— Никогда!
— Значит, ты хочешь моей смерти!
— Я защищу тебя!
— Но беги же, несчастный, беги!
Вместо ответа Тремаль-Найк поднял с земли карабин и взвел курок. Девушка поняла, что этот человек непоколебим.
— Сжалься надо мной! — умоляла она. — Они идут.
— Ну что ж, — ответил Тремаль-Найк, — первого же, кто осмелится приблизиться к тебе, я уложу на месте, как тигра в джунглях.
— Оставайся здесь, — вдруг быстро сказала она. — Я сама спасу тебя.
Она подобрала свое сари и направилась к двери, через которую вошла сюда. Тремаль-Найк бросился к ней, чтобы удержать.
— Куда ты идешь? — спросил он.
— Навстречу им, чтобы помешать войти сюда. А сегодня вечером, в полночь, я вернусь к тебе. Тогда свершится воля богов и может быть… мы убежим.
— Как твое имя?
— Ада Корихант.
— Ада Корихант! О как оно прекрасно! Я буду ждать. В полночь я ждут тебя!
Девушка завернулась в сари, влажными глазами взглянула в последний раз на Тремаль-Найка и вышла, сдерживая рыдания.
Глава 6ПРИНАДЛЕЖАЩАЯ СМЕРТИ
Покинув пагоду, Ада, все еще взволнованная, с лицом, залитым слезами, но с глазами, сверкающими гордой решимостью, вошла в небольшую комнату, расписанную и украшенную фигурками богов, похожими на тех, что находились в пагоде. Тут была и змея с головой женщины, и четырехрукая статуя со страшным ликом и ожерельем из черепов, и чаша из белого мрамора с золотой рыбкой.
Какой-то человек, по-видимому ожидавший ее там, прохаживался взад и вперед с явным нетерпением. Это был индиец высокого роста, худой, как палка, с энергичным лицом и прямым жестоким взглядом, со впалыми щеками и подбородком, обросшим короткой взъерошенной бородой. Он носил обернутое вокруг тела богатое «дооте» — вроде накидки из желтого шелка, с какой-то таинственной эмблемой посередине. Его голые руки были покрыты тонкими белесыми шрамами и какими-то причудливыми знаками, которые невозможно было расшифровать.
Заметив Аду, этот человек остановился и пристально посмотрел на нее взглядом, в котором точно сверкали черные искры, а губы его сложились в ухмылку, которая внушала страх.
— Привет тебе, Дева пагоды, — сказал он, становясь на колени перед девушкой, точно перед какой-то святыней.
— Приветствую тебя, великий жрец, возлюбленный богиней, — ответила Ада дрожащим голосом.
Оба замолчали, пристально глядя друг на друга. Казалось, каждый пытался прочесть мысли другого.
— Дева священной пагоды, — сказал индиец через некоторое время, — тебе грозит большая опасность.
Ада задрожала. Тон индийца был мрачным и угрожающим.
— Где ты была этой ночью? Мне сказали, что ты входила в пагоду.
— Это правда. Ты дал мне благовония, и я возлила их у ног твоего божества.
— Говори «нашего».
— Да, нашего, — повторила Ада сквозь зубы.
— Ты что-нибудь видела в пагоде?
— Ничего.
— Дева пагоды, тебе грозит большая опасность, — повторил он еще более мрачно. — Я знаю все!
Ада отпрянула назад, издав крик ужаса.
— Да, — продолжал индиец с возрастающей яростью. — Я узнал все! Твоего сердца, осужденного никогда не любить на этой земле, коснулась любовь к смертному человеку. Он высадился прошлой ночью в наших владениях, он поднял руку на нас, он, совершив страшное преступление, исчез, но я выследил его. Этот человек вошел в пагоду.
— О нет, это неправда! — вскричала несчастная девушка.
— Дева пагоды, любя этого человека, ты нарушаешь свой долг. Твое счастье, что он не осмелился возложить свои руки на тебя. Но этот человек не уйдет отсюда живым, — продолжал индиец с жестокой радостью. — Змея вползла в логово льва, но лев разорвет ее.
— Не делай этого! — воскликнула Ада.
Индиец ухмыльнулся.
— Кто же это сможет противостоять воле нашей богини?
— Я!
— Ты?
— Я, негодяй. Смотри!
Она быстрым движением сбросила на землю сари, выхватила кинжал со змеевидным лезвием и приставила его к своему горлу. Индиец из бронзового стал серым, так бледность преобразила его.
— Что ты хочешь сделать? — спросил он испуганно.
— Если ты коснешься хоть одного волоса на голове этого человека, Суйод-хан, — сказала девушка тоном, который не оставлял сомнений в ее решимости, — клянусь, богиня в тот же час лишится своей Девы.
— Брось этот кинжал!
— Поклянись своей богиней, что Тремаль-Найк выйдет отсюда живым.
— Это невозможно. Этот человек осужден: его кровь уже предназначена богине.
— Клянись! — угрожающе повторила Ада.
Суйод-хан весь подобрался, точно хотел броситься к ней, однако страх опоздать остановил его.
— Послушай, Дева пагоды, — сказал он, стараясь казаться спокойным, — этот человек останется в живых, но ты должна поклясться, что никогда не будешь любить его.
Ада издала глухой стон, и воздела руки в отчаянии.
— Ты убиваешь меня! — рыдая, воскликнула она.
— Ты избрана нашей богиней.
