— М-м, пришлось, знаете ли, — неопределенно промычал Петр Николаевич, окинув собеседника быстрым взглядом. — Вообразите, Наталья Денисовна нас того… выставила, — добавил он почему-то шепотом. — С тех пор, как мы разбогатели, — благодаря вам, милостивый государь! — ее почему-то перестало устраивать наше общество…
— А как поживает Анастасия Петровна? — спросил писатель.
— Более чем удовлетворительно, — объявил Петр Николаевич. — Надеюсь, я не помешал вам?
— Никоим образом.
— Голубчик! — воскликнул Назарьев, — я человек прямой и скажу вам откровенно: с самого нашего знакомства я чувствовал к вам искреннее дружеское расположение. Я всегда защищал вас перед супругой, которая, не знаю почему, не так симпатизирует вам, как я. Но то, что произошло вчера… ваш феноменальный выигрыш… клянусь, я ожидал чего угодно, только не этого. Ну рассказывайте! Вам удалось вывести систему? Вы сумели открыть какой-то секрет? Ей-богу, я умру от любопытства, если вы мне не скажете!
Его глаза горели, бакенбарды стояли дыбом от волнения. Михаилу мучительно захотелось выставить его за дверь, но писатель был слишком хорошо воспитан, чтобы прибегать к таким методам.
— Я скажу вам, в чем дело, если и вы, в свою очередь, кое-что мне скажете, — начал он. — У меня нет ни единого шанса завоевать сердце Анастасии Петровны?
Петр Николаевич смутился. В сущности, он был человек добрый и не такой уж несообразительный, и ему было совестно разочаровывать своего собеседника.
— Михаил Петрович, ну вы же сами понимаете… Ей-богу, я могу только позавидовать тому, чьим зятем вы станете. Вы основательный, серьезный… литератор, опять же… Но Настя… — он цепко взял Михаила за пуговицу, — она сейчас говорит только об Осоргине. Заметьте, я сказал сейчас, я вовсе не ручаюсь, что через полгода или год будет так же… А теперь к ней и не подступиться, она им просто бредит. Нас и выгнали-то с виллы после того, как она Наталье Денисовне условие выставила.
— Условие? — машинально переспросил Михаил. — Что за условие?
— Разговор был тет-а-тет, я услышал только последние слова, когда Наталья Денисовна повысила голос и стала кричать, — признался Петр Николаевич. — Кажется, Настенька решила, что очень много выиграла у Натальи Денисовны и та об этом жалеет. Вообразите, Настенька предложила ей вернуть все, что та потеряла, если та отступится от Осоргина.
Михаил как стоял, так и рухнул на стул при этом известии, причем из-за его резкого движения пуговица, которую держал собеседник, оторвалась. Петр Николаевич посмотрел на нее сконфуженно и положил на краешек стола.
— Воображаю, что Наталья Денисовна ей наговорила, — пробормотал молодой человек.
— Ужас, просто ужас, — подтвердил Петр Николаевич, присаживаясь напротив писателя. — Что Настя не стоит даже ее мизинца, что она дурочка и что Натали никого ей не отдаст. Ну-с, после этого нас и выставили с виллы. — Он немного помолчал, облизывая губы кончиком языка. — Михаил Петрович, я выполнил ваше условие. Вы обещали мне рассказать, как вы сумели столько выиграть…
— Боюсь, вы не поверите, — вздохнул писатель. И вслед за этим рассказал Петру Николаевичу, что его приемная дочь приносит удачу, когда играет кто-то другой, так что можно выиграть состояние, если она находится рядом.
— Вы меня не разыгрываете? — спросил Петр Николаевич после паузы.
Михаил мотнул головой.
— Нет. Вчера я выигрывал, только если она была рядом. Когда она уходила, я начинал проигрывать.
— Поразительно, — пробормотал Петр Николаевич, почесывая ухо. — Просто поразительно… Послушайте, я вспомнил! Мы с вами были однажды в казино, я делал ставки, она пришла… и я действительно тогда выиграл, но не обратил внимания. Послушайте, а ведь если она будет рядом, я же смогу выиграть столько, сколько вы взяли вчера? Ведь смогу?
— Конечно, сможете, но желательно, чтобы она время от времени отходила и вы проигрывали. Если администрация заподозрит неладное, они могут запретить вам доступ в казино, у них есть такое право.
— Скажите, пожалуйста! — протянул Петр Николаевич. — Когда я все у них спустил, так они мне что-то доступ не запрещали…
Михаил надеялся, что, получив ответ на свой вопрос, его собеседник уйдет, но Петр Николаевич забросал его вопросами о том, на что писатель предпочитал ставить, нравится ли ему больше красное или черное и так далее. Авилов видел, что Назарьев не до конца поверил ему и в глубине души опасается, что его водят за нос. В итоге, когда Михаилу наконец удалось отделаться от Петра Николаевича, шел уже третий час.
«Закажу себе приличную одежду, пошлю денег матушке, куплю конверт, сургуча… А потом посмотрим».
Он старался сосредоточиться на размышлениях о деньгах, потому что мысли об Анастасии доставляли ему почти физическую боль. Но Михаилу не удалось покинуть гостиницу незамеченным: на лестнице, заставленной экзотическими растениями в кадках, он угодил в цепкие лапы Тихменёва.
— Новость слышали? — спросил редактор. — Слухи ходили уже некоторое время, но им никто не хотел верить…
— Что за новость?
