Потер парень ладонями мокрыми ноги окровавленные, обул промокшие валенки, что медведь в снегу не оставил, а вместе с ним в убежище притащил, да подсел на лежак, наставника слушать.
– Там, далеко от земель Далечья… – махнул рукой ведун и, голову на плащ в изголовье подложенный опустив, начал рассказ, – бьются кивряне, соседи наши, супротив чужаков с севера пришлых. Жестоко бьются, насмерть, но силы их малы да тают быстро… Я и еще четверо ведунов далеченских на подмогу им отправились… двоих уже в живых нет…
– Зачем?! – не выдержал Чик. – Какая выгода вам, ведунам мудрым, на подмогу чужакам приходить и знаниями бесценными, годами учения накопленными, на войне рисковать?!
– Эх, парень-парень, юн ты еще… – не разозлился ведун, хоть вопрос и прозвучал дерзко. – Ты уж больше полгода травы изучал да свитки древних читал, а себя к нам, ведунам, не причисляешь… Но не в этом глупость твоя главная, а в том, что дальше носа своего не видишь! Покорят северяне свирепые Киврию, а затем, переждав чуток, и в Далечье пожалуют, поэтому ведуны наши соседнему княжеству на выручку и пришли. А знания что?… Не стоит таинства природные постигать, если людям помочь не желаешь! Для заботы же о сытости брюха собственного иные пути в жизни имеются, куда более простые… К тому ж не совсем нам кивряне и чужаки… Родичи они наши дальние, одни у нас с ними корни, из одного великого Рода мы происходим, хоть нынешнее поколение дальчан то запамятовало! Не дело сородичей да друзей верных в беде бросать! Когда горе придет да в дверь твою постучится, от кого тогда подмоги ожидать?
– Дело говоришь, – потупился Чик, почему-то почувствовав себя виноватым.
– Хороши на севере воины… – глядя в потолок, продолжил ведун, – и статью крепки, и с малолетства к топору с мечом приучены. Доспехи у них крепкие, клинки острые по ним лишь скользят, много силы нужно в удар вложить, чтобы броню северян прорубить да до живого тела добраться. Но мощь ворога не только в том! Не столько грозны воители в латах крепких, столько те, которые их в бой не надевают. Быстрые, бессмертные и могучие, кожа же их потолще медвежьей шкуры будет, да срастаются раны быстро… За всю войну, во всех боях кивряне не больше десятка таких положили, а сколько их еще… больше сотни…
– У костра… я еще у костра одного такого видел, да надпись на нем прочел… – сообщил ведуну Чик. – А что, они взаправду бессмертны?!
– Это Биврук, один из самых лютых врагов! – пояснил ведун, поражаясь, как скоро воришка простой древним языкам обучился, что письмена на теле врага прочесть смог. – Он за моей головою с севера пришел и людей привел… через все княжество киврянское супостаты прошли… Вот уж не ждал не гадал, что так быстро меня настигнут…
– Ты его родича сгубил? – произнес Чик первое же, что пришло ему на ум. – Он мести жаждет?
– Ах, если б так! – печально ухмыльнулся ведун и, застонав протяжно, глаза закрыл. – Если бы речь лишь о мести шла, не стал бы я тебя в это дело впутывать. Сам бы в бою смерть принял или раны бы меня извели. Дело в ином! Ведуны в Киврии неопытные, чары врагов, которых народ по простоте душевной бессмертными кличет, ни развеять, ни ослабить не могли. Но вот когда же мы с братьями на войну ту пожаловали, то северянам непросто пришлось. Мы ведь не только воинов быстрее и лучше целили, но и кожу, чарами окутанную, уязвимой делали. Научили мы киврян, в каких соках травных стрелы с клинками смачивать, чтоб не срастались раны бессмертных, чтоб плоть их от царапины любой гнить да слабнуть начинала… Запомни, на каждые чары другие чары всегда найдутся! Быстро смекнул Биврук и начал охоту на далеченких ведунов. Двоих его воины еще в Киврии к праотцам отправили, на двух других там его воины охотятся, а за мною сам пришел… Боится, что я тайну секретного снадобья кому передам…
– Так что ж, мне на войну отправляться? – насторожился Чик, подумав, что для этого его ведун в лес и вызвал.
– Да нет, – сдавленно рассмеялся лесной житель, а затем зашелся в приступе кровавого кашля, – маловато ты еще для этого знаешь. У меня к тебе иное порученьице…
– Ведунов на подмогу позвать, но только где ж их сыскать? Я же никого, кроме тебя, не знаю, – развел руками бывший воришка. – Скажи, где их найти, я тут же в путь отправлюсь!
– Нет, – покачал головою ведун, утирая с губ кровь, – именно на это Биврук и рассчитывает! Застиг он меня врасплох и подранил. Теперь же засел на поляне с отрядом и ждет, когда меня выручать остальные ведуны пожалуют. Думает, что я за подмогой пошлю… но я, я не стану головы братьев под его топор подставлять и сам к нему на верную гибель не выйду… Что толку в смерти бессмысленной?
– Так чем же я помочь-то могу?
– Как вьюга утихнет, которую я на округу напустил, так сразу вороги по лесу зарыщут. Меня найдут и добьют, а затем, затем по Далечью всему пойдут, не успокоятся, пока всех до единого ведунов не изведут! Вот и выходит, как ни крути, что тебе, неумехе, одному в бой с северянами вступить придется… Перебить ты их должен!
