— Сеньору лучше переодеться. Шелковому полотну противопоказана книжная пыль.
Он говорил серьезно, но Адальберто почудилась насмешка, и он, дерзко оглядев зачиненный костюм новичка из Кецальтенанго, резанул:
— Не у всех с собой, как у вас, целый гардероб платья.
Андрес покраснел и ничего не ответил, но Адальберто запомнил, с какой неприязнью студенты на него посматривали, и не мог этого забыть Андресу.
Собственно, столкновений у них не было. Но серебряный кубок лучшего спринтера,[75] который Адальберто считал уже своим, получил Андрес, опередивший его на одну десятую секунды. И в диспуте «О величии и счастье», для которого Адальберто подготовил блистательную речь, положил его на обе лопатки тоже Андрес. С того памятного вечера он затаил к Андресу ненависть жгучую и мстительную. Ах, какую речь испортил ему этот плебей![76] Молодой юрист доказывал, как сильная воля приводит к величию. Он называл имена гватемальских президентов и восхищался тем, как они становились президентами. Двадцатитрехлетний Рафаэль Каррера, сколотив группу смельчаков, въехал в столицу и объявил себя неограниченным правителем страны. Эстрада Кабрера ворвался на заседание министров и, приставив к их носам револьвер, весело воскликнул: «Джентльмены, я новый президент Гватемалы!»
В этом месте речи молодого Барильяса Андрес попросил внеочередное слово, чтобы дать короткую справку. Под хохот зала он заявил:
— Сеньоры! Величие вешателя Карреры оратор, видимо, видит в том, что он погрузил Гватемалу в могильную тишину. Эстрада Кабрера, напротив, велик тем, что при нем все кричали... от горя. Чудесная пара гениев, сеньоры!
И, не дав Барильясу опомниться, заключил:
— Я вижу великого человека. Памятник ему — банановое дерево. Имя ему — пеон.
Студенты бурно зааплодировали. Адальберто воспринял их восторг как свое поражение. Воспоминание заставило его снова побледнеть. Он мысленно перенесся в обстановку утреннего разговора. «Андрес... Андрес... Ты заплатишь мне за унижение. И вы все тоже!»
Адальберто не заметил, что разговаривает сам с собой. Вбежал в первое попавшееся кафе и набрал номер полицейского бюро. Ему обещали прислать агентов тотчас же. Он бросился к стойке и залпом осушил стакан горячего рома. Швырнул монету бармену и, шатаясь, выскочил на улицу. «Я пошлю ему пулю, а ей цветы! — крикнул он себе, заметив напротив цветочный магазин. — Наслаждайтесь, мерзавцы!»
Здесь его и узнала Росита. Она испугалась и отшатнулась, но он не смотрел на нее, схватил первый попавшийся ему на глаза букет лилий, отсчитал несколько монет и с нервным смехом понесся обратно в дверь.
Росита последовала за ним и увидела его среди полицейских.
— Вы найдете его в университете! — возбужденно говорил Адальберто. — Высокий, беленький... Вожак всему...
Росита побежала звонить по телефону. Ривера коротко попросил не выпускать Адальберто из виду.
В слезах девочка бежала за Барильясом. Он петлял по улицам и что-то бормотал. Однажды он обернулся и остановил на ней мутный взгляд, но тотчас зашагал дальше. Потом вернулся и хрипло крикнул:
— Кафе «Гватемала». Я узнал тебя, девчонка.
Росита смотрела на него с ужасом. Он тихо рассмеялся и сказал:
— Значит, ты слышала, как я уговаривал ее вступиться за беглеца? Андрес не уговаривал ее? Нет? Ну, так передай ей цветы от любимого Андреса — букет от покойника.
Неожиданно он схватил ее за горло и ударил по лицу.
— Шпионишь, дрянь? Мне давно хотелось подарить тебе такую штучку.
— Дева Мария! — вскрикнула девочка. — Дай мне силы, чтобы я могла его задержать!
Она прокусила ему палец, и, когда он взвыл от боли и занес руку, чтобы вторично ее ударить, Росита низко — так делал в драках Мигэль, она не раз видела — пригнула голову и быстрым движением толкнула врага в солнечное сплетение. Адальберто схватился за живот и присел. Девочка бросилась к прохожим.
— Задержите его! Я вас умоляю — задержите! — всхлипывала она.
Одни не понимали ее, другие боялись быть замешанными в полицейское дело. Адальберто прополз два метра, встал на ноги и начал уходить. Он понял, что девчонка ему страшна. Росита шла за ним.
— Уходи, — процедил он. — Я убью тебя.
— Уходи! — раздался над ее ухом голос Донато. — Я-то уж не упущу.
— Он выдал Андреса, — шепнула девочка.
— Знаю. Андреса взяли. Уходи.
Адальберто сворачивал за угол. Бросив взгляд назад, он увидел Донато. Глаза его сузились: точным и цепким движением он вытащил пистолет из кармана, но Донато успел укрыться за выступ дома. Адальберто понял, что ему угрожает смертельная опасность. Он быстро перебежал дорогу и смешался с толпой прохожих. Снова перебежал дорогу. Полицейский, ему нужен был всего один полицейский. Но, как назло, поста здесь не было. Адальберто поднял голову и узнал окно Ласаро. Переждать — хотя бы четверть часа переждать у него. Ласаро его не выдаст.
Боже, как много ступеней, а в доме всего два этажа. Донато уже, наверное, внизу. Почему так медленно здесь открывают? Скорее, скорее же, дьявол вас побери!
