ном направлении по фронту до 60 км и на глубину до 20 км…
<…>
Седьмое. 10 августа продолжаю наступление всеми силами».
Из отчёта о боевой деятельности войск Забайкальского фронта в наступательной операции в августе 1945 года:
«… За 15 дней операции войска армии (6-й Гвардейской танковой. – С. К.) прошли свыше 1 100 км со среднесуточным темпом движения более 70 км…
Опыт действий 6-й Гв[ардейской] танковой армии показал, что крупные соединения БТ и МВ (бронетанковой техники и моторизованных войск. – С. К.) способны действовать на неподготовленном и некультурном театре войны, а также проходимость хр[ебта] Б[ольшой] Хинган даже в самый дождливый период…»
Оттуда же:
«Итоги и выводы:
…9. Сосредоточение на направлении главного удара до 70 % пехоты, до 90 % танков, артиллерии и авиации обеспечило создание большой пробивной силы, что служило залогом успешного разгрома противника, если бы он оказал сопротивление, а глубокое оперативное построение боевых порядков как армий, так и фронта позволяло наращивать силу удара из глубины и маневрирование по фронту…»
Как всё это отличалось от былых «гениальных» «идей» Тухачевского и К°, по которым из 17-тысячной дивизии в атаку в первом эшелоне должны были наступать всего шестьсот сорок бойцов, а остальные должны были дожидаться прорыва обороны для «развития успеха»…
А темпы наступления?
Такие не снились даже вермахту в мае 1940 года во Франции и, увы, в июне 1941 года в России.
А уверенный боевой язык советских военачальников – воспитанников сталинской эпохи и сталинской полководческой школы!
О войне с Японией у нас издано не так уж много мемуаров, но кое-что издано. И из воспоминаний бывшего командующего 1-й Краснознамённой армией 1-го Дальневосточного фронта дважды Героя Советского Союза генерала армии Афанасия Павлантьевича Белобородова приведу лишь то место, которое касается сразу и Маньчжурской стратегической операции, и ядерного фактора в той войне:
«Утверждается, что именно атомная бомбардировка доказала всем в Японии, в том числе и военному руководству, безнадёжность дальнейшего сопротивления. По этому поводу замечу следующее. В августе сорок пятого года мне довелось допрашивать командующего 5-й японской армией (генерал Норицунэ Симидзу. – С. К.) и многих других генералов. В ходе допросов, которые часто касались морального состояния японских войск, ни один генерал не упомянул про атомную бомбу. Даже вскользь. А недавно, работая с архивами 1-й Краснознамённой армии, я опять перечитал протоколы и этих допросов… Нет, память мне не изменила… Зато о моральном воздействии, оказанном на японских военнослужащих взятием советскими войсками Берлина, вероятным вступлением Советского Союза в войну с Японией (жирный курсив мо, – С. К.) и, наконец, началом Маньчжурской стратегической операции, – об этом говорили все пленные. И генералы, и офицеры, и солдаты утверждали, что… мысль о близком и неминуемом разгроме Японии всегда и всюду связывалась с возможностью «русского наступления в Маньчжурии»…»
Генерал Белобородов резонно замечал, что англо-американцы штурмовали в Тихом океане то один, то другой остров неделями, а то и месяцами. Так что на материке, на маньчжурском и корейском театрах военных действий (как раз там, где наступала Красная Армия) янки могли бы застрять тем более надолго, по некоторым оценкам, до 1947 и даже до 1948 года.
Если бы СССР не вступил в войну, что привело к её быстрому завершению, янки оказались бы в «интересном положении»: атомные бомбы были бы нужны и против реального врага – японцев, и против потенциального врага – русских. А бомб этих в 1945 – 46 годах у США было ещё не так уж и много. Причём применение тогдашнего ядерного оружия на поле боя было бы не так эффективно, как по площадным целям типа городов. И как бы «покорители Окинавы» воевали в Маньчжурии – это ещё бабушка надвое сказала. А вот мы там отвоевали быстро и «на пять».
Да, можно было бы написать ещё о многом и провести не один ряд сравнений, однако закончу, пожалуй, вот чем…
6 МАРТА 1944 года английская «Дейли Мейл» сообщала, что группа финансистов, промышленников и парламентариев-тори открыла кампанию за компромиссный мир с Японией, мотивируя это тем, что Япония должна стать оплотом антикоммунизма в Азии.
А 1 мая 1945 года на заседании кабинета морской министр США Форрестол поставил вопрос: «Насколько целесообразно нам добивать Японию?.. Какова наша политика в отношении русского влияния на Дальнем Востоке? Что мы собираемся противопоставить этому влиянию: Китай или Японию?»
Вопрос был почти риторическим, потому что Китай не мог быть противовесом России и в силу явной слабости, и в силу нарастающего «покраснения», а Япония после неизбежного тяжёлого поражения тоже не смогла бы противостоять России. В то же время Япония была намного более удобным, чем Китай, объектом для присутствия США, которые и были намерены стать решающей силой в Азиатско-Тихоокеанском регионе.
