Уже более десяти лет я являюсь главным редактором «Аналитической газеты «Секретные исследования» и вижу огромный интерес беларуских читателей к своей древней истории. Вот письмо нашего постоянного читателя из Солигорска С. А. Леончика:
«Недавно прочитал в нашей районной газете «Шахтер» (г. Солигорск) статью под названием «Власть их была — мудрость». Долго я сидел и смотрел на нее. И не решил — то ли мне смеяться, то ли плакать. Наверное, не скоро мы узнаем свою историю, читая такие статьи. Высылаю эту статью Вам и читателям вашей газеты для ознакомления. Хотелось бы услышать ваш комментарий».
К письму читатель приложил вырезку из газеты «Шахтер» с публикацией под названием «Власть их была — мудрость», ее автор — Сергей Дубовский. В преамбуле к статье сказано:
«Хотелось бы продолжить тему о наших древних прародителях, о которых мы, к сожалению, помним и знаем так мало. Кто же они? Кем были? Во что верили? На каком языке говорили? »
Что же, весьма похвально желание это узнать. Но уже первые две фразы статьи удивляют:
«Напомню, что после X века. наших предков называли литвинами. Литвинцев в те времена звали «жмудь»».
Первое впечатление — что автор называет литвинов жемойтами. Нет — разобравшись, я понял, что «литвинцами» автор статьи именует нынешних летувисов. Однако в СССР их называли «литовцами» (ныне с изменением названия Литовская ССР на Республика Летува это по всем правилам языка «летувисы», как они себя и именуют), а предков беларусов действительно звали литвинами (с XIII века по 1840 год), но вот «литвинцев» не было и нет в научной литературе. Как нет, например, «русинцев», а есть русины (древний этнос Украины) и русские (нынешний этнос России).
Уже в этих двух фразах много неточного. Представления о древних предках своего народа должны быть концептуальны — а тут они искаженные, рисуют совсем иную картину истории народа.
Неправильно считать, что жителей Летувы «в те времена звали «жмудь»». Во-первых, это историческая территория двух этносов — жемойтов и аукштайтов, а во-вторых, они и поныне так именуются, никуда не исчезли.
Что касается наших предков литвинов, то это название появилось вовсе не с X века, а примерно с 1230-х годов, со времени миграции в Западную Беларусь лютичей (лютвинов) с территории Полабья. Литвины — это смешанный этнос мигрантов с Полабья и местных ятвягов. Позже название «литвины» распространилось и на Восточную Беларусь, где жил этнос кривичей. Автор этого, видимо, не знает, поэтому пишет далее:«Много о литвинах рассказывали ученым курганы. С тех курганных находок мы знаем, что в Европе они живут очень давно и в древние времена расселялись куда более широко, чем после X века. В современной Калужской области России, например, есть курганные захоронения литвинов. Есть подобные захоронения и в Солигорском районе (о них я писал в предыдущей статье от 12 июля)».
Не знаю, что рассказал шахтерам автор в своей предыдущей статье, но никаких литвинов в Калужской области никогда не было. Там могли быть только западные балты кривичи и голядь (а основное население Калужской области — местные финны мордовской группы, сам топоним Калуга — финский). Вопрос еще и в том, что называть «язычеством»: например, славян Полабья в VII—X веках Рим и Константинополь считали «язычниками», хотя те исповедовали арианство — веру вполне христианскую. Но автор статьи пишет:
«Культура литвинов очень высокая. И мало изученная. Известно только, что даже в XIII веке литвины, как и раньше, оставались т. н. языческим народом».
Если культура литвинов «мало изученная», то откуда сведения, что она «очень высокая»?
И почему культура литвинов «мало изученная»? Что мешает ее изучать? Согласно опросам этнографов, вплоть до начала 1950-х годов сельское население Минской области (тогда — 80% всего населения области) называло себя «литвинами» либо «тутэйшими» (местными). Что же загадочного в культуре минских крестьян?
