— Согласна, — сухо ответила графиня, сделав едва заметное движение, после чего все лезвия с щелчком сложились и вошли в рукоять. — Пожалуй, я для верности прикачу сюда какую-нибудь из баденских пушек, если вы не против.
— Против, — тотчас же отозвался странный гость. — Пушка произведет грохот, пробьет стену, а я предпочитаю тишину. Лучше входите, сударыня, и затворите дверь… вот так! Надеюсь, вы исправно получали мои письма?
— Вполне, — ответила графиня, проходя в комнату и с неодобрением косясь на крошки хлеба, просыпавшиеся на бюро. — В данный момент вы, кажется, должны находиться в Африке.
— Значит, вокруг нас Африка, — беспечно ответил странный гость, жестом обводя все, что его окружало. — Скоро вы получите письмо о том, как я героически сражаюсь с людоедами.
— Ну раз речь идет о вас, бедолагам можно только посочувствовать, — съязвила Вера.
— Ваша забота о людях, сударыня, делает вам честь, — промолвил незнакомец, блеснув глазами, которые в свете огня свечи казались фиалково-синими. — Кстати, я должен извиниться за то, что вторгся без разрешения в ваш тайничок и похитил этот дивный херес и прочую снедь, но у жены не должно быть секретов от мужа, и вообще… — Он приложился к бутылке и сделал еще один глоток. Вера Андреевна нахмурилась.
— Вы могли хотя бы взять бокал, — сердито бросила она, — а не пить так.
— Я не нашел бокала, — сообщил граф Вильде (поскольку ночной гость был именно он). — Ради бога, сядьте и перестаньте испепелять меня взором. Вы ведь отлично знаете, что со мной это совершенно бесполезно.
Вздохнув, Вера опустилась на кушетку напротив бюро.
— Вы что, не ели три дня? — спросила графиня.
— Только два, — ответил ее собеседник, — но этого вполне хватило. Я привез важные вести. Мексиканцы расстреляли императора Максимилиана.
Вера недоверчиво поглядела на супруга. В те времена покушения на правителей, а тем более убийства, происходили крайне редко. Император Николай, начавший свое царствование с подавления кровавого мятежа, свободно прогуливался по Петербургу без всякой охраны. Хотя Максимилиан явился в совершенно чужую страну фактически как захватчик и с помощью иностранных штыков, никто не предполагал, что его царствование обретет такой конец.
— Вы уверены? — спросила графиня.
— Абсолютно уверен.
— C’est affreux[46], — сказала Вера больным голосом.
— С человеческой точки зрения — несомненно. С политической это значит, что Наполеон, который втянул Максимилиана в мексиканскую авантюру, а затем бросил его на произвол судьбы, потерял последнего возможного союзника в будущей войне. Император Франц-Иосиф никогда не простит Наполеону смерти брата. Австрийская империя не станет помогать Франции. — Граф Вильде хлопнул ладонью по столу; Вера вздрогнула. — А после парижского выстрела в государя очевидно, что и мы не станем помогать французскому ублюдку. Его песенка спета, и если у него не хватит ума умереть в ближайшее время, Франции конец.
— Вы так говорите, — хмуро заметила Вера, — как будто у французов нет армии и они не смогут ничего противопоставить пруссакам в случае войны.
— О, Вера Андреевна, в том-то и прелесть, что это уже не пруссаки, это немцы. Вы, как и многие, пропустили момент, когда маленькая грозная Пруссия превратилась в большую и куда более могущественную немецкую империю. Формально сама империя еще не провозглашена, но это только вопрос времени. А что касается войны французов с немцами — простите, но французам в ней ничего не светит. Немцы деловито ощиплют галльского петуха и сварят из него суп, и как бы громко петух ни кукарекал, ему это не поможет.
— И в чем же наш интерес?
— Вы же прекрасно знаете, Вера Андреевна, что нынешнее царствование унаследовало от предыдущего поражение в Крымской войне. Мы не имеем права даже держать свой флот в Черном море. Если все пройдет так, как я надеюсь, мы сумеем аннулировать Парижский трактат, условия которого нам продиктовали победители. Но вы, если вам так хочется, можете считать, что я ни в чем не разбираюсь и что все дело в том, что я испытываю к французам чувство личной неприязни.
— Разумеется, я так не думаю, — спокойно ответила Вера.
— Прекрасный херес, — невпопад заметил граф, приканчивая бутылку. — Ваше здоровье, сударыня… Когда государь возвращался из Парижа в Петербург, он проезжал через Баден. Я знаю, что вы его видели и говорили с ним. Его императорское величество должен был оставить для меня письмо; где оно?
— У меня, — отозвалась Вера, доставая откуда-то из складок платья небольшой конверт. Граф взял его, поглядел на печать и нахмурился. — Да, я его прочитала… на случай, если бы с письмом что-нибудь случилось и мне пришлось бы передавать вам его содержание.
— Ну, знаете ли, сударыня… — начал закипать граф.
— Не вы ли совсем недавно говорили, что у мужа не должно быть секретов от жены? — медовым голосом напомнила Вера Андреевна.
— Я говорил совсем другое.
— А я запомнила именно так.