– Я?! – От удивления Чик так на лежаке подскочил, что раненый на землю чуть не свалился. – Да я ж ничего толком не знаю! Что ты мне прикажешь, отвар, живот пучащий, сварить и, тайком в становье подкравшись, в котелок его подмешать?! Так ратнички-то вон какие здоровые, сдюжат отраву такую простецкую!
– Книга… там… – указал ведун перстом ослабшим на котомку дорожную. – Там знания, там способы разные… сам думай, ищи!
Ничего более не сказал ведун, лишь, обессилев, голову назад откинул да глаза помутневшие закрыл. Растерялся Чик, застыл в недоумении над телом то ли бездыханным, то ли бесчувственным. Дышалось знахарю трудно, голова жутко кружилась, но в этот миг было ясно только одно: любыми способами, любыми средствами должен был он с задачей сложной справиться, врагов-северян извести и тело жителя лесного от поругания мерзкого уберечь.
Два дня и три ночи кружила по лесу метель, ведуном вызванная, но к утру третьего дня ослабли чары, утихло ненастье. Установилась погода солнечная, безветренная да не очень-то и холодная. Отряд северян на поляне возле избушки, во время битвы с ведуном спаленной, потихоньку в дорогу собираться начал. Стали воины могучие мышцы, за два дня вынужденного бездействия отлежанные, разминать да оружие подточили чуть-чуть, а затем в лес, на поиски убежища отправились, где враг раненый прятался. Остался на поляне лишь один воитель, скарб походный сторожить. Тяжко по лесу бродить, когда добро походное да запасы съестные плечи оттягивают, а без присмотра груз ценный оставить кто же отважится? Зимой голодно тварям лесным. Как запах пищи учуют, тут же набегут и сожрут.
Немного времени прошло, как товарищи сторожа в лес подались, а он уже заскучал, и чтобы со скукой одолевающей справиться, принялся с топором упражняться. Грозно оружие его было и громоздко, но воин легко его в воздухе одной рукой заместо двух подкручивал и удары по противнику невидимому наносил, резкие, умелые, годами отточенные. Каждый удар такой, если бы не по воздуху приходился, а по ратнику вражескому, то не только бы голову снес, но самые крепкие доспехи наверняка расколол бы. Поупражнялся воитель, но вскоре вновь заскучал. Без противника бой не сладок, нет азарта, да и не видит никто, некому хвалебное слово сказать иль на огрехи указать. Походил северянин, рослый, плечистый, по поляне, дровишек в костерок затухающий подбросил, почесал бороду косматую в раздумье и, наконец, новую себе забаву нашел. Решил богатырь силу свою и топор добротный не для ратного дела использовать, а дубок молодой срубить, чтоб и дровишками разжиться, и делом заняться.
Стукнул раз, затем другой, далеко разнесло звук удара гулкое эхо. Но не смутило то чужака. Люди зимою в лес лишь за дровами ходят, и если крестьянин какой песнь топора его случайно и услышит, то внимания не обратит, посчитает, что из соседей кто-то в чащу раньше его наведался и деревья на поленья рубит, а значит, и не испугается, за дружинниками в усадьбу барина не побежит. Занес воитель топор в третий раз, только размахнулся, а тут за спиною его вдруг рычание волчье раздалось. Быстро развернулся воитель, топор для битвы со зверем поудобней перехватив, и рот от удивления открыл. Пуста была поляна, биться было не с кем. Нахмурился воин, звериный рык он вроде бы взаправду слышал, но долго размышлять над этим не стал; развернулся вновь и по дубку что есть силы ударил. Вошел топор боевой чересчур глубоко в древесину, острое лезвие в разрезе застряло, да так крепко, что даже могучие руки воителя его вытащить не смогли. Дернулся северянин раз, затем другой, третий, но топор так с места и не сдвинулся. Прорычал северянин сердито, затем выругался на своем языке да со злобы кованым сапогом дубок и пнул. Вот тут-то и произошло то, что иначе как чудом назвать было никак нельзя. Дерево вдруг ожило, появились у него глаза, нос, рот и даже ушки маленькие из ствола ровного вылезли.
– Не, ну вы на него только гляньте, звери лесные! – проворчал дубок человеческим голосом. – Мало того что рубить меня охальник собрался, так он еще и лягается!
Отпрянул воин, глазищи вытаращил и губами зашлепал. Никогда не видел чужак дерева говорящего, да еще не на далеченском, а на родном ему языке.
– Не, милок, ну вот сколько те годков будет?! Поди, всего двадцать аль тридцать, а я те не сорняк какой – одногодок, я тута ужо полвека произрастаю! Тя что, родичи тупоголовые уважению к старшим не научили?! – не унималось рассерженное дерево. – Что ты таращишься, чо таращишься?! Я вот щас возьму и в зенки твои бесстыжие плюну!
Слово любое делами красно! Дерево говорящее зря не грозило, поднатужилось, покрытые корой губы сжало, надуло деревянные щеки и изрыгнуло в лицо обидчика зеленую вязкую слизь. Закричал воин не от боли, от страха. Схватился руками в железных перчатках за испачканное лицо и начал его протирать, но все без толку, липкая масса не отдиралась и, через сомкнутые веки пробравшись, уже глаза пощипывать начала. Испугался северянин не на шутку и, чтобы разом отчиститься, ткнулся лицом в сугроб. Снег чистый, снег только что выпавший быстро с зеленою слизью справился. Зл