Видимо, автор статьи сам недостаточно четко понял, кто такие литвины, и видит их неким «исчезнувшим народом» типа атлантов, отсюда и придумал, что «культура литвинов очень высокая». Конечно, по сравнению с жемойтами и аукштайтами литвины выглядят более цивилизованно, ибо научили их гончарному кругу и обработке металла. Но вот по сравнению с соседними ляхами, мазурами, пруссами, русинами Волыни и кривичами Полоцка — ятвяги-литвины выглядят весьма обыкновенно. Тем более что в своем большинстве они действительно были язычниками.
Автор статьи и про язык наших «исчезнувших предков» вопрошал: мол, на каком же языке они говорили?
Но и тут нет загадки — почитайте Статуты BKЛ: они написаны на языке литвинов, который сегодня мы дружно называем беларуским языком. Это смесь славянского и западно-балтского языков. На этом языке говорило все население ВКЛ — кроме жемойтов и аукштайтов, восточных балтов. Не разобравшись в этом, автор статьи путает наш язык с их языком:
«Профессор В. М. Игнатовский в своем «Кратком очерке истории Белоруссии» пишет: Ученые, судя по языку литвинов, признали, что они принадлежат к индоевропейским народам. К этому корню принадлежат персы, греки, римляне, кельты, германцы и славяне»».
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы в языке Статутов и Метрик ВКЛ увидеть индоевропейский язык — язык литвинов все лингвисты до XIX века относили к семье славянских языков. Автор статьи, видимо, изменил цитату — профессор говорил о языке не литвинов, а литовцев, разумея под ними летувисов — восточных балтов жемойтов и аукштайтов.
Заблуждение автора раскрывается в следующих его словах:
«Индийский просветитель и ученый Парамахалка Йогананда в своей книге «Автобиография йога» приводит следующие рассуждения: «Санскрит — священный язык Индии. Язык специальный, предназначенный для общения с Богом во время священнодействий и богослужений. На этом языке Индия уже не говорит несколько столетий. Но на этом языке продолжают до сих пор говорить современные литовцы.
Удивительно, как неожиданно близки оказываются древняя патриархальная Индия и современная Литва. Но напомню, что литовцы и белорусы этнографически очень близки».
Поскольку автор не раскрыл, чем же исторические литовцы отличаются от нынешних литвинов, то укрепляется подозрение, что он действительно считает этнос беларусов произошедшим от этноса жемойтов.
На самом деле беларусы (в прошлом — литвины, этнически смесь славян и западных балтов) сильно отличаются от летувисов (жемойтов и аукштайтов, этнически восточных балтов). Если бы они действительно были «очень близки», то жемойты и аукштайты за века пребывания в BKЛ полностью растворились бы в нашем этносе. Однако они с ним никак не смешивались, мало того — были, по теории Л. H. Гумилева, вообще не сочетаемыми с литвинами-беларусами.
Этнос восточных балтов сам изолировался в лесах Прибалтики от межэтнических процессов. Не удивительно, что при таком ксенофобском методе сохранения своей архаичной специфики они стали островками, где сохранился древний индоевропейский язык (отчасти похожий и на латынь, и на германский, и на славянский потому, что это язык-реликт).
Этот факт вовсе не показатель «развитости» восточных балтов, а прямо наоборот — свидетельство их цивилизационной отсталости. Что касается санскрита, то две или три тысячи лет назад какая-то группа европейцев (тогда еще говорившая на языке, общем с другими группами) пришла в Индию. Там они захватили власть над туземцами и создали высшую касту со своим языком. В браки с туземцами эти расисты вступать категорически не желали (для чего придумали касты), сохраняя чистоту расы и чистоту своего языка. Сей факт заставил ученых говорить не об европейском языке, а об «индоевропейском», хотя ничего местного для «индо-» в санскрите нет: это в чистом виде язык древней Европы.
Автор аргументирует свою мысль о том, что «литовцы и белорусы этнографически (может быть, все же этнически? — В. Д. ) очень близки»: «Не так давно Вильнюс был белорусским городом Вильня».
Это как раз показывает полную разницу этносов, ибо Ковно и Вильня свыше 800 лет имели наши названия, а тут соседу понадобилось в середине XX века менять их на свой новый манер. Почему? А потому, что старые названия летувисам не подходят именно этнически. Такое переименование разве подтверждает «этническую близость»?
