«Вот здесь лежат несколько рапортов. Их подали некоторые из чинов моей бригады. Они устали… желают отдохнуть, просят освободить их от дальнейшего участия в борьбе. Не знаю, может быть, к сорока годам рассудок мой не понимает некоторых тонкостей. Но я задаю себе вопрос: одни ли они устали? Одни ли они желают отдыхать? И где, в какой стране они найдут этот отдых? А если, паче чаяния, они бы нашли желанный отдых, то… за чьей спиной они будут отдыхать?.. А если после отдыха они пожелают снова поступить в армию, то я предупреждаю: в свою бригаду я их не приму. Пусть убираются на все четыре стороны к чертовой матери…»[50]. Офицеры-марковцы засыпали своего выступающего командира вопросами о положении дел в тылу, о том, принимать ли предложения от армий новообразованных и зачастую марионеточных государств, предлагавших некоторым из них службу в своих рядах… «Что дадут офицерам, пошедшим на службу в какие-то Татарские и иные армии, несуществующие государства? — отвечал Марков. — Хотите хватать чины? Пожалуйста, обгоняйте меня, ноя, как был произведен в генерал-лейтенанты законным Русским Монархом, так и останусь им до тех пор, пока не явится законный Хозяин земли Русской…»[51] О тыле Марков сказал, что ему непонятны те случаи, когда ростовская буржуазия давала 400 рублей на добровольческую армию генералу Алексееву и следом выплачивала миллионы рублей большевикам после того, как добровольцы оставили город. «Наша гуманность погубит нас, — добавил он, немного подумав — …в таком случае приходится не просить, а требовать, тогда и результат войны будет другой…»[52]. Чины Марковской бригады не отпускали своего командира несколько часов. Результатом беседы стало снятие вопроса о сроке службы в добровольческой армии: служба становилась бессрочной и могла кончиться лишь в случае освобождения страны и установления в ней порядка. Подавшие рапорты об уходе из армии, за несколькими исключениями, забрали их назад. Моральный кризис недоговоренности миновал, хотя по-прежнему в столь разнородном организме Добровольческой армии встречались непримиримые противоречия между офицерами разных убеждений: монархисты не желали служить в одном батальоне с «социалистами», а те, кто видел оплот монархизма в образовавшемся Всевеликом Войске Донском, неприемлемым службу в армии, стоявшей за Учредительное собрание… Деникин замечал в своих воспоминаниях:
«… Время от времени в различных секретных донесениях, в которых описывались настроения армии и общества, ставилось рядом с именем начальника штаба (Романовского. — Авт.) слово „социалист“. Нужно знать настроение офицерства, чтобы понять всю ту тяжесть обвинения, которая ложилась на Романовского. Социалист — олицетворения всех причин, источник всех бед, стрясшихся над страной…»[53] Впрочем, несмотря на политические разногласия и убеждения, а также личностные оценки друг друга генералами и офицерами добровольческой армии, общий дух добровольцев поднялся и дисциплина, в целом, поднялась во всех подразделениях армии. Численность армии по-прежнему устойчиво увеличивалась и добровольцы, впервые за долгое время, по-настоящему воспрянули духом. 10 мая разведка донесла о выдвижении крупного отряда Красной армии со стороны станицы Великокняжеской, который начал теснить Донской отряд к западу, что создавало угрозу тылу и утери связи с Новочеркасском. Деникин и Романовский приказали генералу Маркову выступить в северо-восточном направлении, взяв курс на мост через реку Маныч. Штаб пообещал снабжать марковцев всеми необходимыми данными, получаемыми от военной разведки. Однако та информация, что пришла в бригаду из штаба, заставила Маркова ошибочно ударить не в тыл, как полагал сам генерал, а по главным силам противника, готовым к бою и сумевшим в ожесточенном сражении за мост не только отстоять его, но и нанести некоторый урон Марковской бригаде, потерявшей несколько десятков человек. Бригада вернулась в Егорлыцкую, где у генерала произошло объяснение с чинами штаба, ожидавшими от него полного разгрома красных. Деникин так описывает эту ситуацию:
«Высокую дисциплину в отношении командования проявили генерал Марков и полковник Кутепов. Но и с ними были осложнения… Марков после одной небольшой операции в окрестностях Егорлыкской усмотрел в сводке, составленной штабом, неодобрение его действиям, прислал мне рапорт об увольнении своем от службы. Разве возможен был уход Маркова? Генерала легендарной доблести, который в боевом активе армии был равноценен дивизии… Поехал Иван Павлович (Романовский. — Авт.) в Егорлыкскую к своему близкому — еще со времен молодости — другу извиняться за штаб…»[54]
