Наверное, ветер, думаю. Нашёл бумаги, запер сейф, только хотел встать, слышу, что там не только шаги, а и стулом кто-то двигает.
— Шмулев, разве ты не слышишь?
— Слышу, — отвечает. — Ну что, пойдёмте?
— Как так? Посмотрим.
Тут он скорчил недовольное лицо.
— А ну её. Чего смотреть? Нехай её.
— Ты про кого?
— Да про бабу, что тут ходит.
— Что ты несёшь? Какая баба? Гони её вон!
Он вытянул шею и повел носом.
— Как её выгонишь, коли она не живая?
— Ну-у, опять нализался!
— А вы спросите других сторожей. Как девять часов ударит, так и пошла стучать по всем кабинетам… И ребёночек на руках.
Меня взбесила эта глупость.
— Идём!
И опять, едва мы вошли в соседнюю комнату, я увидел, как кто-то промелькнул к двери и скорыми шагами направился туда. Сзади ковылял Шмулев и всё твердил:
— Оставьте вы её, товарищ начальник, ну зачем вам?
В третьем кабинете я уже ясно видел, как между столов, торопясь и кутаясь, шла невысокая худенькая бабенка в платке на голове, в кофте, с чем-то, завернутым в одеяло.
— Что тебе надо? Пошла вон! — крикнул я.
Она на секунду остановилась, испуганно оглянулась и затем, быстро семеня ногами, пошла по коридору. Я за ней.
— Стой! Кто ты? Как попала сюда?
Но она не оборачивалась, не останавливалась. Я решил догнать ее во что бы то ни стало, завести её в тупик. Но тут-то и произошёл казус. Она, очевидно, прошла сквозь запертые двери, и я остался ни с чем, хотя почти уже дотрагивался до её плеча. Холодный пот выступил на моем лбу, я растерянно взглянул на Шмулева.
— Ну? — сказал он совсем хмуро. — Взяли? Охота вам со всякой, можно сказать, мерзостью возиться.
— Шмулев, да что же это? — спросил я. — Ты её часто видишь?
— А кто не видит? Все сторожа видят, в хозяйственной службе видят, когда спирта обопьются и ночуют. Она у них по коридору ходит, она и теперь там…
Я прошёл в комнату сторожей и жадно выпил два стакана воды. Второй сторож насупившись писал что-то в книге дежурств или в моем присутствии делал вид, что работает.
— Мы опять ее видели, — сообщил Шмулев.
— То-то я смотрю, как вы воду лакаете, — сказал мне второй сторож. — А нам каково? На прошлой неделе она заявилась сюда, прямо в дежурку, с младенцем. Никифоров так и грянулся.
— С этим надо разобраться, — решил я.
— А как вы разберетесь? Ходит видение из загробного мира, нас смущает. Что ж тут поделать? Разве молебен отслужить, да не позволят. Но в таких случаях и молебен не помогает: это ведь не наваждение, а самый натуральный покойник.
— Нет, надо разобраться, — настаивал я.
— Очень обяжете. А то дежурить невозможно без бутылки…
Министерство наше расположено в старинной городской усадьбе, образующей флигелями полукруг, с большим внутренним двором. Подвал как будто был еще древнее. Только этот факт и заставил меня отнестись к происшествию более серьезно. Но когда полчаса спустя я рассказал о пережитом в квартире дяди, где собрались и другие начальники, так как в любой момент их могли вызвать „на ковер“, мне не поверили, даже подняли на смех. Тогда я предложил всем пойти ночью в министерство и убедиться. Среди хохота и шуток все согласились и даже заключили пари. Определён был и день.
Я предварительно собрал сведения, где по преимуществу появляется это странное существо. Оказалось, что чаще всего оно блуждало по длинному коридору, вдоль которого располагались хозяйственные службы. Если кто-то показывался в коридоре, баба ждала его приближения, качая ребёнка, а затем уходила всегда в одну и ту же сторону: откуда пришла. Собралось нас пять человек, желающих изловить призрак, все — коммунисты. И два сторожа.
В десять вечера мы сели в одной из комнат отдела снабжения, достали карты и начали писать „пулю“. Уже одно это обстоятельство показывает, насколько серьезно мы отнеслись к появлению тени. Немало было смеха и по поводу охотничьего ножа, который я захватил: говорили, что в моей должности надо ходить с плеткой, что советнику по дореволюционной иерархии тем более прилично сражаться с бабами, которые привечают сторожей и хозяйственных забулдыг. Впрочем, на нашем столе тоже стояли коньяк и закуски. Словом, было очень весело до той минуты, когда Шмулев, стоявший у двери, шепнул:
— Идёт!
Карты выпали из наших рук. Все побледнели. Я схватился за нож, сторожа включили фонари. Сердце колотилось как барабанная дробь. Мерный стук шагов раздавался явственно и гулко по пустому коридору. Шмулев повернулся ко мне и сказал:
— Ну?!
Я распахнул дверь и выпел в коридор. Она была возле меня и при моем появлении сразу остановилась. Свет фонаря падал на ее старый вылинявший платок. На руках ее что-то шевелилось, завёрнутое в тряпки. Она смотрела на меня исподлобья, черты лица точно колыхались: то расплывались, то проступали ясно… Наконец я овладел собой и сделал шаг к ней. Она быстро повернулась и пошла прочь.
— Свети! — крикнул я и кинулся за ней.