Второй аргумент автора:
«И до сих пор литовцы называют нас «белорусы» — балтийские русы».
Во-первых, не вижу в этом «аргумента» для заявляемой автором «этнической общности»: мало ли кто кого как называет (можно по-думать, что летувисы — тоже русы!). А во-вторых, это неправда. В Жемойтии и Аукштайтии нас уже тысячу лет называют «гудами» или «гудзинами», в Латвии — «балтокревы». Никто там не зовет нас ни «русами», ни «белоруссами», ни тем более «балторусами». Наших предков ятвягов северные соседи звали гудами, а соседних латышам жителей — кревами или кривами.
Еще аргументы автора: «И языки наши очень схожи. И обычаи». Что у нас схожего с латышами и летувисами — для меня загадка.
И далее: «Потому утверждают (кто? — В. Д. ), что современный белорусский язык так же близок староарийскому — санскриту». Такие заявления должны не радовать, а удручать, ибо наш народ в таком случае выступает туземным ксенофобским этносом, скрывшимся в чащобах от культурного взаимодействия с Европой — чего на самом деле не было. А у беларуского языка вообще нет никакого сходства с санскритом.
Автор пишет:
«Подтвердить это необходимо. Вот примеры: «культура — культ ура» — почитание света, «чало век» — лик вечности, «Божа» — беспредельность. Для уяснения величия смысла произносимых слов, оказывается, достаточно их перевести с первоязыка».
Это — несусветная чушь!
Слова «культура» наши предки не знали, оно родилось в Западной Европе, французы весьма удивились бы странной трактовке «Iа culture» как латинское «culte» (попечение, уход) плюс наполеоновский призыв для своей армии «Urrra! ».
На самом деле русская армия переняла «ура» от французов во время войны 1812 года — почитайте внимательно «Войну и мир» Льва Толстова.
Такие умозрительные трактовки слов в стиле юмориста Михаила Задорнова напомнили мне одного профессора-патриота, преподававшего в Петербурге и пытавшегося всем иностранным словам давать «местное объяснение». Например, немецкое слово «кабинет» он трактовал на «русском языке» так: вот человек перед дверью в помещение — а вот он вошел туда, и его как бы нет. Отсюда и название помещения — «как бы нет», кабинет!
Заканчивает С. Дубовский статью так:
«Мы должны помнить, что являемся носителями высокой и великой культуры, о которой знаем так мало… »Золотые слова. Но это обращение не только к шахтерам, но и к самому автору статьи, и ко всем нам. Укрепляется наша Беларуская Государственность, отсюда закономерный интерес людей к нашей древней истории. Еще совсем недавно эта тема казалась «маловажной». На волне сегодняшнего интереса к таким вопросам и при сохранении дефицита научных знаний — появляются фантазии о том, что беларусы, дескать, «носят высокую и великую культуру санскрита».
Когда есть вакуум в представлениях о реальной истории предков, тогда возникают — для заполнения этого вакуума — легенды о том, что беларусы из Индии произошли, аналогично — Россия из Египта произошла, ибо там бог Ра. Не надо искать величие предков там, где их никогда не было. Наша реальная история была скромнее, но зато это именно наша история. Не надо ее изобретать, надо ее знать.
Пруссы Беларуси.
В 2006 году мне позвонила жительница Минска Лидия Ефимовна (Евфимовна, как она уточнила, отчество исковеркали в советском ЗАГСе), которая сказала, что является представительницей именно той «прусской составной» беларуского народа, о которой я писал.
Она в своей семье разговаривает на прусском языке, и на том же языке говорит вся ее родня. Что она тут же и продемонстрировала. Это, конечно, вызвало у меня шок, так как, согласно научным представлениям, пруссы давно вымерли как народ, а три сохранившихся письменных памятника относятся к XV—XVI векам. И что никакого прусского разговорного языка сегодня в принципе нет и быть не может.
