Минуты три еще вода кипела, и то там, то здесь появлялись красные пятна. А потом все стихло.
– Неужели… неужели… он слеп… и значит… -говорил Воронов.
– Мы свободны, он безвреден, он нас не видит, – радостно закричала Радиола Кузьминична, начиная спускаться к воде, на что мы не решались все эти дни.
– Подождите, Радиола Кузьминична, не подходите к воде.. А вдруг…
– Ничего! Ничего! – радостно отвечал наш профессор, продолжая спускаться к воде. – Я все же хочу посмотреть на этого зверя.,
В это мгновение водяной смерч взлетел у самого берега, отвратительная голова с кровавыми ямами вместо глаз взметнулась над водой у самого берега, наклонилась на бок, распахнулась пастью и с поразительной точностью для незрячего устремилась в сторону нашей Радиолы Кузьминичны.
У меня захватило дыхание… Небабу спасло то, что она неожиданно поскользнувшись, шлепнулась между скал. Мы, оцепеневшие, следили за отвратительной головой ящера, упрямо тянувшейся к распластавшемуся телу Радиолы. Первым пришел в себя Дима.
– Да катитесь же к нам скорее. Что вы медлите! – задыхаясь, прокричал он. А Николай Николаевич, подбежав к Небабе, схватил ее за ноги и потянул к себе. Когда он оттащил ее от берега метров на двадцать, голова ящера неторопливо втянулась в воду.
Минут через пятнадцать Небаба пришла в себя и прерывающимся голосом спросила:
– Но как же он так точно… так прямо метнулся ко мне?..
– А вы, вы, профессор, разве не слышали, что многие змеи особыми органами могут видеть тепло. Не свет, а тепло, тепло, – со злостью говорил Николай Николаевич. – Вот щитомордники, например, охотятся за теплокровными – грызунами и птицами, особыми органами видят их в любой темноте, видят не световые лучи, а тепловые, понимаете, тепловые. И у этого рейманозавра работали не только глаза, а еще какие-то органы чувств, наподобие тех, которыми снабжены подводные чудовища кальмары, гремучие змеи Америки, питоны, удавы.
Воронов досадливо перебил его:
– Да хватит читать лекцию об этом ящере, дайте же отдохнуть человеку, а вам бы лучше прилечь поспать, – обратился он к Небабе.
Профессор сидела неподвижно – бледная с развевающимися на ветру седыми прядями волос. Потрясение было слишком велико, и она, казалось, лишилась дара речи.
В этот вечер мы все молчали.
На следующий день стало вовсе плохо, за целый день нам дали только по полсухаря – последнее, что у нас оставалось.
Было холодно и в небольшой заводи у берега появился ледок.
Ящер не показывался. Утром как будто раз выглянули ноздри, но далеко от берега и исчезли.
День тянулся медленно. Но, наконец, стемнело, небо разъяснело и стало подмораживать. Из конца залива впервые за все эти дни потянуло ветерком. Это был довольно вонючий и резко холодный ветер, правда, тише ветра, дующего с озера, и волнение постепенно успокаивалось. Около двенадцати при свете ярких звезд мы все собрались на военный совет.
– Завтра будет солнце и может потеплеть, – сказал Воронов, – сейчас чувствуете как морозит?
– И ждать нельзя, – сказал Николаи, – Мы ведь слабеем.
– И ветер попутный, – добавил я.
- – И как решим? – спросил Воронов.
– Попробуем.
Так мы и решили, надеясь, что наш водяной "друг" ушел в конец залива греться в теплые воды и по холодной воде озера не сможет нас догнать.
В четыре часа утра, когда было особенно холодно и темно и особенно хотелось спать, мы, по возможности бесшумно, спустили плот на воду, погрузили все и оттолкнулись от берега.
Несильный ветер беззвучно двигал наш плот по заливу, туда, к открытому озеру, где было наше спасение.
– Тише! Тише! – шепотом говорили мы друг другу.
Время тянулось бесконечно, мы мерзли, а плот, казалось, не двигался. Рассвет застал нас в горле залива и чуть только мы начали выходить в открытое озеро, я, опустив в который раз руку в воду, почувствовал как резко меняется ее температура. Пока мы плыли по заливу, вода была теплая, но здесь, ближе к открытому плесу, она быстро холодала.
– Рискнем? – спросили мы друг друга.
– Рискнем.
И в ту же минуту с одного поворота стартера зарокотал мотор, и плот, подняв перед поплавками небольшую волну, двинулся в озеро.
Всходило яркое, но совсем холодное солнце, озеро выглядело особенно прекрасным, но нам было не до пейзажей.
– Идет! – вдруг закричал Николай Николаевич, смотревший в бинокль в глубь залива.
И действительно, вдалеке мы увидели неширокую темную полосу, которая двигалась вслед за нами. Но шла она гораздо быстрее, чем мы, и расстояние между нами сокращалось.
– Неужели догонит? – шептала Радиола Кузьминична.
Мотор выжимал все, что он мог дать. Но наш тяжелый неуклюжий плот не мог двигаться со скоростью более чем шесть – семь километров в час. Молча следили мы как пенный бурун подходил к горлу залива, как раз и другой показалась над водой мерзкая голова чудовища.
Сначала он был от нас за километр. Потом нас разделяло семьсот метров. Затем пятьсот. Вот уже триста. Вот двести. Еще ближе – сто метров.