Противостоять давлению США Япония могла бы в союзе с Россией, однако она ещё в начале ХХ века отвергла такой союз и лишь на словах признала его благодетельность для Японии в 1945 году.
В итоге мы вновь пришли в 1945 году в Порт-Артур и Дальний-Далян… Мы вернули себе полностью Сахалин и естественно принадлежащие России Курильские острова… Мы обрели влияние в Корее и в Китае… Но всё это не отменяло того очевидного факта, что в случае умной политики Японии в отношениях с СССР мы могли бы получить всё это без войны с Японией. Советскому Союзу пришлось вступить в войну с Японией в союзе со своекорыстными, безжалостными и агрессивными англосаксами в силу политики самой Японии.
Япония могла, изжив агрессивность в отношениях с Россией, сохранить положение комплексно (в том числе и в военном отношении) ведущей азиатской державы, дружественной России. Без вступления России в войну Америка не имела бы в Японии лёгких триумфов.
Теперь же, после поражения, Япония могла катиться лишь по американской «колее», разменивая самобытную великую судьбу на видеоплейеры и пластикового Микки-мауса.
В октябре 1945 года – уже после подписания 2 сентября на борту линкора «Миссури» Акта о капитуляции – новый японский кабинет сформировал барон Сидехара, сторонник ориентации на Америку, монархист и родственник руководителей концерна «Мицубиси».
И пошло-поехало…
СССР не получил на территории Японии своей оккупационной зоны, хотя она вначале и предполагалась, зато в Японии забирали силу оккупационные власти США. В 1950 году формально ещё существовал объединённый Союзный совет, однако 21 декабря 1950 года в «Известиях» было опубликовано пространное заявление Члена Союзного совета для Японии от СССР генерал-майора А. Кисленко. Из него следовало, что к концу 1950 года в Японии, после издания директивы верховного командующего оккупационными войсками генерала Макартура о закрытии газеты японской компартии «Акахата», японскими властями было запрещено ещё 1 200 печатных изданий, начались увольнения прогрессивно настроенных университетских профессоров и преподавателей, исключения студентов. Только из токийского университета Васеда было исключено более ста студентов.
Зато 13 октября 1950 года по указанию американских оккупационных властей японское правительство восстановило в политических правах более десяти тысяч активных руководителей милитаристских организаций, руководителей монополистических концернов, бывших кадровых офицеров армии и флота и чинов японской тайной полиции.
Это был хороший практический комментарий к Декларации глав правительств Соединённых Штатов, Соединённого Королевства и Китая о Японии от 26 июля 1945 года, где в пункте 6-м говорилось:
«…Навсегда должны быть устранены власть и влияние тех, кто обманул и ввёл в заблуждение народ Японии, заставив его идти по пути всемирных завоеваний…»,
а в пункте 10-м:
«… Японское правительство должно устранить все препятствия к возрождению и укреплению демократических тенденций среди японского народа. Будут установлены свобода слова, религии и мышления…»
В Корее в это время уже шла новая война, затеянная янки, а в новейшей истории Японии начинался новый период. И он, как и все предыдущие, имел антисоветский и антирусский окрас, сохраняющийся, увы, по сей день.
Зачем?
В своих послевоенных мемуарах Сигэнори Того (1882–1950), карьерный дипломат с 1913 года, бывший собеседник Адама Малика, сожалел, что японцы слишком долго не решались «заинтересовать» русских серьёзными предложениями. Того был прав. Ещё в сентябре 1944 года японский МИД составил перечень возможных уступок СССР, и он был таким, что всё для Японии могло бы обернуться иначе, если бы этот перечень был доведён до сведения СССР тогда же, в реальном масштабе времени.
Вот этот перечень:
«разрешение на проход советских торговых судов через пролив Цугару (Сангарский, между островами Хоккайдо и Хонсю. – С. К.);
– заключение между Японией, Маньчжоу-го и СССР торгового соглашения;
– расширение советского влияния в Китае и в Азии;
– демилитаризация советско-маньчжурской границы (то есть полная эвакуация Квантунской армии. – С. К.);
– использование Советским Союзом Северо-маньчжурской железной дороги (бывшей КВЖ. – С. К.);
– признание советской сферы интересов в Маньчжурии;
– отказ Японии от рыболовной конвенции;
– возврат Южного Сахалина;
– уступка Курильских островов;
– отмена Антикоминтерновского пакта;
– отмена Тройственного пакта (то есть отказ от союза с Германией. – С. К.)».
Японцы не решились на предложение нам этого, ими же составленного перечня ни в 1944 году, ни даже накануне своего близкого краха. Но стань это реальностью осенью 1944 года, а ещё лучше осенью 1942 или 1943 года, а ещё лучше до начала войны Германии с СССР – и история трёх великих держав и народов, советского, немецкого и японского, могла бы сложиться в XX и XXI веке совершенно иначе.