«А вот есть такой разговорный язык! » — сообщила читательница. В Пинской и Брестской областях до сих пор живут десятки тысяч пруссов, которые общаются между собой на родном прусском языке. Это не беларуский язык, не польский и не литовский, а именно прусский. Детям из поколения в поколение передают деды: вы — пруссы, не беларусы, не поляки, не литовцы.
Читательница также сообщила, что ряд древних беларуских текстов, которые историками объявили «написанными неизвестными письменами на неизвестном языке», она читает, так как написаны они на ее родном прусском языке. В том числе она привела пример соглашения о Люблинской Унии 1569 года: в одном из документов текст документа был написан, как комментируют историки, «непонятным никому языком». А вот наша читательница сей текст понимает в каждом слове, ибо он на ее языке и написан. Каждое слово понимает — из текста, объявленного «неразрешимой загадкой».
Лидия Ефимовна назвала несколько прусских сел в Беларуси, где сегодня до сих пор живут пруссы, сохраняющие свою прусскую самоидентификацию, вспомнив из многих, как я записал, Одрижин и Акдемер. Есть и такие села, названия которых образованы от слова «пруссы». Назвала она и ученого, который занимался 10 лет назад историей беларуских пруссов — это Шелягович, работавший тогда преподавателем БГУ. Ничего более конкретного читательница не сказала, но добавила, что пруссы в прошлом издавали свою газету, название которой звучало примерно как «Вудинне» — от вудиничей, беларуской народности, произошедшей в результате смешения славян с пруссами в Пинской и Брестской областях.
В общем, тут действительно огромный пласт сокрытой истории Родины. Сенсацией для науки является уже тот факт, что пруссы не вымерли, как мамонты, а выжили в нашей стране, и что можно услышать живую прусскую речь. Это то же самое, как найти сегодня живую окаменелость — обнаружить живым реликт.
Когда я написал об этом в своей газете, мне позвонил еще один наш постоянный читатель (не назвавший имени) — родом из деревни Купятичи под Пинском. Он подтвердил, что в его родной деревне до сих пор говорят на непонятном языке, а его мать и бабушка, говорившие в быту на «трасянке», во время ссор иногда переходили на непонятный язык — язык их предков.
Читатель привел такие примеры из лексики этого языка: дочь — дохна, золовка — ятробка, кружка — кварта, канава — прысть, поля — дологи. И так далее. Вся домашняя утварь в этом языке именуется иначе, чем в беларуском и летувисском языках. Что любопытно — бабушка читателя даже не знала, что это за язык, на котором она говорит.
Возможно, что он и не прусский, а ятвяжский. Ведь западная часть Пинщины в древности являлась территорией Подляшья (страны южных ятвягов). А возможно, это прусский язык, так как именно на Пинщину и Брестчину переехали около ста тысяч пруссов, ныне число их потомков может составлять до миллиона человек. Причем языки ятвягов и пруссов кардинально отличались от языка жемойтов и аукштайтов, так как первые — западные балты, а вторые — балты восточные.
Читатель расказал, что в 1958 году в деревню приезжала этнографическая экспедиция из Минска, работе которой он, тогда школьник, активно помогал. Потом была и вторая экспедиция по изучению «диалекта», но более никто не приезжал. На многие десятилетия, вплоть до сего дня, тема стала забытой и неинтересной в Минске.
Какой именно «исчезнувший» язык изучали те две экспедиции — прусский или ятвяжский — читатель не помнит: «был еще школьник, не разбирался». Скорее всего, экспедиции так и не смогли установить, с каким именно языком они имели дело — ведь и бабушка читателя не знала, что это за язык. Однако если ныне живущий в беларуской глубинке прусский язык — живой реликт, то еще большим реликтом являются ятвяги и ятвяжский язык. От прусского сохранилось всего три разговорника, от языка ятвягов — вообще ничего.
И еще: трудно себе представить, чтобы прусский язык (или ятвяжский? ) жил в глубинке Западной Беларуси веками только в устной форме. Такое невозможно — если язык существует, он обязательно имеет и свои письменные документы. Тем более что прусский язык имел собственную письменность еще в Пруссии до ее завоевания немцами. Поэтому не исключено, что в Западной Беларуси можно отыскать письменные памятники на прусском языке, сохраняемые беларускими пруссами. Их находка станет сенсациеи для науки. Но увы, поиском таковых никто не занимается.