В штабе армии понимали еще и то, что отдельные нападения на склады и эшелоны Красной армии не решат проблему снабжения армии в долгосрочной перспективе. Героизм марковцев, равно как и героизм дроздовских и иных частей Добровольческой армии, добывал для нее все самое необходимое; люди жертвовали своими жизнями, чтобы хоть как-нибудь поддержать, казалось, всеми забытую, потерявшуюся в степях армию. Необходим был подход совсем иного свойства, и в штабе Деникина искали его, пока, наконец, не было признано целесообразным начать переговоры с правителем близлежащего Всевеликого Войска Донского генералом от кавалерии П. Н. Красновым. Став атаманом, генерал Краснов развил активную деятельность по развитию инфраструктуры и экономики казачьего государства. Войска ВВД составляли на середину 1918 года 17 тысяч человек; свои полки выставляла каждая станица. Были приняты на военную службу иногородние крестьяне, за что им жаловалось, от лица атамана, казачество и выделялась земля. Был брошен призыв к офицерству о возвращении в Донскую армию, что значительно укрепило ее иерархическую структуру и стало формировать казачьи соединения по принципам, принятым в императорской армии. Были созданы штабы придонских войсковых соединениях, и новая Донская армия стала выдвигать своих героев — генерала Мамантова, полковника Гусельщикова, молодого генерала Денисова, опытного бойца, генерала И. Г. Фицхелатурова, успешно воевавшего против красных частей Щаденко. На Дону, при старании Краснова, были введены военно-полевые суды, объявлена мобилизация 25 возрастов. Станичные пополнения сводились по нескольку в номерные полки, конница и артиллерия выделялись в конные и артиллерийские бригады, дивизии и корпуса. Казаки 1899–1900 годов рождения были определены Красновым в особые военные формирования, получившие название Молодой армии. На нее атаман возлагал особые надежды, ибо надеялся воспитать молодое пополнение в православно-самодержавном духе, свободными от крайностей революционной пропаганды, чем были еще значительно поражены казаки, вернувшиеся с Великой войны. По замыслу атамана им было суждено стать будущим ядром кадровой армии Дона, ее молодой гвардией…
Наряду с сухопутными силами на Дону создавался собственный флот, составленный из оставшихся маневренных пассажирских судов, которые обшивались стальными листами и на которых устанавливались соответствующие легкие орудия и пулеметы. В Таганроге из моряков Азовской флотилии был сформирован даже батальон береговой защиты. К лету 1918 года в составе Донского флота находились 3 морских и 5 речных судов, готовых к выполнению тактических боевых задач. В Новочеркасске открылось военное училище с рядом профильных направлений обучения, традиционных для военных училищ прежних лет, выпускавшее пехотинцев, артиллеристов, инженеров и кавалеристов. В короткий срок были открыты авиационные и офицерские школы, а также Донской кадетский корпус для детей донских воинов, павших в Великой и гражданской войнах. По соглашению с Германией, Дон поучил также некоторое число боеприпасов: 11 тыс. винтовок, 44 орудия, 88 пулеметов, 100 тысяч снарядов и десяток миллионов патронов. Для пошива форменной одежды была вновь пущена суконная фабрика, военно-ремесленные школы продолжили выпуск погон, фуражек, кокард, пуговиц и обуви для Донской армии.
Краснов распорядился внести дополнения и исправления в уставы и наставления бывшей Императорской армии, для подготовки их новых изданий с учетом практического опыта Великой войны и внедрении их в повседневную жизнь донского войска.
Именно с Красновым было необходимо начинать переговоры, ибо из всех располагавшихся на Дону сил, включая германские, донцы для Добровольческой армии оставались наиболее естественными и близкими по задачам союзниками. Прогерманская ориентация Краснова существенно отягощала взаимоотношения штаба Деникина и донского атамана. Генерал А. П. Богаевский подверг резкой критике заигрывания избранного атамана с германцами. Его стараниями первое письмо Краснова германскому императору было опубликовано и вызвало возмущение в военной и политической среде, а Кубанская Рада, упомянутая в этом письме как единомышленник, поспешила от него отказаться. Однако экономические соображения взяли верх над политикой, и Деникин командировал генерала Алексеева 15 мая 1918 года как главного концептуалиста движения на встречу с Красновым, в которой помимо них приняли участие кубанский генерал Александр Петрович Филимонов и генерал Африкан Петрович Богаевский в станице Маныческая. Встреча эта был прозвана в Добровольческой армии «Тильзитом». Краснов сразу же заявил Алексееву, что не в состоянии разрешить казакам полностью влиться в добровольческие вооруженные формирования, поскольку это может найти негативный отклик в Германии, отношениями с которой Краснов подчеркнуто дорожил. Более того, размещенные по соседству с территорией ВВД германские части ввиду такого поворота событий могли расценить слияние двух армий как потенциально опасное для своего присутствия в регионе, а провоцировать какие-либо вооруженные столкновения с германцами атаман не желал. На вопрос Алексеева «что же делать?», Краснов предложил: «…Дон даст средства, но тогда Добровольческая арм