«Это, может быть, самая лучшая вещь, какую я мог сделать, и я смею думать, что она хороша», — писал скульптор, завершив работу, которую начал еще во Франции (аллегорическая скульптура зимы делалась по заказу мадам Помпадур для Ботанического сада Малого Трианона в Версале). Был 1771 год, Фальконе жил и творил уже в России, куда уехал по приглашению Екатерины II.
«Зиму» установили в царскосельском Гроте, и тот, словно ожидая именно этого мгновения, превратился в ее музей. В 1796 году, после смерти Екатерины, полюбившуюся ему «зимнюю деву» Павел I увез в Гатчину, где она украсила Белый зал. Незадолго до Великой Отечественной войны «Зиму» передали в Эрмитаж. Там, среди тысяч других шедевров, ее, быть может, непросто заметить… Но сейчас ее время, и она столько может нам рассказать о зиме.
На паруснике(Светлана Обухова)
21 января 1818 года немецкий художник-романтик Каспар Давид Фридрих удивил всех. Уже немолодой и одинокий, чувствовавший себя самим собой только наедине с природой, обычно замкнутый, даже резкий и только в обществе самых близких друзей становившийся заразительно веселым и сердечным, он неожиданно женился на Каролине Боммер.
«Как много изменилось в моей жизни, когда я перешел от „Я“ к „Мы“! — восклицал Фридрих в одном из писем. — Мой старый, простой дом стал совершенно неузнаваемым, чистым и уютным, и я не могу нарадоваться этому». Изменился не только дом. Всегда веселая Каролина, которую никто никогда не видел в плохом настроении, удивительно умела успокоить вспыльчивого и импульсивного художника.
Счастье в любви принесло счастье и в творчестве: 1818 год стал одним из самых плодотворных в жизни Фридриха. Он создал 28 новых картин, среди них хранящаяся в Эрмитаже работа «На паруснике».
Легкий корабль плывет по морю. На его носу устроились мужчина и женщина, они держатся за руки, и взгляды их устремлены к горизонту, где уже показались шпили и дома города… Эта картина была написана сразу после свадебного путешествия супругов Фридрих на остров Рюген в Балтийском море, который так любил художник. И потому ее рассматривают как редчайший в его творчестве случай отражения конкретного события, а в фигурах видят романтизированные портреты Фридриха и Каролины.
К. Д. Фридрих. На паруснике
Отчасти это так, но только отчасти. Ведь Фридрих никогда не «мучил» (его собственные слова) зрителя точным копированием природы: тот, кто на это осмеливается, «берет на себя роль Творца, а на самом деле является лишь глупцом». Он всегда рисовал то, что открывалось его внутреннему взору, стремился передать глубокие и сильные чувства, которые рождались в его сердце, ощущавшем во всем присутствие Бога. «Постарайся закрыть свое телесное зрение, — писал он одному из учеников, — чтобы прежде всего увидеть будущую картину духовным взором, а затем освети ее внутренним светом, который поможет тебе видеть в темноте и отделить суть предмета от его внешних проявлений», — и сам свято придерживался этого правила.
Фридрих любил горные вершины и ели, снежные вихри и бури, но особенно — море и корабли… И все эти образы, увиденные духовным взором художника, ожившие на холсте благодаря его натуралистической манере и говорящие о взаимоотношениях души и Бога, не постичь до конца одними лишь физическими глазами.
Композиция картины «На паруснике» неожиданна для начала XIX века: нижний край холста разрезает палубу, и мы словно оказываемся на паруснике и даже ощущаем его движение — благодаря легкому крену мачты.
Почти всех своих персонажей Фридрих рисует со спины — и предлагает зрителю занять их место. Созерцатели на его картинах — это всегда наши двойники, это всегда мы сами. Но тыльная постановка фигур знакова не только поэтому: будь персонаж повернут к нам, мы бы взялись рассматривать его — красив, не красив, во что одет, чем занят… Но не внешнее в человеке интересует Фридриха, а его духовные возможности, его устремленность к тому, что больше него самого. Женщина и мужчина не смотрят друг на друга, — соединенные любовью (помните Экзюпери?), они смотрят в одном направлении. Очертания города только-только обозначились в рассветном тумане. Он тоже неслучаен: «Местность, окутанная туманом, — написал однажды Фридрих, — кажется шире, возвышеннее, она обостряет фантазию, мы с нетерпением чего-то ждем…» Мыслями, надеждами и мечтами влюбленные уже в том городе — в той жизни, которая их ожидает и которая только начинается. А вместе с ними и мы устремляем свой взгляд к прекрасному городу на горизонте и с нетерпением ждем начала нового этапа в своей судьбе…
Встреча с Гебой(Татьяна Федотова)
Если вы будете в Санкт-Петербурге и соберетесь в Эрмитаж, попробуйте после экскурсии просто побродить по залам этого огромного хранилища мировых шедевров. Интересно, где вы окажетесь через некоторое время, какое место вас притянет?.. Оглянитесь вокруг — скорее всего, именно в этом зале находится то произведение искусства, которое запомнилось вам среди тысяч других.