Лаборский язык.
Анатолий Иванович Житкевич из Баранович продолжил тему забытых языков Беларуси. Он сообщил, что упомянутые читательницей Лидией Ефимовной деревни Одрижин и Акдемер находятся вблизи городов Иваново и Дрогичин в Брестской области:
«Мне известно, что и в самом г. Иваново проживают люди, которые именуют себя «лаборами» и сохраняют из поколения в поколение особый лаборский (лабурский) язык. Происхождение этого языка мне до настоящего времени было необъяснимым. Смею предположить, что язык этот и является прусским, а возможно, полабским (наименование «лабор» имеет общий корень). Во всяком случае, корни языка, скорее всего, лежат именно там. Возможно, из поколения в поколение передается память о своей родине на берегах реки Лабы (Эльбы).
У меня имеется книга, подаренная автором Анатолием Денисейко, который проживает в г. Дрогичине, «Невыдуманные истории», в аннотации к которой автор пишет: «Эта книга задумывалась как сборник золотых россыпей живого житейского юмора земляков, ярких забавных историй полесского края». Интерес вызывает рассказ «Лаборская история», в котором упоминается об этом своеобразном для многих непонятном (только не местным жителям) лаборском языке. Герой рассказа — бывший реальный житель г. Иваново, проживавший по улице Чкалова, 12. Направляю Вам ксерокопию этого рассказа.
Моя жена, уроженка г. Иваново, знает некоторые слова на лаборском языке, передаваемом местными жителями из поколения в поколение. Привожу примеры этих слов: корова — гэмытка; конь — волот; молоко — гальмо; сало — крысо; девушка — биячка; юноша — бияк; мужик (крестьянин) — мэть; бить — копсать; красть — япэрыть; понимать — сиврать; идти — пнать; домой — на похазы; хотеть (желать) — волыты.
Мне известно, что лаборский язык исследовался ранее лингвистами. Интересно, к какому выводу тогда пришли? Имеет ли под собой почву мое предположение? »
Увы, о таких исследованиях я не знаю; возможно, что-то подскажут читатели этой книги. Перескажу кратко своими словами рассказ А. Денисейко «Лаборская история», присланный Анатолием Ивановичем.
Итак, в местечке Янов Кобринского уезда Гродненской губернии Жили лаборы, говорившие на лаборском языке. В СССР язык вырождался, а интерес к нему помог воскресить забавный случай, который произошел на Белорусском вокзале Москвы в мае 1968 года. Ожидая отправления поезда и мечтая о встрече с женой, любвеобильный Миша, потомок лабора, дал оттуда в Яново телеграмму: «Марфа… бияк на показы пнае кебитэ волить».
Не успел наш полешук сесть в поезд, как загадочный текст его телеграммы уже лежал на столе в одном столичном ведомстве. И буквально поднял его на ноги. Пытаясь разгадать тайну слов, за работу взялись лучшие специалисты этого дела. Но лаборский орешек оказался им не по зубам. Тогда из центра в край полешуков улетела шифровка. Отделению КГБ города Пинска (оно обслуживало Яново) предписывалось «незамедлительно» раскрыть содержание телеграммы и доложить по инстанции».
В Пинске отыскали человека, владеющего лаборским языком, — старого лабора Пепко.
«Молча выслушав гостей, Пепко, полный важности, устроил им лаборский ликбез: «Бияк» — это такой боевой парень. Словом, забияка-лабор. «На показ пнае» — значит пнется, торопится показаться на глаза». Затем старый Пепко как-то стыдливо замялся, покашливая, перевел до конца загадочный текст: «Марфа, готовься. Парень торопится домой любовью заниматься».
В тот же день шифровка лаборского перевода ушла в Москву. Телетайп из столицы принес только одно слово: «Дураки». Прочитали полешуки ответ и немало удивились непривычной самокритичности москвичей.
О ятвягах.
