Он окликнул товарищей:
— Оречича, что ты можешь сказать про Санчео?
Индеец, завернутый в плед, мягко улыбнулся:
— Санчео — большое сердце. Думал — не встану. Он ночь просидел рядом, говорил, какая хорошая жизнь будет. Вылечил.
— А ты что скажешь, Хесус?
Молодой метис сверкнул зубами:
— У нас бастовала вся плантация, когда капатас тебя под замок посадил. За дурного человека не дрались бы.
Санчео деловито спросил у Наранхо:
— Какие тебе еще справки нужны?
И Наранхо сдался. Правда, он не сказал, к кому ведет Санчео и медицинскую сестру, с которой тот сговорился.
Хосе не знал, что и делать, когда увидел Наранхо с двумя незнакомыми людьми. Он беспомощно дернулся, сжал пистолет и сказал:
— Что делать? Лечите.
— Кто этот человек? — спросила сестра, прослушивая пульс Карлоса.
— Вопросами не лечат, — враждебно сказал Хосе. — Его зовут больной.
— Сеньорита Тереса, — вмешался Наранхо, — был уговор: без вопросов.
— Сто пятнадцать, — задумчиво сказала сестра. — Он здесь не выживет. — Она осмотрела ребят. — Конечно, мне не нужно знать имя вашего отца или друга. Но, если я рискну служебным положением и возьму этого человека к себе в дом, то я хочу знать, во имя чего иду на этот риск.
Она достала медикаменты, промыла рану и смазала ссадину йодом. Карлос неожиданно схватил ее за руку:
— Наконец-то я поймал тебя, дон Орральде. Сколько наших людей ты отправил к предкам?
Хосе бросился, чтобы зажать рот командиру, но сильным, волевым движением Тереса отвела его руку.
— Он очень тяжело болен, — заметила она. — Каждое лишнее движение ухудшит болезнь.
— Тебя будет судить весь отряд! — крикнул Карлос.
Тереса приложила к его лбу влажную повязку и мягко сказала:
— Я всего лишь слабая женщина, сеньор. Вам нужно лежать спокойно.
— Женщина? Какая женщина? Они замучили мою мать, — застонал Карлос. — У меня была только одна мать, и я не мог прийти к ней на помощь.
Он рванулся, но Тереса и Санчео крепко его прижали к траве; постепенно судорожные движения прекратились, и Карлос затих.
— Мальчики, — сказала Тереса. — Мне больше ничего знать не нужно. Я забираю больного в надежное место. Но вам к нему приходить будет нельзя.
— Не годится, — сказал Хосе. — Один должен быть с ним.
— Я его выхожу, — возразила Тереса. — Ко мне собирается дядька, об этом знает администрация. Случай удобный. Дядьке я телеграфирую, чтоб задержался. Но если вы начнете бегать...
— Сеньорита права, — первый раз вмешался Санчео. — Вы получите здорового человека, а отдаете ей полуживого.
— Этого человека ждут в другом месте, — быстро заговорил Хосе. — Люди — те, что его ждут, — тоже рискуют жизнью.
— Но он все равно не способен двигаться, — сказала Тереса.
— Мы можем его снести, — вставил Наранхо.
— Далеко? — спросил Санчео.
Ребята молчали.
— Мы еще не знаем, — наконец признался Хосе.
— Хорошо, — решительно заключил Санчео. — Как только узнаете, — его задерживать не будут. А с сеньоритой Тересрй вы сможете сноситься через меня. Договоримся так: один из вас мой племянник, второй — его приятель. Ты, кариб, — засмеялся он, втянув в себя кончик носа и раскрыв широко глаза, отчего вдруг стал удивительно похож на Наранхо, — за племянника не сойдешь.
Они шли лесом и полем, и все время Хосе видел перед собой людей, которые где-то здесь поджидают коменданте. Но какие это люди? И какой знак они должны оставить? На какой стеле?
— Сеньорита, — сказал Хосе, когда они внесли на носилках Карлоса в маленький флигель при больнице. — Есть одна тайна, которую нам надо узнать. Ее знает только он. Если он придет в себя...
— Я сразу сообщу Санчео, — ответила Тереса. — А вы, сеньор Санчео, станьте тихоней. Я постараюсь вас задержать еще на недельку в больнице.
Санчео сделал гримасу:
— А важное ли дело, чтоб задерживаться?
— Очень важное, — горячо сказал Хосе, в первый раз пускаясь на откровенность. — Такое важное, будто мы поднимаем на ноги первого бойца рабочей партии.
Санчео накрыл ему рот ладонью.
— А вот это уже лишнее, — проворчал он.
— В миле отсюда, — сказала Тереса, — будка путевого обходчика. У него переночуйте. Скажите, что от меня.