Глава 23. Зеро
Петр Николаевич блаженствовал. После разговора с Натали дражайшая супруга смягчилась и разрешила ему ходить в казино, с условием проигрывать за раз не больше десяти флоринов. И хотя сумма была совершенно ничтожной и позволяла делать только ставки серебром, Назарьев воспрянул духом и встретил явившегося в прекрасных почти новых ботинках Михаила как своего спасителя.
— Поедем сегодня к музыке, — говорил Петр Николаевич, блестя глазами, — а потом в казино. Наталья Денисовна говорит, что ей хочется посмотреть, как я буду играть. — Он в возбуждении потер свои красные, пухлые руки. — Ей-ей, заживем!
Отправились всей компанией — Натали, ее супруг, Петр Николаевич, Глафира Васильевна, прихватившая с собой Фифи, Анастасия, Михаил и неизбежный полковник Дубровин. Дома остались только Кирилл и слуги.
В казино толкалось много народу, и Фифи заволновалась и стала тявкать — сначала тихо, но потом все громче. Игроки и зрители стали оглядываться, недовольно перешептываться, и вскоре к старой даме подошел служитель, который произнес по-немецки какую-то длинную фразу.
— Что такое, Петр Николаевич, чего от меня хотят? — недовольно спросила Глафира Васильевна. — Михаил Петрович! Тут мне говорят что-то, а я не разберу…
Авилов перевел, что Глафиру Васильевну покорнейше просят избавиться от собаки либо покинуть зал казино. Старая дама возмутилась:
— Вот еще! Указывать мне! Я дворянка! Не имеют права! Как они смеют обижать мою собаку…
Она говорила слишком громко, рассчитывая привлечь внимание, но вместо ожидаемой поддержки натолкнулась лишь на враждебное равнодушие тех из присутствующих, кто понимал по-русски. Крупье, повернувшись к одному из зрителей, шепнул ему несколько слов. Тот кивнул и направился к Глафире Васильевне.
— Это переодетый полицейский, — не удержался Михаил. — Вас сейчас выведут.
Андрей Кириллович, судя по его виду, не прочь был вмешаться, но жена посмотрела на него и едва заметно покачала головой.
— И охота же вам становиться посмешищем, — бросила она Глафире Васильевне. — Просили же вас оставить собаку со слугами, нет, обязательно было взять ее с собой.
Полицейский уже стоял возле них. Фифи, учуяв врага, яростно залаяла на него.
— Мадам, — сказал полицейский на французском с деревянным немецким акцентом, — сожалею, но вам придется покинуть казино. Ваш собака производить слишком много шум.
— Не трудитесь, сударь, — вмешалась Анастасия, — мы уже уходим… Пойдемте, матушка!
Михаил бросился за ней. Когда они втроем вы-шли из зала, Глафира Васильевна поникла головой и тихо заплакала, пожимая руку приемной дочери.
— А Петр Николаевич-то каков — ни слова не сказал! Да и генерал…
Они нашли свободную скамейку и сели на нее. Хотя еще было светло, от одного фонаря к другому ходил фонарщик и зажигал их. Из павильона доносилась музыка, но играл не оркестр, а одинокий музыкант на корнет-а-пистоне; потом его сменил флейтист. Фифи начала пищать, а Глафира Васильевна заявила, что не выносит грустную музыку. Михаилу, напротив, очень понравились мелодии, которые он слышал, и по лицу Анастасии он видел, что она разделяет его мнение.
— Кто же теперь проследит за Петром Николаевичем, — сказала старая дама, утирая платочком глаза, — он обещал проигрывать не больше десяти флоринов, а теперь, наверное, просадил уже не меньше сотни, и некому его уму-разуму учить…
Анастасия поднялась с места.
— Я схожу, посмотрю, как он там, — сказала она решительно.
И ушла прежде, чем Михаил и Глафира Васильевна успели ее удержать.
Время шло, Анастасия не возвращалась. Мимо скамейки, на которой сидели Михаил и Глафира Васильевна, по направлению к казино прошел Достоевский с молодой дамой в черном, очень скромном платье, которая влюбленно глядела на своего спутника. Он горячо втолковывал ей что-то о проигрыше и о том, что сейчас он непременно отыграется. Авилов проводил их взглядом и подумал, что это, вероятно, жена писателя, та самая стенографистка, о которой упоминал Тихменёв.
— Кто это? — спросила Глафира Васильевна. — Вы так посмотрели на того господина, будто это кто-то знакомый.
— Это Достоевский, писатель, — ответил Авилов.
— А! — Глафира Васильевна промолчала. — А правда, что он на каторгу угодил, потому что жену свою убил?
Бывают минуты, когда терпеть человеческую глупость становится невыносимо. Михаил встал.
— Думаю, Петр Николаевич не хочет уходить из казино, — сказал он. — Я уговорю его.
И он сбежал. В первом зале, в который он вошел, Назарьева не было, зато Михаил увидел Анастасию, которая ходила вокруг стола и с любопытством смотрела на манипуляции крупье. Она остановилась возле Достоевского, который поставил один золотой, затем второй и оба раза выиграл. Выражение его лица испугало Михаила: он понял, что видит человека, совершенно захваченного игрой, и писателю стало не по себе. Анастасии, очевидно, тоже стало неприятно находиться рядом с одержимым игроком, и она отошла к Михаилу. Жена Достоевского, стоя возле него, бросала тревожные взгляды то на стол, то на рулетку, которую запустил крупье.