Другой наш читатель — Андрей, прислал такое письмо:
«В статье вы писали, что прусский народ существует и в наши дни, сохранив свой язык и национальную идентификацию.
Насколько я понял, речь идет о неудавшейся попытке создания национального движения ятвягов «Етвызь» в первой половине 1990-х. В то время на территории западного Полесья возникла организация «Етвызь», провозгласившая наличие особого этноса — ятвягов, как малой народности балтского происхождения.
Я не специалист и не берусь судить о том, насколько такие заявления обоснованы исторически и культурологически, но надо признать, что ятвяжское движение нашло некоторый отклик в среде местных жителей. Так, издавалась газета «Збуднинне» (наверное, эту газету Лидия Ефимовна вспомнила как газету «Вудинне» — В. Д) тиражом 25 тысяч экземпляров, регулярно проводились фестивали западно-полесской песни. Ятвяжское движение, насколько я знаю, имеет довольно длительную историю. Оно возникло в межвоенныи период, активно боролось с польской оккупацией. Впоследствии ятвяжское движение раскололось на два лагеря: проукраинский, имевший своим знаменем сине-желто-красное полотнище, и пробеларуский с бело-сине-белым штандартом (синий цвет символизировал Припять). Одно время ятвяжское движение было настолько активным, что националистические беларуские организации рассматривали его как одну из угроз нашей державности.
Со временем ятвяжское движение исчезло само по себе. Насколько мне известно, сейчас каких-либо организаций данного направления не существует. Хотя на момент создания «Етвызь» ставила целью объединение ятвяжского народа на землях Западного Полесья, Волыни и Подляшья в рамках единой державы».
О смене языков.
Как мне кажется, сегодня сами носители древнего наследия предков путают — идет речь о ятвягах или пруссах. Плюс тут еще и лаборский язык, который вполне может оказаться прусским языком. Хотя недавно в одной телепередаче о лаборах было высказано мнение, что, дескать, этот язык — цеховое изобретение для тайного общения мастеров в эпоху Магдебургии. Мне это кажется натянутым предположением, так как ничего подобного нигде не возникало; очевидно, что это именно этнический язык, а не какой-то «эсперанто».
Языки ятвягов и пруссов, как я уже говорил, были родственными. Их влияние на современный беларуский язык просто огромно. Минский исследователь Михаил Голденков писал:
«Буква «о» у пруссов превращалась в закрытых слогах в «у» — на шведский манер (пример: Королевец — Крулевец, Новогородок — Новогрудок), а двойное «с» или «з» они оглушали на балтский манер до шипяших звуков «ж», «ш» (пример: Пруссианы — Пружаны)».
Поскольку вся западная половина Беларуси — область проживания в прошлом ятвягов, дайновов и мигрировавших сюда пруссов (погезан Миндовга), то их древний язык — это и есть древнебеларуский язык (на нем же изначально говорили кривичи Восточной Беларуси, тоже западные балты).
Именно этот язык лежал в основе беларуского языка до его славянизации, именно этот язык в средние века лингвисты Европы называли «славянским литовским языком», так как анализ приве
денных выше слов «прусского» (или ятвяжского? ) и лаборского языков показывает, что они тяготеют более к славянскому словообразованию, чем к восточнобалтскому. Хотя правильнее и научнее говорить о том, что это — особая языковая группа: западнобалтская.
Но в результате принятия христианства — от ксендзов Кракова и попов Киева — наше население перешло с родного западнобалтского на «беларуский диалект славянского языка».
Увы, многие не хотят принять эту правду.
Московские идеологи всячески цепляются за мысль, что москвичи — не славянизированные финны, а якобы мигрировавшие в Москву «славяне». Правда, непонятно, откуда в финно-тюркскую Московию могли мигрировать миллионы славян. Выходит, что половина всех славян Европы вдруг сбежала при Андрее Боголюбском (незадолго до вторжения татар) — в финское Залесье (в страну Моксель). Зачем?