— Максимилиана-то расстреляли!
— Как расстреляли?
— Да вот так. Шлепнули мексиканцы императора, и все. Горячий народ! Послушайте, о вас в Бадене многие теперь говорят, наши русские так очень заинтригованы… И княгиня Хилкова просила меня привести вас к ней.
— Нет, — отрезал Михаил и сбежал, даже не прощаясь. Платон Афанасьевич, открыв рот, с недоумением смотрел ему вслед.
«Ка-акой стал! Княгинями пренебрегает! Раз у него теперь денег куры не клюют, так он и сочинять, наверное, не будет? Хотя… нет таких денег, которые нельзя было бы проиграть, как говорит Осоргин…»
Михаил зашел к банкиру и отправил часть денег домой, потом купил конверты и сургуч и двинулся дальше, заглядывая к портным и в лавки, попадающиеся ему на пути. Одежды было много, и готовой, и с чужого плеча, и ему обещали сшить по мерке все, что он захочет, но у него ни к чему не лежала душа. Он вдруг увидел, что Баден — всего лишь провинциальный город, в котором живут семь тысяч человек, и местные моды, если присмотреться, ушли недалеко от чепца Глафиры Васильевны. Мечта о новых часах тоже оказалась несбыточной: все часы, которые ему предлагали, были заложены теми, кто проигрался в казино. Михаил умом понимал, что кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает, но ему вдруг сделалось неприятной даже мысль, что он будет пользоваться вещью, которая оказалась у него из-за того, что ее прежнего владельца постигло несчастье. К тому же у торговцев, наживающихся за счет оказавшихся в беде игроков, как на подбор были такие мерзкие физиономии, что Михаил в сердцах решил вообще ничего у них не покупать. Он завернул на рынок, купил от нечего делать клубники и розу, которую вдел себе в петлицу, и на ходу стал поедать ягоды, как в былые безденежные дни.
«Чемодан мой в Оттерсвайере, надо бы съездить за ним и расплатиться с хозяйкой… Поеду на поезде, в первом классе».
Он заплатил за билет пятьдесят четыре крейцера — почти целый флорин, и кондуктор отыскал для него купе, где никого не было.
«Мог бы и пешком пройтись», — первым делом подумал он, выйдя на вокзале в Оттерсвайере.
Несмотря на свою симпатию к Михаилу, хозяйка, видя, что он уезжает, включила в счет даже обеды, которые ему не подавали, так как днем он обычно находился в Бадене. Но писатель не стал спорить, а заплатил и лишь тщательнее, чем обычно, пересчитал сдачу в ее присутствии.
«Все-таки Фёдор Михайлович в чем-то прав, — подумал он. — Ах, Европа, ах, цивилизация, а присмотришься — узенькие ничтожные людишки, такие же узенькие, как их паршивые загаженные улочки, и главное для них — побольше с тебя содрать».
На вокзале он хотел сэкономить и сесть во второй или третий класс, но решил не мелочиться и вновь с комфортом проехался в первом. Мысли его то и дело возвращались к Анастасии; он думал, что она делает теперь, и ему было больно осознавать, что он значит для нее куда меньше, чем она для него. Ища, чем бы отвлечься, он неожиданно вспомнил, что должен одному человеку в городе денег. Хотя было уже поздно, на баденском вокзале он взял извозчика и приказал везти себя на виллу Вильде.
Глава 28. Неожиданный гость
— Я не верю своим глазам, — сказала Вера Андреевна, удачно изображая возмущение. — Где ванны из шампанского, кутежи и многочисленные камелии, — она покосилась на розу в петлице Михаила, — употребляемые не в качестве бутоньерки? Где скандалы, счета за десятки разбитых стекол, непомерные траты и катания по сонному Бадену на чахлых местных лошадях, которые по случаю вашего выигрыша изображают из себя лихую русскую тройку? Где, наконец, безумства, о которых еще несколько месяцев будут ходить восхищенные рассказы? Я требую безумств!
— Госпожа графиня, пощадите! — воскликнул Михаил смеясь и поднял руки, как человек, сдающийся в плен. — В конце концов, я катался, но не на тройке, а на поезде…
— Ах так!
— …до Оттерсвайера и обратно, но зато в первом классе. К тому же «Европа», куда я переселился, — гостиница не из дешевых.
— Но вы хотя бы разбили там что-нибудь?
— Нет, ничего. Но вы еще не знаете главного, Вера Андреевна: почти весь выигрыш я отдал Анастасии Петровне, потому что играл на ее деньги.
И он рассказал, что произошло вчера, умолчав только о том, каким образом ему удавалось так долго выигрывать.
— Получается, что, если бы не слова Натальи Денисовны, которую вы не слишком жалуете, вы бы ушли с пустыми руками, — подытожила графиня. — Михаил Петрович, я ничего не имею против донкихотства, но вы повели себя прямо-таки безрассудно.
— Позвольте с вами не согласиться, Вера Андреевна, — вежливо, но твердо прервал ее Михаил. — У меня были свои причины, чтобы поступить так, как я поступил. И, с вашего позволения, я бы не хотел больше об этом говорить.
«Он думал, что если откажется от денег, то растопит ее сердце, — решила графиня, поглядев на него. — Хорошо, что он все же получил какую-то часть, а то на него временами было просто жалко смотреть».