Пока приглашения в гости они не обнаружили.
По нескольку раз в день они бродят между больницей и лесом, угадывая, какая пометка может появиться на стеле: царапина гвоздем, надпись мелом, краской, лаком, углем.
— Они могут оставить записку у нашей стелы, — изрекает Хосе.
Мальчишки присматриваются к траве, но трава вокруг стелы целехонька.
— А могут отбить кусок камня, нацарапать и подклеить его, — фантазирует Наранхо.
И мальчишки осматривают стелу в поисках легкой трещины. Но нет и трещины.
Так проходит день, второй и третий, Карлос все еще без сознания. На стеле ничего не появляется. Мальчишки в отчаянии.
15. ЕСЛИ ТЫ ОЧЕНЬ ЛЮБИШЬ...
Мы давно не заглядывали в дом сеньора Молины. Здесь не многое изменилось. Только глуховатая консьержка, завидев клиентов хозяина у калитки, кричала, что сеньор Молина болен и никого не принимает. Таким образом, весь квартал знал о болезни антиквара. По-прежнему около полуночи возвращался тореро Габриэль и, как обычно, валился на койку, почти не раздеваясь и не испытывая желания болтать с соседями.
Койка Андреса несколько дней пустовала — Габриэль и Роб знали, что в университете большие волнения.
Роб вел размеренный образ жизни. Утренняя зарядка. Однообразный завтрак — тыквенная каша, желтоватая мякоть плода агуакате, кружка черного кофе. Возвращался он с работы не поздно, читал газеты, журналы, делал для себя выписки. С Габриэлем у Роба установились ровные, дружеские отношения, но сердечность первой встречи улетучилась.
Андрес узнал, что пять — шесть лет назад они встречались на спортивных площадках. Роб был начинающим боксером, Габриэль отлично дрался на рапирах и входил в сборную стран Центральной Америки. Импрессарио сыграл с Робом некрасивую шутку: он выставил против него под видом любителя боксера международного класса Черную Кошку, и шестнадцать раундов для увеселения публики «любитель» избивал профессионала, гоняя его по рингу и методично нанося удары в печень. А на семнадцатом — мощным нокаутом перебросил через канат. Роб решил отказаться от бокса, но прежде расквитаться с Черной Кошкой и импрессарио. Второе было легче: он разоблачил его приемы в интервью, которое дал репортерам, и репутация импрессарио оказалась подмоченной.
К повторному матчу с Черной Кошкой Роб готовился год и был уверен в победе. Он не учел только, что импрессарио Черной Кошки зорко следил за тренировкой молодого негра и за месяц до их официальной встречи предложил им негласный джентльменский матч. В первом же раунде Роб получил удар кастетом, который выбил бы негра из жизни, не обладай он богатырским организмом. Шесть месяцев его кроили, зашивали и перебинтовывали в больнице. Вышел он другим человеком. Спортивный мир его потерял из виду, но зато Пуэрто-Барриос приобрел веселого грузчика и отличного товарища.
Встреча с Габриэлем всколыхнула в нем горькие воспоминания. Они беседовали односложно, скупо. У каждого, как видно, были свои неудачи. Андрес слышал, как Роб с досадой сказал:
— Ради успеха у толпы. Великая цель? Так?
— Не положи Черная Кошка в перчатку кастет, — разозлился Габриэль, — ты и сам лез бы к спортивной славе.
— Может, и так, — согласился Роб, — но я был моложе и знал меньше. Сейчас я вижу славу в том, чтобы...
Он задумался.
— Чтобы грузить бочки в трюмы ЮФКО?[43] — спросил Габриэль.
— Чтобы не отставать от рабочих людей.
— А если я попрошу тебя не говорить со мной общими фразами? — попросил тореро.
Роб засмеялся.
— Тогда заведем другую пластинку. Я хочу посмотреть любимца толпы в работе.
Габриэль повернулся к стене:
— Знай себе коли быка, да береги живот от его рогов и копыт.
Что-то дрогнуло в его голосе.
— Ты мне не нравишься, —быстро сказал Роб. — Почему твоего носа я не видел на афишах?
Габриэль сел на постели.
— Господи, да неужели ты не понимаешь, что я всего лишь правая рука тореро — его помощник и его страховой полис? Слава покинула меня в тот день, когда я струхнул перед мордой быка. Бык был голодный и злой. Толпа улюлюкала, ревела, мне в голову летели гнилые бананы, хлопушки, даже башмаки. Я заработал в тот день кличку «Убегающий» и сошел на ступеньку вниз. Ну, и довольно об этом.
— Слава испарилась, — медленно произнес Роб. — Ради чего же ты?..
Ради звонкой монеты, — отрезал Габриэль. — Прикрываю собой первого тореро, а вечерами учу молодых оболтусов испанской хоте.
— И больше тебе ничего не нужно?
Габриэль отвернулся.
...Андрес не возвращался, Габриэль спал. Роб съел традиционный завтрак, наскоро выпил кофе, привел в порядок свои курчавые волосы, натянул комбинезон и отправился на рынок.