Ненаучность таких построений очевидна. Столпотворение «славян» во Владимиро-Суздальских землях до прихода татар невозможно вообразить! Кстати, сегодня в России татары составляют 3% населения, а русские (якобы «славяне») — 80%. Как при таких пропорциях населения «русские славяне» три века жили под «татаромонгольским игом»? При численном превосходстве «славян» в 30 раз «иго» невозможно даже представить.
«Разгадка» проста: хотя сегодня все русские считают себя «славянами», потомками либо суздальцев, либо новгородцев, почти все они — всего лишь славянизированные народы Орды. Финские земли Суздаля (затем Московии), Новгорода, Пскова и кривичские земли регионов Брянска, Курска, Смоленска могут в совокупности демографически произвести население примерно в 30—40 млн человек (сравните эти территории с территорией и населением Украины и Польши). А откуда еще взялись в России 100—110 млн «русских славян» (114 в России, 25 млн вне ее границ)? Да ниоткуда, это славянизированные народы Орды: финно-угры и тюрки.
Многие беларуские историки тоже видят в переходе наших предков на околославянский беларуский язык — «миграцию к нам славян Полабья». Эта повальная тяга считать себя «славянами» вполне объяснима: ведь всем нам со школьной скамьи вбивали в головы, что мы — «восточные славяне».
Но вот приведу такое сравнение. В 1950 году 70% беларусов жили вне городов республики и 80% беларусов в семьях говорили на беларуской мове. Уже в 1980 году картина была противоположной: 70% беларусов жили в городах и 80% беларусов в семьях говорили на русском языке. Что же произошло за эти 30 лет? Разве изменился этнический состав страны? Означает ли это, что беларусы канули в Лету, а вместо них сюда мигрировали русские из России? Нет: данные демографии показывают, что за то время число русских в БССР почти не менялось. Что же тогда произошло?
А произошло глобальное изменение, схожее с переходом наших предков при христианизации на околославянский язык. При Сталине жители деревень не имели паспортов и права покидать постоянные места проживания, фактически они являлись крепостными (рабами) государства. Хрущев после смерти Сталина решил провести реформы — и дал селянам паспорта, не вернув им при этом землю в частную собственность. В итоге сия реформа Хрущева (демократичная в плане возвращения свобод селянам) — обернулась катастрофой для нашего села. Селяне, получив паспорта, стали сбегать — кто в райцентры, кто в областные города. Ведь советская власть превратила их из крестьян (людей, владеющих землей на правах частной собственности) в наемных рабочих без своей земли. А рабочие, как известно, имеют право выбирать себе лучшие условия труда и быта. Так за короткий период в 30 лет примерно 60—70% беларуских селян покинули свои деревни, где веками жили их предки, и перебрались в города.
А в городах БССР считалось тогда «дурным тоном» — и считается сегодня! — говорить на беларуском языке.
Во-первых, этот язык преследовали коммунисты как «проявление буржуазного национализма», при Сталине, как вспоминал Якуб Колас, сажали тех минчан, кто осмеливался разговаривать по-беларуски. Именно тогда минчане перестали использовать в общении свой родной язык.
Во-вторых, глобализация по-советски создавала в городах СССР особую «советскую культуру», основанную сугубо на русском языке. Ведущие СМИ были на этом языке, а также — документация предприятий и учреждений, армии, органов правопорядка, медицинских учреждений и т. п. В школах, техникумах и ВУЗах преподавание тоже велось в основном на языке Москвы.
В-третьих, беларуские селяне при переезде в города старались как можно быстрее стать похожими на горожан и не выделяться своим «сельским происхождением», а потому стыдились своего языка как якобы «сельского».
За какие-то 30 лет, с 1955 по 1985 год, беларусы в бытовом и профессиональном общении перешли с беларуского на русский язык. И никакие русские из России не выгоняли беларусов из своих домов, не становились нашим «новым этносом». Этнос при таких глобальных изменениях сам переходит на другой язык.
Приведенный мной пример доказывает, что равно как при переходе на русский язык в период новейшей истории беларусы не превратились в русских, точно так же наши предки при переходе на славянский «койне» не стали от этого славянами. А остались самими собой — антропологически и генетически, ментально и культурно.