— Я говорю, не заняться ли нам изысканиями вокруг этих убийств? — продолжал первый. — Именно: едем смотреть убитую. Она, кажется, в покойницкой Морского госпиталя…
Мимо, пофыркивая глушителем, проезжала мотоциклетка с колясочкой, — друзья сделали знак и, разместившись экстравагантно, с воем и рокотом мотора помчались вверх по Алеутской.
Им довелось порядочно похлопотать в госпитале, — охаживать дежурного ординатора, ждать у старшего врача, пока, наконец, им разрешено было осмотреть покойницу. Их провели в мертвецкую…
— Слушайте, да я ее знаю! — сказал с живостью меньшой.
И он подошел ближе к столу. Особенности в обстановке: пронзительный морозец от неживого, острый дух, пасмурное освещение, труп девушки, которая, разметав отчаянно волосы, но еще нарядная шелковой серой кофточкой и шотландковой юбкой, шелковыми чулками (туфли, по-видимому, потерялись), лежит, окостеневшая, выделяется шрам на ее бледной щеке, — все это совсем не взволновало новоявленного сыщика.
Он пытливо наклонился над мертвой. Он взял ее правую руку и, отогнув, засучив ей рукав выше локтя, громко свистнул:
— Вот!.. Ну, дорогой мой, я — Арсен Люпен. Взгляните: я знал, что найду это!
На мертвой коже тонко, а теперь синевато, были выцарапаны две буквы: Б. Б.
Из разговоров со сторожем выяснилось, что убитая действительно служила кельнершей в одном из ресторанчиков близ Мальцевского. Зовут ее Ниной Андреевной Локутовой. Барышня была интеллигентная, но шальная, понюхать любила и всякое такое; от родных отбилась. А находится она здесь по просьбе родственников, есть у нее родственники во флоте.
Друзья молча ехали в трамвае от 2-ой Матросской до «Золотого Рога». На углу Алеутской они покинули вагон и скорым дружным шагом бросились вверх по Светланской. Лишь около Корейской они переглянулись:
— На Безымянную? — спросил высокий.
— Ну да, — отозвался низенький.
Но Безымянной батарее нашим героям пришлось полюбоваться лишь издали: японские солдаты, расставленные цепью, не подпускали любопытных ни к орудиям, ни ко входам в казематы.
Приятелям довелось принять рассеянный вид «космополитов, эстетов и поклонников искусства», — созерцать залив поодаль. А простертая внизу водная нива была темна окраской в этот пасмурный час. Пена валов всплывала здесь и там, темный парус шаланды качался, отдаляясь медленно, но неуклонно — шаланда шла, по-видимому, к Янковскому.
В силу вышеупомянутых сторожевых цепей из японских солдат на одной из батарей бывшей Владивостокской крепости, — всем лицам, заинтригованным двумя убийствами; на удивление дружно все, даже самые малограмотные и нигде не дипломированные обыватели Владивостока сгрудились перед плакатами, что возле москательного отделения т. д. Кунста и Альберса, а также начали свирепую облаву на газетчиков, т. е. на подростков и на взрослых китайцев, торгующих в розницу произведениями периодической печати.
В редакциях гудело небывалое одушевление. Демоны репортажа (имена их незачем перечислять, ибо в каждой редакции имелся свой демон или демоненок), демоны репортажа строили сообща или в одиночку соображения о том, кто, что, как, почему…
В одном месте решили, что загадочные буквы Б. Б. обозначают инициалы имени и фамилии пишущего эти строки.
В другой редакции определенно решено было, что Б. Б. — это Б. Лобановский.
Циркулировала версия почитать Б. Б. за Б. Т. — псевдоним Б И. Тугаринова, который в это время с мистическим видом скупал фабрикаты вр. хабаровского купца Ласькова в районе Мальцевского и цитировал на ходу Сольвея.
Однако все редакции пришли к единодушному решению, что на Безымянную батарею следует послать коллегию из специалистов не только по репортажу, но грамотных и в артиллерии.
Такая коллегия в составе М. Юинга и г.г. Клярена, Ноэля, Л. А. Сильницкого и младшего из Маркиных, — кажется, устроила пеший рейд на Безымянную батарею и выяснила…
И выяснила, что японское командование почему-то вдруг стало к Безымянной батарее неравнодушно очень. И даже весьма очень.
В газетах появилась нота, которую называли вербальной, а покойников тем временем похоронили.
Борис Бета
(Во вторник будет II-ая глава, написанная А. Несмеловым).
ГЛАВА II 357
В восемь часов вечера того дня, когда два бездельника в остроносых американских ботинках занимались дедукцией, к дому Коврова, на 5-ой Матросской, подошел молодой человек в сером летнем пальто и черной широкополой шляпе, надвинутой на самые брови.
Опасливо осмотревшись и убедившись, видимо, что он один, а завечеревшая улица ничем ему не угрожает, — молодой человек стукнул три раза в дверь.
Через минуту дверь осторожно приотворилась. В щель выглянуло старушечье лицо. Затем звякнула снятая предохранительная цепочка и старуха прошептала:
— Входи скорей.
Молодой человек очутился в темной маленькой прихожей. В страшном изнеможении он сел, покачнувшись, на сундук.
Из соседней комнаты в узкую дверную щель пробирался косой и желтый луч зажженной уже лампы.