Но и она побежала. Свет прыгал вокруг меня и изредка освещал её спину. Ноги ее шлепали быстро, стуча башмаками. Ноги были без чулок, худые, посиневшие, а башмаки свободно хлябали на них. Я даже видел её крупную пятку…
Она выскочила на чёрную лестницу и стала спускаться. Удивительно, как она не теряла обувь, прыгая через две ступеньки. Один пролет, второй. Она бежит все дальше, мы задыхаемся, но бежим: нельзя же терять ее из вида. Я опережаю всех и все еще вижу ее. Последний поворот, и я наткнулся на какую-то дверь — дальше хода нет. Подбегает Шмулев с фонарем. Это дверь в подвал, объясняет он. Вокруг голые стены, в углу — транспаранты, на двери — амбарный замок. Мы столпились. Что делать? Послали за ключом.
Шмулев бегал за ним минут десять, еще повозились, чтобы открыть тугой замок. Наконец дверь пустила.
Обыкновенный подвал, красные кирпичи по стенам, внизу белые из камня, запах затхлости и сырости. Огляделись.
— Много не найдём, — сказал кто-то.
А она стоит неподалёку и смотрит на нас. Я — к ней. Она опять повернулась и пошла. Бежать тут неловко: надо прыгать через ящики и мусор. Но и она не торопится: идет в трех шагах от нас. Дошла до одного угла, опять оглянулась и прижалась спиной к стене. Шмулев поднёс фонарь чуть ли не к самому ее лицу, она отклонилась и вдруг словно стала уходить в стену, точно ее вдавливало туда, и тут же на наших глазах ушла совсем, осталась только кирпичная стена.
Мы стояли молча, будто дожидались чего-то.
— Что же делать? Что там за стеной?
— Земля, — ответил Шмулев, — дом-то за столько лет просел.
Тут я заметил, что в одной руке у меня нож, а в другой — карандаш: я как собрался записывать мизер, так и не выпустил его из рук. Я начертил большой крест на том месте, где она исчезла, и мы ушли.
Позже я настоял, чтобы под моим крестом вынули ряд кирпичей. Постройка была фундаментальная, крепостная. На высоте в полметра от пола было найдено пустое пространство. Там лежали кости женского скелета. Платье и мелкие кости истлели, но башмаки остались. Я побоялся взять их на память. Детского скелета не было. Знакомый историк сказал мне, что башмакам лет двести-триста и такие носила только прислуга в городах. Потом я тайком отдал их вместе с костями священнику, и тот их отпел и похоронил за мой счет. Больше я о привидениях в нашем министерстве не слышал. Жалко, что в те времена о таких вещах в печати не сообщали».
По всей видимости, в данном случае мы имеем дело как раз с принесением жертвы, только здесь мать последовала с ребенком. Хотя, зная самодурство наших бар, их склонность к массонским играм и прочему экзотическому сектантству, можно предположить и другое решение.
Для полноты картины надо указать, что существовали и более мягкие формы «жилищного ритуала». В некоторых местах, например, довольствовались цыпленком. В Крыму при раскопках городища Генеральское в юго-восточном углу помещения было обнаружено ритуальное захоронение собаки. Для этого были вынуты несколько камней из нижнего ряда, образовавшуюся нишу отгородили подтесанной плитой. Затем насыпали ровный слой мелких раковин, на который уложили собаку, сверху ее засыпали толстым слоем золы. В золе нашли запечатанный светильник, небольшой горшочек и чашку. Археологи сразу вспомнили, что еще два подобных ритуальных захоронения известны по городищу, отождествляемому с Зеноновым Херсонесом, и пришли к выводу, что морские раковины, по всей видимости, символизировали воду; зола и светильник — огонь, а сосуды — достаток в доме. Это атрибуты любого благополучного жилища. Собака же — страж дома, символ безопасности и к тому же спутник Гестии — богини домашнего очага.
Однако самый примечательный факт обрядового захоронения был отмечен при раскопках в городе Гезере, в Палестине. Под фундаментом здания С. Макалистер обнаружил верхнюю часть скелета семнадцатилетнего юноши и два скелета взрослых мужчин, лежавших во всю длину. Вокруг них было много глиняной посуды. Рука одного из мужчин была опущена в чашу, чтобы достать пищу и подкрепиться для тяжелой работы подпирания стен. Но если с мужчинами все ясно, то почему с двумя живыми захоронили половину мертвого? К этому надо добавить, что неподалеку С. Макалистер открыл высеченную в скале гробницу, где находились 14 мужских скелетов и верхняя половина скелета девушки в возрасте 14 лет. Обе находки датировались временем до исхода евреев из Египта. Дж. Фрэзер предположил, что хозяин дома и еще кто-то в чем-то поклялись, стоя на трупах девушки и юноши, затем они разрубили или распилили трупы и унесли с собой «свидетелей» клятвы.
Таким образом обряд принесения жертвы для прочности жилища и защиты от посягательств на него злых сил, вероятно, древнейший, который удалось проследить археологически. Разница лишь в том, что неандерталец боялся души медведя, которого убил, чтобы завладеть пещерой, а современный человек трясётся от барабашек…
Потоп в пещере Шанидар
Из многих явных противоречий и несоответствий библейского Потопа одно из ярких — количество «всякой твари по паре»: по Карлу Линнею одних только млекопитающих на Земле около трех с половиной тысяч видов, и среди них такие тяжеловесы, как слон, бегемот, носорог; особого отношения требовали даже мелкие хищники, не говоря о крупных; а еще — двадцать тысяч видов птиц; а еще миллион видов насекомых, — и всех