— Сеньора, позвольте мне пройти к моему патрону. И, пожалуйста, никому больше не открывайте.
Хозяйка в недоумении.
— Не понимаю... Вы не можете здесь распоряжаться.
Адальберто врывается к Ласаро без стука. Хорошо, что адвокат дома.
— Сеньор Ласаро, спасите, за мною гонятся!.. Ласаро поднимается из-за письменного стола — бледный, растерянный, напуганный.
— Что вы наделали?
— Они заставили меня... Я выдал Андреса... Спасите. Отец вас озолотит. Они уже у дверей.
Голос Ласаро становится пронзительным:
— Идиот! Уходите отсюда сейчас же! Вас не должны здесь видеть.
Адальберто говорит, как в бреду:
— Мне некуда бежать. Я не успею. Свяжитесь с полковником Линаресом. Вы можете. Вы все можете. Я озолочу вас.
Ласаро визжит:
— Прочь, говорю вам! Прочь отсюда! Я не желаю вас знать!
Адальберто загнан, но последним усилием воли он прибегает к мысли столь же подлой, как и все, что им двигало последние месяцы.
— Мой брат говорил, что мы можем рассчитывать на вас. Я знаю, — вы не с этими голодранцами. И ваш отец от них бежал. Если меня схватят, — я все скажу, сеньор Ласаро. Спасите же меня!
Ласаро мечется по комнате. У него тоже нет выхода. Барильяса выследили; оставить его у себя — значит себя же и выдать. Выгнать его тоже нельзя — мальчишка продаст. Что делать? Что делать?
Звонок в дверь. Они!
В руках у Адальберто пистолет.
— Ласаро, я буду отбиваться...
Он не успел кончить фразу — Ласаро выстрелил. Адальберто упал. В коридоре заплакала сеньора Пласида. В дверях появился Ривера. Он услышал последние слова Адальберто: «Какая с...волочь!»
За спиной Риверы — Донато.
— Зачем ты стрелял? — спросил Ривера.
— Негодяй предал Андреса, — сказал Ласаро, тяжело и прерывисто дыша.
— Разве партия назначила тебя карателем?
— Меня душил гнев! — крикнул Ласаро. — Что мне было делать?
— Вспомнить о том, что ты коммунист.
— Он первый напал на меня!
— Ты объяснишь это полиции. Партию такой ответ не устроит. Постарайся избавиться от трупа.
Ривера и Донато ушли. Сеньора Пласида продолжала плакать. Ласаро закрыл дверь на ключ, выхватил из-под матраца телефонную трубку и бросился к передатчику.
Чиклерос проснулся от настойчивых вызовов. Он схватился за карандаш. «Я — Королевская Пальма, — диктовал неизвестный. — Я — Королевская Пальма. Подтверждаю: главный выехал из столицы. Главный выехал... По приезде вызовет. Последняя надежда встретиться. Последняя надежда встретиться. Дежурьте круглосуточно. Избавьте от неприятностей. Я — Королевская Пальма...»
Чиклерос бросил наушники и громко — так, чтобы слышал солдат, — крикнул:
— Неужели не найдется доброй души напоить меня рефреско со льда!
— Расхныкался, — заворчал солдат. — Карибка тебе спичку жалеет, а ты рефреско захотел. Уймись, дурень!
Наранхо появился, будто по вызову.
— Море пожаловалось солнцу: «Жарко мне нынче, владыко». «А мне от твоих брызг — ух как холодно!» — засмеялось солнце, убегая за море. Наутро они встретились. «Погрей меня!» — взмолилось море. «А ты меня освежи», — заревело солнце. Вспомните их разговор, сеньор, и вы будете всегда довольны.
— У языкастой карибки и сын колючка, — фыркнул солдат.
Наранхо не остался в долгу:
— У пьяной армии только осел трезвый, — уколол он безденежного солдата и оказал Чиклеросу: — Иду в лавку, могу доставить рефреско.
Не успел Наранхо вернуться, как привалили неожиданные гости: шеф тайной полиции полковник Линарес с офицерами связи. Линарес в дом не вошел, а Чиклероса вызвал к машине.
— Что у Королевской Пальмы? — коротко спросил он. Чиклерос постарался выиграть время для обдумывания.
— Я передал вам все депеши, мой полковник.
— Последнюю, — нетерпеливо приказал Линарес. — Перескажи последнюю.
Чиклерос и на этот раз схитрил.
— Главный выехал из столицы, избавьте от неприятностей. — Он, конечно, умолчал о предстоящем вызове Ласаро.
— Да, у него неприятности, — подтвердил Линарес. — Он не передает, когда ожидается возвращение главного?
— Нет, мой полковник.
— У него остались считанные дни. Не может быть, чтобы это было все!
— Я не сплю уже вторую ночь, мой полковник.
Линарес насупился.
— Генри, что вы скажете?—обратился он к спутнику.
— Это вас мы подобрали когда-то в болоте? — спросил вдруг Фоджер.
— Меня. А что?
Фоджер что-то сказал по-английски полковнику, тот возразил; они обменялись еще несколькими фразами, и Линарес приказал:
— Ладно, радист, ты заслужил отдых. Майор подежурит вместе с тобой. Покажи ему рацию.
Чиклерос лихорадочно размышлял: видимо, надо срочно расшифровать депешу, иначе Пальма повторит ее и Фоджер разоблачит обман. Он знакомил Фоджера с рацией и незаметно настроился на прие