– Идет! Идет! – в каком-то исступлении тихо твердил Николай Николаевич.
– Черт возьми! Черт возьми! – повторял Димка, сжимая в руке бесполезный ледоруб.
Остальные напряженно молчали.
И вот прошла минута, другая, пять, расстояние между нами не сокращалось. А затем медленно начало возрастать.
– Мерзнет, мерзнет, гад! – закричал Димка. – Ага! Это тебе, проклятый, не мезозой!
И в этот момент мы увидели, что поднятая полоса остановилась, а потом повернулась и начала двигаться назад.
Он был у входа в заливчик, когда неожиданно дрогнул целый сектор осыпей, двинулся, пополз, и рухнул в воду.
Над озером поднялось в воздух огромное пылевое облако. Было видно, как все валились и валились в воду подмытые скалы и осыпи. Потом пыль закрыла все и почти целую минуту только страшный грохот обвала и бешеное волнение, бросавшее плот, говорили, что в озеро продолжали падать огромные массы горных пород.
– Черт возьми, – сказал я, – как же он?
– Кто его знает, – всматриваясь, отвечал Дима, – не разберешь ничего, все пылью закрыло.
Человек, который его видел(рассказ)
– Что?
– Ледоруб.
– Нет, спасибо. Я привык к своему. Он в порядке.
– А спальный мешок? Хотите мой, пуховый? Он легче вашего.
– Нет, спасибо, мне ничего не нужно.
– И все-таки зря вы.
– Давайте не будем об этом говорить.
– Почему? Наоборот! Нам необходимо поговорить. Вы делаете глупость, а я буду отвечать.
– Вы ни за что не отвечаете.
– Нет! Отвечаю! В конце концов я просто не должен пускать вас!
– Ерунда. Мы уже говорили -на эту тему. Не будем повторяться. Отвечать вам за меня не придется, потому что я в отпуске.
– Все равно! Вы не должны ходить, это опасно и бесцельно. Ничего вы не найдете.
– У меня другая точка зрения. Может быть, и не найду, но искать буду.
– Вообще говоря, я бы должен был отобрать у вас и ледоруб и спальный мешок.
– Тоже не выйдет. Они не казенные, мои собственные.
– Ведь вы же сами знаете, что никакого снежного человека нет! Просто нет!
– А следы? Я видел эти странные следы. Да и не только я.
– Обыкновенный медведь. Только он шел…
– Знаете что, дорогой начальник, вы мне надоели.
– Значит, все-таки пойдете?
– Пойду!
Начальник вышел, хлопнув дверью.
А тот, кто собирался искать снежного человека, тщательно укладывал в огромный рюкзак консервы, сахар, папиросы, патроны. С трудом застегнув рюкзак, он несколько раз приподнял его, прикидывая вес. Затем закурил и долго сидел со скептической гримасой на лице. Видимо, думал о том, что с таким грузом далеко не уйдешь. Потом, отбросив колебания, встал и прикрутил поверх еще спальный мешок. С трудом взвалил поклажу на спину, закинул на плечо ружье, надел шапку. У выхода, небрежно прислонившись к двери, стоял начальник.
– Зря, – сказал он уже как-то бесстрастно. – Вы просто упрямый человек.
"Упрямый человек" передернул плечами, поправил рюкзак и ружье, взял ледоруб, стоявший у двери, и пошел по тропинке вверх по склону.
Отойдя шагов на двадцать, он повернулся и крикнул: "Рыжий!" – и засвистел. Из-за домика станции выскочила здоровенная овчарка. Он улыбнулся и погладил ее.
Начальник, все также небрежно привалившись спиной к двери, смотрел вслед. Перед поворотом человек с рюкзаком оглянулся и поднял руку: начальник пожал плечами и ушел в дом.
А "упрямый человек", не торопясь, двинулся дальше. Он остановился только, когда поворот долины скрыл от него мачты метеостанции. Присев на камень, выкурил папиросу и снова пошел по еле заметной тропинке. Он упорно поднимался все выше – к гребню хребта. Останавливался, когда дыхание совершенно срывалось, и опять шел. Потом снова отдыхал, усаживаясь на ледоруб.
Здесь, в высокогорьях, уже чувствовалась зима. Днем на солнце было еще не холодно, но снег лежал не тая. Ночью темное полотно неба прорывали огромные яркие звезды, и казалось, с этих звезд на землю лился, сковывая все, хрустальный мороз. Словом, наступало не самое хорошее время для путешествия.
Но было кое-что, чего нет летом и что могло очень помочь, размышлял человек. Если еще живы, если уцелели эти таинственные снежные люди, эти галуб-яваны, если еще бродит в приснежных долинах хотя бы один, он должен оставлять следы. В начале зимы, когда всюду ровной пеленой лежит снег, когда галуб-явану нужно проходить огромные расстояния в поисках пропитания, легче всего отыскать эти следы. Именно сейчас ему трудно прятаться, именно теперь больше шансов встретить его.
… Первую ночь путник провел на высоте 4700 метров, у самого перевала. Он разложил спальный мешок между камнями и вскипятил маленькую кастрюльку чаю. Поев, быстро залез в спальный мешок и почти мгновенно заснул. Ночью несколько раз просыпался от холода. Над ним висело все то же яркое, светящееся звездами небо, рядом спокойно дышала собака.