Вот уже несколько раз, попадая в Эрмитаж, я прохожу один и тот же путь: египетский зал, зал античности, поднимаюсь на второй этаж и останавливаюсь у скульптур Антонио Кановы. «Амур и Психея», «Три Грации», «Орфей», «Геба»… Кажется, дух античности продолжает жить в работах этого мастера, творившего в XVIII веке. Он словно учился у лучших греческих скульпторов! И, как настоящий ученик, не просто копировал античные произведения, а находил в них идеал красоты, гармонии, утонченности и переносил его в свои творения. Канова говорил, что он «изобретает античное», всегда следуя этому идеалу.
Уже с пяти лет, оставшись без отца, Антонио целыми днями проводил в мастерской своего деда, резчика по камню. Еще тогда в мальчике заметили талант местные скульпторы, а с 11 лет Антонио переехал в Венецию и поступил в услужение к местному сенатору Фалиеро, который дал ему возможность учиться ваянию.
А. Канова. Геба
Каждое произведение Кановы — целый мифологический сюжет, целая жизнь. Смотришь на его скульптуры, и трудно поверить, что утонченные, отполированные, воздушные фигуры античных героев были когда-то куском мрамора. «Такая лепка не растворяет поверхность, а как бы создает пластическую форму изнутри, как если бы изнутри, а не извне шел свет», — пишет о работах Кановы Дж. Арган.
…И время перестает существовать каждый раз, когда я оказываюсь рядом с юной девушкой, легко скользящей по облакам, с золотым сосудом в руке. Это скульптура Гебы. В памяти всплывают образы древнегреческих мифов: Геба, вечная юность, дочь Зевса и Геры, Олимп… Спокойное, с чуть заметной улыбкой лицо… Почему именно к Гебе я прихожу снова и снова и не могу уйти, не попрощавшись с ней? Какую тайну знал мастер о юной богине?..
Мифы рассказывают, что от брака Геры и Зевса родились три божества: Арес, бог войны и яростного начала, Гефест, бог-кузнец, созидатель, и Геба, богиня вечной юности. Позже Геба стала женой Геракла, который, пройдя множество испытаний, получил в награду вечную жизнь на Олимпе.
Скульптор изобразил Гебу несущей нектар, который помогает богам оставаться вечно молодыми. А у людей, живущих далеко от Олимпа, есть ли что-то, что помогает сохранить юность?.. С этим вопросом я стала медленно ходить по Эрмитажу, вглядываясь теперь уже не в окружавшие меня шедевры, а в лица людей. Мимо спешили за экскурсоводом туристы, проходили молодые пары, крепко держась за руки, бабушки рассказывали внукам об искусстве. Люди, попадая в этот мир красоты и гармонии, в окружении скульптур греческих божеств невольно выпрямлялись, переставали торопиться и — улыбались.
В этот раз я ушла из Эрмитажа, не попрощавшись с любимой скульптурой. Но теперь это было не нужно, потому что Геба была в глазах каждого…
Граждане города Кале(Светлана Обухова)
Осень 1347 года. Уже десять лет идет война между Францией и Англией, которую потом назовут Столетней. Британцы уже захватили большую часть французских земель, а теперь взяли в осаду портовый город Кале…
Долгие месяцы длилась осада. Люди отважно защищали свой город, но силы иссякали, таяли запасы еды. И страшнее голода терзала мука безнадежности, всем было ясно: еще немного, и город, оставшийся без помощи, падет.
Пусть за стены Кале выйдут и станут перед победителем шестеро наиболее именитых граждан города — в одних только сорочках, босые, с непокрытыми головами, с веревками на шее и с ключами от города в руках, пусть примут смерть, и тогда, обещал король англичан Эдуард III, всем остальным будет дарована жизнь.
Собравшиеся на торговой площади люди обреченно слушали слова бургомистра: разве кто-то из знатных согласится умереть за них? Над всегда шумной площадью повисла тишина…
Но вот вперед выступил Эсташ де Сен-Пьер — старейший и знатнейший житель Кале. Следом вышли еще пятеро: Жан д’Эр, братья Жан и Пьер де Виссан, потом Андрьед Андр и Жан ди Фиенн. Выполняя унизительные требования Эдуарда, они сняли одежду и обувь, оставшись в длинных сорочках, повязали на шею веревку, знак рабства и позора, и медленно двинулись к городским воротам… Эдуард сдержал свое обещание — шесть именитых граждан спасли город.
Пять столетий спустя, в 1884 году, мало кому известный скульптор Огюст Роден получил от властей Кале заказ на памятник Эсташу де Сен-Пьеру. Но, восхищенный подвигом людей, решившихся пожертвовать собой ради спасения родного города, Роден не мог не рассказать об оставшихся пяти. Через четыре года он представил заказчикам своих «Граждан Кале». Скульптура была настолько реалистична и глубоко правдива, что сначала от нее отказались… Только через семь лет памятник все-таки отлили в бронзе.
Шесть человеческих фигур навечно застыли в своем первом шаге к смерти ради жизни других. Но это и не люди вовсе, а силы, вырастающие и борющиеся в человеке, когда он этот шаг совершает.
Позади всех — Андрьед А