– Я стукну ей, – сообщил Эдик. – Картошку чистить не вызываюсь, потому что терпеть это не могу. Так что поделим обязанности.
Патриция вдруг подумала, что выглядит он удивительно свежим. У всех остальных мужчин под глазами залегли синие круги – от недосыпа, кожа на лице обветрилась, еще бы, они несколько часов провели на морозе, у Павла на руках вздулись мозоли от лопаты, Сергей то и дело потирал натруженную спину, Аркадий Петрович был бледен, а вот на щеках Эдика гулял румянец, глаза были ясными, словно он проспал не пару часов, а всю ночь. И как это у него получается?
Не сдержавшись, она задала свой вопрос вслух.
– Ну, значит, я в лучшей форме, чем все остальные, – пожал плечами Эдик. – А может, это стресс на меня так влияет. Я, признаться, чувствую такой прилив сил, что готов горы свернуть. Такой вот побочный эффект.
– Повезло тебе, Эдька, – Сергей засмеялся. – Я вот, признаться, чувствую себя как выжатый лимон.
Патриции показалось или действительно в коридоре хлопнула входная дверь? Ну наконец-то Федор Игнатьевич вспомнил про свое обещание. Но оказалось, что пришел вовсе не старик-сторож. В гостиную, не разуваясь, влетел юный сэр Ланселот.
– Папагой! – взревел он с порога и начал резво подниматься по лестнице на второй этаж.
– Вы забыли дома попугая? – спросила Патриция, уже начавшая разбираться в поступках юного сэра, у появившейся в дверях Кайди.
– Да, такая жалость. Это выяснилось сразу, как мы приехали в больницу, так что дальнейший визит, надо признать, был довольно сильно скомкан. Правда, мы успели узнать главное – Игорь в удовлетворительном состоянии, и его жизни ничего не угрожает.
В комнате появилась Эмилия, глаза у нее были заплаканы. Ни на кого не глядя, она тоже начала подниматься в свой номер.
– Девочка расстроена? – спросил Павел.
– Да. – В гостиную вошел Айгар, плюхнулся в кресло у камина, растер лицо руками. – Нас не пустили к мальчику, он еще под воздействием лекарств, да и врачи пока не рекомендуют говорить ему, что вся его семья погибла. Мы договорились, что завтра съездим в больницу снова и там уже по обстоятельствам решим. Эмилия думала, что сможет повидаться со своим новым другом, и расплакалась, когда ей не разрешили. Но это ничего. Это не страшно.
– Извини, что бросила на тебя обед, – виновато сказала Кайди, подойдя к Патриции. – Давай помогу, мы вернулись раньше, чем планировали.
– Нет, ничего. Я проспала, поэтому только разбираю продукты, отдыхай, я справлюсь. Я попросила Эдика позвать мне на помощь Карину.
– А Карины нет, – сообщил Эдик, появившись в проеме двери. – У нее дверь не заперта. Я постучал, она не ответила, тогда я попробовал нажать на ручку, дверь отворилась, комната пуста. Карины в ней нет.
– А где же она тогда? – Патриция вдруг сильно встревожилась. С того момента, как она проснулась и спустилась вниз, прошло уже полчаса. Мужчины сидели в гостиной и того дольше и женщину не видели. Где она может ходить так долго?
– Ничего, Айгар сейчас ее поищет, – Кайди перехватила встревоженный взгляд Патриции и расшифровала его совершенно правильно. – Правда, Айгар?
– Вы хотите, чтобы я поискал эту женщину? Но зачем? Она могла уехать в город или вообще уехать.
– Нет, все ее вещи в комнате, – сообщил Эдик. – Хотя, разумеется, она вполне могла сбежать отсюда и без чемодана.
– Зачем ей сбегать, если она ни в чем не виновата? – удивился Сергей.
В коридоре снова хлопнула входная дверь. Патриция встрепенулась, надеясь, что это сторож с оленьей фермы. Но это была Карина, которая, по всей вероятности, даже не думала сбегать.
Как за десять минут до этого сэр Ланселот, она влетела в гостиную, не раздеваясь. Шапка на ее голове сбилась набок, в глазах плескался ужас. Стоя посредине гостиной, женщина раскрывала и закрывала рот, словно выброшенная из морской пучины на берег рыба.
– Карина, что с тобой? – отшвырнув курицу, которую она держала в руке, Патриция подошла к женщине, взяла ее за плечи и как следует встряхнула. Голова Карины мотнулась, как у тряпичной куклы, и Патриции на мгновение стало страшно, что она сейчас отвалится.
Женщина по-прежнему молчала. Что-то в ее неподвижно-застывшем лице было такое, что Сергей встал со стула, подошел ближе, взял Карину за руку и проникновенно заглянул в лицо.
– Вам плохо? – спросил он участливо, специальным «докторским тоном». – У вас что-то болит, Карина? Вам нужно лекарство?
Она сфокусировала взгляд, которым до этого смотрела куда-то внутрь пространства, уставилась Сергею в лицо, потом, словно поняв вопрос, отрицательно покачала головой.
– Нет.
– Тогда что-то случилось?
– Вообще-то у нас у всех случилось, – довольно язвительно сообщил до этого молчавший Аркадий Петрович. Его очки хищно блеснули. – Вообще-то сегодня ночью мы все чудом избежали гибели, потому что если бы лавина прошла чуть левее, то нас бы всех еще выкапывали из-под толщи снега. Мы чуть не погибли, хозяева этой базы мертвы, а их старший сын остался сиротой. Меня не удивляет, что у этой дамы шок. Меня гораздо больше удивляет, что в таком состоянии только она одна.