Гватемальский рынок, поражающий красками своих плодов и тканей, считается у латиноамериканских торговцев наиболее опрятным. Для него было выстроено специальное помещение неподалеку от главной площади за кафедральным собором. Архиепископ не стал возражать, хотя до его слуха дошла острота о том, что рядом разместились две торгующие «точки». Архиепископ был неглупый человек и понимал, что тысячи приезжающих на рынок, проходя мимо собора, отдадут должное и церкви.
Специальная бригада мусорщиков по нескольку раз в день очищает мясные, мучные, овощные, фруктовые ряды от соломы, огрызков провизии, давленых плодов и, принимаясь за уборку прилегающих улиц, сгоняет с тротуаров торговок национальными лакомствами, которые изготовляются тут же. Разбегающиеся индианки разносят по городу ароматы своих корзин с маисовыми тортильями, наперченными томали, дымящимся кочидо — говядиной, стушенной в овощах, острыми приправами, блюдами с поэтическими названиями и обжигающими рот начинками: энчиладас, фиамбре, револькадо...
Один из мусорщиков переехал в провинцию, и на вакантное место претендовали чуть ли не все жители глинобитных домиков окраины. Но директор рынка взял Роба.
— Вас рекомендовал мой большой друг, — сказал он лаконично. — Надеюсь, ни в какую скандальную историю вы меня не впутаете. Я только сочувствую. — Последнее слово он произнес подчеркнуто. — Не более того.
Роб не мог удержаться от искушения поспорить:
— Сеньор директор, я не буду вас беспокоить. Беда только в том, что сочувствующих они тоже вешают.
Директор молча улыбнулся. Так Роб стал мусорщиком.
— Может быть, тебе это дело будет неприятно, — сказал ему Ривера. — Может быть, оно покажется тебе на первых порах мелким. Но на рынке столько людей! И столько департаментов! Завязывай знакомства. Прислушивайся к настроению приезжих. Особенно — из кофейной зоны. Приедет Карлос, — и мы найдем тебе более подходящее место.
— Слушай, товарищ Ривера, — удивился Роб. — Почему только прислушиваться? Почему нет хорошего плана? Ударить их из кофейной зоны не хуже, чем из банановой.
— Я немного растерялся, — признался Ривера. — Каждый день хожу как по канату. В голове десятки имен, адресов. Связные новые, многое путают. Карлос где-то задержался. Члены Цека выехали на плантации. Работают с пеонами. Здесь появляться не могут. Кое-кто в эмиграции. А самое главное — я получил дурацкое амплуа — учитель фонетики. Только потому, что бедняга Ривера недурно владеет тремя языками и работал переводчиком у Гильермо Ториэльо.[44]
— Перемени роль!
— Поздновато. Да и не могу без товарищей. Приедет Карлос — решит.
Роб легко выпросил себе фруктовые ряды, где владельцы мелких плантаций заключают сделки или сбывают свой товар через торговцев.
Сегодня удачный день. Шум разноязычного говора — индианки говорят на своих наречиях, иностранцы на своих, — возгласы продавцов, стук ножей и звон монет, истошные крики попугаев, которых каждая семья захватывает для увеселения с собой, не помешали Робу услышать разговор двух владельцев участков.
— Черт знает что такое, — кипятился один. — Американцы с первого июля сократили закупки нашего кофе. У меня валяется весь урожай. Сорт «Арабика» им, видишь ли, не годится. А у знатоков он под первым номером. Стань на колени, продай себе в убыток — тогда возьмут.
— Да разве это впервые! — со злостью ответил его собеседник. — Я помню их пшеничную операцию. Они навязали нам пшеницу, и за каждое зерно мы платили, как за драгоценный камень. А у нас пшеница лучше травы растет. Как жить?
— Мы заживем после Армаса, — многозначительно отозвался первый.
Робу очень понравились эти слова: «после Армаса»! Уж если в первые месяцы твоего правления, дон Кастильо, земельные собственники хотят тебя сплавить, на кого же тебе надеяться: на разорившихся офицеров, монахов, земельную знать? Не слишком много...
В обеденный перерыв Роб идет в кафе «Гватемала». Солнце жжет сильно. Роб тихо напевает песню своей маленькой приятельницы:
Ждут нас знатные сеньоры.
Торопись! О-хо!
Он распахивает дверь кафе и тотчас же ее захлопывает. Никуда не годится: Мигэль. Что ему здесь надо? Зачем он пришел к Росите?
Мигэлю запрещено связываться со своими. Или что-то случилось, или мальчик просто устал.
Мигэль и впрямь устал. После приема у президента он не успел вернуться домой, как примчался секретарь Кастильо Армаса. Сеньор президент отмечает храбрость своего юного соратника и преподносит ему в знак особого расположения именной пистолет, а также кольцо со своим вензелелем. Секретарь добавил, что президент пожелал сфотографироваться с Хусто, и со стороны юного сеньора было бы любезным принять это приглашение.
Мигэль обрадовался подарку: при нем будут оружие и кольцо — лучше пропуска не надо, куда угодно с ними проберешься.
— Передайте сеньору президенту — вещички пригодятся, — сказал Мигэль и, увидев, как округлились от удивления глаза секретаря, быстро поправился: — Передайте, что эти штучки не заваляются.