Графу, очевидно, было что возразить, но он предпочел воздержаться и, сломав печать, внимательно прочитал текст.
— В свете того, что произошло в Мексике, все это уже не имеет никакого значения, — проговорил он, после чего сложил письмо и сунул его в пламя свечи. Оно загорелось с уголка, потом заполыхало целиком, и со своего места Вера видела, как чернеет бумага и исчезают написанные на ней буквы. Догоравший клочок письма граф бросил в декоративную вазу.
— Значит, вы останетесь в Бадене? — спросила Вера.
— Как я могу остаться в Бадене? Я же нахожусь в Африке в настоящее время, — ответил ее муж, пожимая плечами. — Кстати, я просил родных, чтобы они отправляли вам письма, которые предназначаются мне. Они все еще у вас?
— Разумеется, — отозвалась Вера. Она встала, подошла к бюро, выдвинула какой-то секретный ящичек и достала оттуда связку писем. — По правде говоря, было трудно убедить их, что именно я должна переправлять их послания вам.
— Но не сомневаюсь, что вы и с этим справились, — заметил граф, беря письма. — Их вы тоже читали?
— Нет. Зачем мне портить себе настроение? Я же прекрасно знаю, что они напишут вам обо мне… и обо всем остальном.
— Какая поразительная избирательность, — проворчал граф. Он занялся письмами, быстро пробегая глазами строки — совсем не так, как читал раньше письмо императора Александра. Одно из посланий заставило его нахмуриться, он дернул щекой, и Вера обратила на это внимание.
— В чем дело? — спросила она.
— Имение, — коротко ответил граф. — На нем накопились долги.
— Много?
— Почти шесть тысяч рублей. — Он посмотрел на жену и улыбнулся. — Ну же, где ваша любимая фраза «меня это не удивляет», и дальше что-нибудь про образ жизни моих родственников?
Вера задумчиво смотрела на мужа.
— Марья Алексеевна Хилкова недоумевает, — негромко проговорила она, — отчего я вам не изменяю. По правде говоря, иногда я тоже… недоумеваю.
В комнате воцарилось молчание.
— Кажется, свеча догорает, — буркнул граф. Вера едва заметно кивнула в сторону небольшого комода.
— Запасные свечи в правом верхнем ящике, — сказала она.
Граф Вильде поднялся с места и стал возиться, выдвигая ящик, задвигая его и зажигая новую свечу.
— Надеюсь, княгиня все же не слишком вам докучает, — проговорил он, тщательнее, чем обычно, выбирая слова. — Вы часто видите герцогиню Луизу?
— Не так часто, как мне хотелось бы.
— В таком случае вы можете произвести на нее впечатление. Расскажите ей, что вам приснилось, будто Максимилиана расстреляли. Герцогиня расстроится, несколько дней не пожелает вас видеть, а потом, когда ваш сон подтвердится, она загорится любопытством и вызовет вас. Дальше, Вера Андреевна, все зависит уже только от вас, но вы наверняка сумеете повернуть дело так, чтобы заинтригованная герцогиня выделила вас из всех, кто ее окружает. Немного такта, немного хитрости — и она вскоре станет делиться с вами тем, чем не делится больше ни с кем.
Графиня вздохнула.
— Мне надоел Баден, — сказала она, — и еще больше надоело изображать сплетницу. Надоело казаться остроумной и стараться привлечь к себе людей, которых в других обстоятельствах я бы даже не пустила на порог.
— Однако это лучший способ собирать сведения, которые в один прекрасный день могут очень даже пригодиться. Согласен, большая часть сплетен — редкостная чушь, но даже среди чуши попадается важная информация. И я даже не сомневаюсь, что, сидя в скучном Бадене, вы успели узнать много такого, что может представлять интерес.
— Возможно, — ответила Вера Андреевна, поводя плечами. — Например, я узнала, что некий Платон Афанасьевич Тихменёв дружен с Герценом.
— Тихменёв? Это редактор какой-то печатной помойки, которая по недоразумению именуется журналом?
— Quel langage[47], — с укором промолвила Вера.
— Простите, я слишком много времени провел в море. Оно не церемонится с людьми, и люди не церемонятся друг с другом… — Граф вздохнул, растирая рукой лоб. — С чего вы взяли, что Тихменёв и Герцен — друзья?
— Платон Афанасьевич недавно встречался с ним в Венеции. Своего собеседника в Бадене редактор уверял, что видел Герцена всего несколько минут, и тут же привел множество подробностей его жизни, которые за такое время попросту не узнаешь. Конечно, там была вовсе не одна встреча, а судя по степени откровенности, Тихменёв куда ближе к Герцену, чем пытается представить.
— Herzen est politiquement mort[48], — спокойно промолвил граф, глядя на колеблющееся пламя свечи. — Нас он больше не интересует. Пусть бранится с другими эмигрантами, отвлекая их внимание, для этого он вполне сгодится. — Он взял с бюро одно из писем, которое уже прочитал, и снова просмотрел текст. — Что еще любопытного вы можете мне сообщить?
— Натали Меркулова в Бадене — приехала сюда, чтобы встретиться с дочерью от князя Вязмитинова, которую воспитали родственники. Впрочем, кажется, это совсем не по вашей части, — язвительно добавила Вера.