– У меня нет шока.
Голос прозвучал так тихо, что Патриция с трудом его расслышала. И все-таки это говорила Карина. С трудом разлепляя губы, но все же говорила.
– Нет шока? А что тогда?
– У меня нет шока, потому что они получили по заслугам. И он, и она. И я рада, что они мертвы, – заявила она. – Я даже напилась на радостях, празднуя их смерть. Потому что они мертвы, а я наконец-то свободна.
Патриция отшатнулась, словно наступила на ядовитую змею. Говорить так было нельзя, некрасиво, не по-человечески. Ей вдруг стало интересно, за что именно Карина Матяш так сильно ненавидела Олега и Ирину Девятовых. Знала их раньше? Специально приехала в «Оленью сторожку», чтобы им отомстить?
Она так погрузилась в свои мысли, что пропустила следующие слова Карины. Между тем та что-то продолжала говорить, потому что Кайди тихо ахнула, Айгар вскочил с кресла, а Сергей отпустил руку женщины, которую все еще продолжал сжимать.
– Простите, что вы сказали? – спросил Павел. – Карина, немедленно повторите, что именно вы сейчас сказали.
Патриция с благодарностью посмотрела на него, поскольку умудрилась все прослушать.
– Там на улице старик-сторож, который работает на ферме, – медленно и очень отчетливо произнесла Карина.
Ее ярко накрашенные алой помадой губы, двигаясь, напоминали какой-то хищный цветок. Саррацения – вот как он назывался. Из трубочки, которую создавал цветок, было не выбраться, если какому-то паучку или мухе не повезло оказаться внутри. Вот и рот Карины отчего-то напоминал Патриции такую вот смертельную ловушку.
– Я шла к дому и увидела его, – продолжала тем временем Карина. Интересно, и чем ее мог так напугать безобидный Федор Игнатьевич? – Он лежит на дорожке, головой в сугроб. Я думала, ему плохо, и наклонилась, чтобы помочь. А он, а он…
Она задышала широко раскрытым ртом, словно испытанный там, на улице, ужас настиг ее и сбил дыхание.
– Он мертвый, – наконец договорила Карина. – Понимаете, мне кажется, что его убили.
* * *
С того момента, как я проснулся ночью от того, что кто-то громко кричал «Беда!» и требовал одеться и выйти на улицу, потому что на нас идет лавина, я так и не пришел в себя. Сон между часом и двумя ночи – самый крепкий и сладкий. Выдергиванье из него сродни крепкому удару в челюсть, после которого очертания предметов расплываются перед глазами.
Именно поэтому все, что происходило дальше, было словно в тумане. Я машинально оделся и собрался, захватив все самое ценное из номера. Паспорт, визитки, телефон и зарядка к нему, очки и лекарства лежали в небольшой сумке, которую я предпочитаю держать при себе.
Что бы ни ждало впереди, я был к этому готов. По крайней мере, тогда мне так казалось. Боже, как я ошибался. К тому, что на месте дома, в котором жил Девятов, окажется подпирающий небо сугроб, погребший под собой и самого Олега, и всю его семью, я готов не был.
Конечно, я принял в спасательных работах самое активное участие и не потому, что так уж рвался его спасать, а именно из-за поглотившей меня растерянности, непонимания, как жить дальше, если окажется, что Девятова больше нет.
Несколько часов я махал лопатой. Таких физических усилий я в своей жизни не прикладывал, наверное, никогда. Но я копал и копал, отчего-то уверенный в том, что именно мне повезет наткнуться на Девятова под снегом. Я представлял, как моя лопата уткнется во что-то мягкое, я наклонюсь, чтобы счистить налипший снег с его лица, он с трудом откроет глаза, уставится мне в лицо, разлепит спекшиеся губы и прошепчет: «Это ты? Очкастая рыжая жаба». В моей голове неотвязно крутилась эта картинка, а в следующем сменяющемся ее кадре я с размаху всаживал лопату в девятовскую грудь, чтобы заставить его замолчать.
Я не был готов к тому, что его найдет другой человек. И к тому, что Олег будет уже мертв, я тоже готов не был. И к тому, что мне доведется увидеть тело его полуторагодовалого сына. И к тому, что его жена уйдет в могилу вслед за ним. Я не хотел им смерти. Я хотел сам его убить.
С того момента, как спасательная операция была свернута, кадры в моей голове текли как в замедленной съемке. Они были черно-белыми, словно шок стер цвет. Вокруг меня ходили люди, что-то говорили, о чем-то советовались. Я не слышал, потому что внутри себя решал очень важную задачу – как жить дальше в мире, в котором больше нет Олега Девятова.
Я пытался осмыслить, что именно чувствую. Наверное, это были свобода и трепет от непонимания, что с ней делать. Оказывается, все, что я совершал до сих пор, было направлено на то, чтобы доказать Олегу Девятову, моему бывшему однокласснику, которого я не видел много лет, что меня есть за что уважать.
Судьба сложилась так, будто я приехал в «Оленью сторожку», чтобы предъявить ему результаты своих успехов. Я получил болезненный удар, встретив его, а он походя обозвал меня школьным прозвищем, моментально вернув в детство, в тот ужасный год, в котором мне исполнилось девять и я пытался покончить с собой, не вынеся издевательств. И вот он умер до того, как я придумал, как ему отомстить.