— Зачем разбивать счастье, едва рожденное? Зачем гасить луч солнца, который согрел это бедное сердце, закрытое для всякой радости? Нет, я не могу погасить эту страсть, которая пылает во мне.
— Клянись, и этот человек будет спасен.
— Значит, ты непреклонен и нет никакой надежды? Но я отказываюсь от вашей страшной богини, которая внушает мне ужас, которую я проклинаю с первого дня, как судьба бросила меня в ваши руки.
— Мы неумолимы, — настаивал индиец.
— Значит, сам ты никогда не любил? — воскликнула она, плача от ярости. — Ты не знаешь, что такое неодолимая страсть?
— Я не знаю, что такое любовь, — с мрачным лицом сказал жрец. — Клянись, Дева пагоды, или я убью этого человека.
— Ах проклятые!..
— Клянись!
— Хорошо!.. — воскликнула несчастная угасающим голосом. — Я… я клянусь… что не буду любить… больше этого человека.
Она издала отчаянный, душераздирающий крик и, прижав руки к сердцу, упала без чувств.
Суйод-хан разразился зловещим смехом.
— Ты поклялась, что не будешь любить его, — сказал он, подбирая кинжал, который девушка выронила, падая, — но я не поклялся, что этот человек выйдет отсюда живым. Радуйся, великая богиня: сегодня ночью мы предложим тебе новую жертву.
Он приложил к губам золотой свисток и издал громкий свист. Индиец с арканом вокруг бедер и кинжалом в руке вошел и склонился перед Суйод-ханом.
— Сын священных вод Ганга, я здесь, — сказал он.
— Карна, — сказал Суйод-хан, — унеси Деву пагоды и сторожи ее.
— Положись на меня, Сын священных вод Ганга.
— Эта Дева, возможно, попытается убить себя, но ты не допустишь этого. У нашей богини нет никого, кроме нее. Если она умрет, ты умрешь тоже.
— Я помешаю ей.
— Ты отберешь пятьдесят самых преданных нам людей и расположишь их вокруг пагоды. Этот человек не должен уйти от нас.
— В пагоде есть человек?
— Да, Тремаль-Найк, охотник на змей из Черных джунглей. Иди и в полночь будь здесь.
Индиец поднял бесчувственную Деву пагоды и вышел с ней на руках. Суйод-хан, или, как его называли здесь, Сын священных вод Ганга, подождал, пока затих звук его шагов, потом встал на колени перед мраморной чашей, в которой плавала золотая рыбка.
— О вестница богини! — воззвал он.
Рыбка, которая плавала на дне чаши, при этих словах всплыла на поверхность.
— О вестница богини, — продолжал жрец, — смертный человек, наш враг, устремил свой взор на Деву пагоды. Этот человек в наших руках: ты хочешь, чтобы он остался жив, или чтобы умер?
Рыбка помедлила и нырнула на дно. Суйод-хан резко встал, зловещая молния блеснула в его взгляде.
— Богиня осудила его, — сказал он мрачно. — Этот человек умрет!
Оставшись один, Тремаль-Найк опустился у подножия статуи, прижимая руки к сердцу, которое яростно билось, как будто стремясь выскочить из груди. Никогда еще подобное волнение не потрясало его; никогда не испытывал он такой радости в своей одинокой и дикой жизни среди джунглей и болот.
— Прекрасная моя!.. — восклицал он, забыв обо всем. — Ты будешь моей женой! Да, прекрасный цветок джунглей, я вырву тебя отсюда. Я предам огню и железу здесь все; я вступлю в схватку с этими извергами, которые заточили тебя здесь. Я вернусь к моим храбрым товарищам, и вместе мы похитим, спасем тебя. Твои стражи сильны и страшны, но я стану сильнее их и страшнее. Я заставлю их дорого заплатить за те слезы, которые ты проливала здесь передо мной. Любовь даст мне силы для этого.
Он встал и принялся ходить, взволнованный, судорожно сжав кулаки, не в силах оставаться в такую минуту неподвижным.
— Бедная Ада! — продолжал он с глубокой нежностью. — Какой рок тяготеет над тобой? Ты сказала, что смерть прервет твою жизнь в тот день, когда ты должна будешь стать моей женой; но я остановлю саму смерть. О я раскрою эту страшную тайну, и пусть тогда дрожат эти негодяи, которые похитили и заточили тебя здесь! Я сумею…
Он остановился, услышав резкие звуки рамсинги.
— Проклятая труба! Она возвещает несчастье! — воскликнул он с гневом. — Неужели они обнаружили меня? Или, может быть, Каммамури?
Он задержал дыхание и прислушался. Снаружи доносился смутный гул голосов.
— Что бы это значило? Перед пагодой люди. Неужели они сейчас ворвутся сюда?
Он огляделся вокруг с невольной растерянностью: он был совершенно один. Взглянул вверх — отверстие было открыто.
— Что-то должно случиться, я чувствую, — прошептал он. — Но я покажу им, на что способен.
Он осмотрел заряды в пистолетах и карабине, проверил лезвие своего верного кинжала, которое не раз окрашивалось в джунглях кровью змей и тигров, и спрятался за чудовищной статуей, сжавшись, как только возможно.
День тянулся страшно медленно для него, обреченного на почти полную неподвижность и усиливавшийся голод. Но понемногу вечерние сумерки заполняли самые темные углы пагоды. Постепенно они поднимались к куполу, а в девять тьма сделалась такой глубокой, что ничего не было видно и в двух шагах. На темном небе сверкала луна, отражаясь от большого золоченого шара и медной змеи с головой женщины.