— Что Петр Николаевич? — спросил Михаил. — Глафира Васильевна волнуется.
— Он в соседнем зале, — ответила Анастасия. — И остальные с ним.
— Что, тоже играют?
— Наталья Денисовна сделала одну ставку и проиграла. Модест Михайлович тоже поставил и, кажется, выиграл.
Обернувшись к Достоевскому, Михаил увидел на его лице неподдельное отчаяние и понял, что тот только что все проиграл. Жена говорила ему что-то, вероятно, предлагала уйти, но он смотрел на зеленый стол как завороженный и едва слушал ее.
— Надо бы все-таки взглянуть, как там Петр Николаевич, — сказал Михаил.
Анастасия не возражала, и они перешли в соседний зал, где первым, кого увидел писатель, оказался Григорий Осоргин.
— Это ужасно, — промолвила девушка больным голосом. — Он все проигрывает и проигрывает…
Петр Николаевич, уже, судя по всему, просадивший положенные ему на сегодня десять флоринов, стоял в толпе зрителей и следил за игрой. Дубровин делал небольшие ставки то на красное, то на черное, генерал и его жена не играли, а смотрели, как проигрывает Осоргин. Его главным соперником выступал толстый флегматичный британец с громадной сигарой в зубах, которую он не курил, а так энергично жевал, словно это помогало ему вычислять выигрышные варианты. Груда монет возле него показывала, что сегодня фортуна на его стороне. Рядом с Осоргиным остался лишь столбик золотых монет, и он, водя пальцем по губам, очевидно, размышлял, на что ему поставить. Анастасия тронула Михаила за рукав:
— Я хочу подойти поближе… Помогите мне пробиться к нему.
И Михаил сделал невозможное: действуя то плечами, то локтями, растолкал зрителей, которые теснились вокруг знаменитого игрока, предчувствуя его крушение. Авилов услышал в свой адрес несколько нелицеприятных замечаний, высказанных вполголоса, но предпочел пропустить их мимо ушей.
— Добрый вечер, Григорий Александрович, — сказала Анастасия дрожащим голосом.
Осоргин взглянул на нее, с улыбкой ответил на приветствие и, очевидно, решившись, двинул все, что у него оставалось, на зеро. К столу потянулись руки с зажатыми в них монетами; игроки делали ставки.
— Faites le jeu, messieurs! Faites le jeu! Rien ne va plus!
Потом рулетка завертелась, шарик заметался и упал на цифру «ноль». У присутствующих вырвался вздох изумления. Британец, откинувшись на спинку кресла, жевал свою сигару энергичнее, чем обычно. Крупье сгребли все ставки и стали отсчитывать Осоргину его выигрыш; Петр Николаевич облизывал губы, зачарованно глядя, как ручейки золотых монет потекли по сукну в сторону игрока. Григорий Александрович оставил себе немного монет, бросил каждому крупье за работу несколько золотых и двинул все остальное на зеро.
«Да он спятил, — мелькнуло в голове у Михаила, — ноль не выпадет второй раз кряду». Британец стал было колебаться, но в последний момент разбросал свои ставки на число 33, на красное и на пас, энергично передвигая столбики золотых монет. Анастасия, стоя возле Михаила, едва дышала, он видел, как билась жилка на ее тонкой шее. Шарик завертелся; казалось, он упадет на 33, но в последние доли секунды перелетел на зеро. Все задвигались и заговорили громче, чем обычно, некоторые поздравляли игрока; Осоргин даже бровью не пошевельнул и казался таким же невозмутимым, как всегда. Крупье засуетились, и, хотя они держали лицо, видно было, что пот льет с них градом. В зал вошла графиня Вильде в платье голубого шелка, обмахиваясь большим веером, отделанным кружевами; к ней тотчас обратился кто-то из ее знакомых и стал взахлеб рассказывать о том, какое зрелище она только что пропустила. Окончив подсчет, крупье стали двигать в сторону Осоргина золотые столбики, которых на этот раз набралось особенно много. Один из столбиков он тотчас же отдал крупье, велев им разделить его между собой поровну, поднялся с места и попросил «что-нибудь, чтобы уложить туда деньги».
— Как, вы уже уходите? — вырвалось у кого-то из зрителей.
Осоргин даже не стал отвечать. Ему принесли что-то вроде небольшого мешка, и он стал ссыпать туда золотые монеты. Натали повернула голову, увидела Веру Андреевну и усмехнулась.
— Кажется, графиня, Григорий Александрович опасается, что вы спугнете его удачу, — колко заметила она.
— Ну что вы, в этом смысле мне до вас далеко, дорогая, — не осталась в долгу Вера Андреевна.
— Сколько живу, впервые вижу, что значат слова «мешок денег», — заметил Петр Николаевич Михаилу. — А его не могут… того… ограбить на пути из казино?
— Для того и существует полиция, чтобы не допускать подобных происшествий, — важно ответил полковник вместо Михаила.
— Ваша супруга ждет вас снаружи, — сказал Михаил Петру Николаевичу. Стоявшая неподалеку Натали услышала его слова и сложила свой веер.
— Андре, мне хочется поиграть, — сказала она и повернулась к игроку, который как раз в этот момент подошел к ней. — Григорий Александрович! Не откажите в любезности помочь даме сделать несколько ставок… Вы ведь не против?