— Вот, — сказала старуха, — убили Ниночку…
И всхлипнула.
— Как же быть, Глеб?
Молодой человек встал.
— Они еще не были в ее комнате? — сдавленным шепотом спросил он.
— Нет.
— Пойдем.
Через маленькую, нищенски обставленную столовую они прошли в дальнюю каморку. Несмотря на убожество квартиры, в этой комнате чувствовалось, что здесь жила женщина, любившая некоторый комфорт и шик. Пахло хорошими духами. На столе, перед прекрасным зеркалом в массивном серебре — стояли изящные дорогие безделушки.
— Как же быть-то, Глебушка? — заплакала старуха, садясь на постель, покрытую лиловым шелковым одеялом. — Ведь если они Локутову убили — и до нас завтра доберутся?
Глеб брезгливо поморщился. Видимо, его оскорбляло то, что старуха обращается к нему как равному и соучастнику.
— Оставьте меня здесь одного, — сказал он.
Старуха вздохнула и замялась.
— Что? — спросил молодой человек и в его голосе послышалась сталь.
Хищное и желтое лицо женщины вздрогнуло. Она поспешно вышла.
Заперев за нею дверь на задвижку, молодой человек почти в полном отчаяньи сел в камышовое плетеное кресло. Медленным движением достал из кармана пальто черный «Веблей».
Казалось, он хочет убить себя. Потом он закрыл глаза. Глубоким дыханием втянул в себя душистый, пахнувший женщиной воздух.
И — точно очнулся.
— Надо! — хрипло сказал он.
И встал.
Отбросил, почти оторвал от пола японскую циновку. Нажал на половицу. Один конец ее поднялся.
Глеб вынул доску.
Он шарил руками в дыре.
— Вот!
Он достал кожаный саквояж. Поставил его рядом. Привел в порядок пол.
Потом опять сел в плетеное кресло и, держа на коленях саквояж, раскрыл его.
В нем лежала препарированная формалином, коричневая уже, как кожа саквояжа, человеческая голова. Она, судя по седеющим и коротким волосам, принадлежала мужчине лет 50-ти.
— Вот ты опять у меня! — сказал с тоской Глеб. — Ты, кому подчинялось…
Он не договорил.
Его охватывал суеверный ужас. Ему казалось, что голова поднимает коричневые веки.
Глеб бросил ее в саквояж. И встал. На пороге его встретила дрожавшая старуха.
— Там? — спросила она, показывая на саквояж. Глеб кивнул толовой.
Но вернемся к бездельникам в остроносых американских ботинках. Один из них, конечно, Борис Бета.
Другой… С другим я не знаком. А с незнакомыми разговаривать неприлично.
К вечеру они угостились уже шестью порциями китайского «самовара» и поэтому им было не до дедукции — дай бог до дому по индукции добраться.
Все-таки оба влеклись.
Вдруг на углу Алексеевской и Светланской к ним подскочили трое. Все в черном. Все в масках. В руке у каждого по нагану.
— Стой!
— Трудно, но стоим, — пошатываясь, ответили бездельники.
— Вы Борис? — спросил глухой голос из-под маски.
— Борис, — ответил Бета.
— Вы Бета? — еще глуше спросила маска.
— Бета, — признался Борис.
— Так, значит, — закричала маска. — Вы и есть Б. Б.
Чувствуя, что приближается смерть, Б. Бета схватился за сердце.
Оно, решив, что все равно помирать, почти не билось.
Писатель задохнулся.
«А дух возьмут служить в библиотеках», — процитировал он сам себя.
Вдруг рядом раздался крик:
— Стойте, стойте! Это роковое совпадение!..
Между бездельниками в американских ботинках и масками выросла стройная фигура Глеба. В руке у его был коричневый саквояж.
— Скорей следуйте на Безымянную батарею, — строго сказал он маскам. — Магистр уже там. Бойтесь автомобиля № 357. А вам, — обратился Глеб к Борису Бете, — я советую переменить псевдоним.
Видя, что на глазах писателя навертываются слезы, Глеб сжалится:
— Ну, имя можете переменить — это все равно, — сказал он и вдруг отпрянул к стене: мимо них, светя ацетиленовыми глазами, промчался автомобиль № 357.
Арсений Несмелов
ГЛАВА III О том, что еще неизвестно читателю
Досадный сумбур событий, образовавшийся в головах граждан города Владивостока в связи с несколькими печальными историями на Безымянной батарее, усиливался. Существовавшая власть двух прохвостов, захвативших бразды правления при помощи японцев, не только не содействовала раскрытию преступлений, а всячески через своих агентов способствовала тому, чтобы запутать таинственный клубок, образовавшийся вокруг имени заброшенной и запущенной батареи на берегу Амурского залива.
Одновременно в городе увеличился и оригинальный род преступлений, о которых говорилось всеми почему-то втихомолку. Характер этих преступлений был поразительно однообразен.
Вдруг какое-нибудь лицо, притом обязательно состоятельное, исчезало. Иногда в особенно удачные дни исчезало сразу по несколько состоятельных лиц.
Вместо исчезнувших неизменно оставался ворох писем, в которых авторы умоляли своих жен, родственников и сослуживцев внести известную мзду по адресу, который можно узнать «там-то», и тогда, дескать, исчезнувшее лицо вновь появится на владивостокском горизонте.