– Вот, намордники!
– Какие намордники? – возмутился я. – Как они в намордниках смеяться будут?
– Моё дело – научить. А потом пусть смеются. Если на них намордники не надеть, они съедят Александра Владимировича и Лидкиного попугая. И вообще, не зря же я это всю ночь вязал! – обиделся Вовка.
Тут и Лидка забеспокоилась. Тоже стала доказывать, что намордники – лучшее решение.
Но сказать оказалось легче, чем сделать. Усатые не полосатые укусили каждого раз по десять. Это они так объяснили, что мы неправы.
Вовка всё-таки надел намордники на кошек. Пока на Мурзика надевал, Ксюшка свой скидывала. И наоборот! А потом умные пушистики прогрызли в намордниках дырки.
Я предложил учить животных смеху по очереди. Вовка посадил перед собой Мурзика и начал рассказывать ему анекдоты. Всё, что делал кот, – пытался уйти.
– Это потому, что он стесняется смеяться при нас, – оправдывался «учитель».
Потом он включил телевизор, показал моему коту скучнейших юмористов, которых бабушки любят. Мурзик не оценил.
– Осталось последнее средство, – вздохнул Вовка. – Пёрышко.
Он достал из ящика стола какое-то не очень красивое голубиное перо и принялся щекотать им кота.
Тот сначала так обрадовался, даже урчать начал, но потом до него дошло: это же пёрышко! А пёрышко – это птица. Как и положено охотнику, мой умница-кот отнял перо и унёс его в зубах в соседнюю комнату.
– У Мурзика – клинический случай, – Вовка почему-то решил, что разбирается в медицине. – Он не способен радоваться.
Мне так обидно стало:
– Умеет он радоваться! Вон как пёрышко его осчастливило! А смеяться он не умеет. Да! И пускай. Вообще, я подумал, что это было бы жутко. Представьте, мы тут стоим, а кошки смеются, как люди, только мяукающе-тоненьким голосом.
Юрку даже передёрнуло. В общем, мы решили, что кошачий смех – слишком страшная картина, и решили взяться за попугая.
– Чтобы попугай начал хохотать, надо просто самим развеселиться, – обрадовал нас Вовка. – Попугаи подражают человеческой речи и смеху тоже.
Мы не знали, как заставить себя смеяться, потому что всё ещё представляли мяукающий хохот и боялись. Тогда я решил рассказать ребятам, чем закончилась история с лыжами. Я же хоть и болел, а дело о пропаже всё равно раскрыл!
Юрка, как услышал всё в подробностях, схватился за живот и засмеялся так интересно:
– Иа, ой-ой-ой, не могу, лыжи… Ой, не могу, спасите.
Я не ожидал такого от Юрки. Он минут десять так валялся по полу (хорошо, что у Вовки пол с подогревом) и повторял про «ой-ой».
Вот тут-то мы и узнали, что у Лидкиного попугая хорошая память!
– Иа, ой-ой-ой, не могу, лыжи спасите! Намордник натяните! Клинический случай! – выдал пернатый.
Хорошо у него получилось, весело.
Лида побледнела. Мода, что ли, у нас такая – бледнеть? Она посмотрела на попугая, потом на нас, обиделась, что её Капитошу такой ерунде научили. Она немного подулась и спросила:
– Вовка, а что твой хомяк? Его-то будем учить?
– Нет! – Вовка даже нахмурился. – Это тоже клинический случай. Я ему уже и телевизор показывал, «Смехопанораму». Но мне и самому-то весело не было. Наверное, я просто псих, раз решил, что животных можно научить хохотать…
– Клинический случай! Психопанорама! – послышалось из клетки с попугаем.
И тут нас всех смех пробрал. Мы даже не обращали внимания на то, что Мурзик и Ксюша стащили котлету и поделили её поровну. Зубами.
– Так что с лыжами-то случилось? С Колькиными, – неожиданно вспомнил Вовка. – Очень интересно!
– Да он уже всё рассказал, – возразила Лида.
– Но я ведь уходил на том месте, где Андрюхин портфель вернули, – надул щёки Печенькин. – Проверял, что коты делают. Они там гремели на кухне чем-то. Я за борщ испугался. А вы даже не заметили?
Я пожалел Вовку и решил открыть ему секрет. А было всё вот как.
После уроков я шёл домой ещё радостнее, чем обычно. Снег в лицо попадал и даже в рот! Потому что я не могу молча ходить. Всегда по дороге домой звоню маме, чтобы узнать, какую вкуснятину она на обед приготовила. Как узнаю – домой ещё приятнее возвращаться становится.
Мне до дома от автобуса пять минут идти, а лучше бы два часа было. Прихожу я, а в коридоре – лыжи.
Наверное, я был бледным, потому что мама очень испугалась и сказала, что мне срочно присесть нужно, а то я упаду.
– Что с тобой? – спрашивает.
Я с силами собрался, мысли по извилинам разложил, говорю:
– Откуда лыжи?
– Бабушка Коли Яковлева принесла, попросила, чтобы я смазала их как следует. У него соревнования завтра какие-то. Так что тут надо с умом всё сделать. А я в этом очень хорошо разбираюсь. Ты же знаешь! Она утром к ним в школу пошла ещё раньше Коли, лыжи взяла. У него же сегодня всё равно нет физкультуры.
– А зачем это она раньше Коли пошла? – Мне всё так подозрительно стало.
– Потому что торопилась на утренний автобус рейсовый. Тебе-то какое дело?
– А такое! Была у Кольки сегодня физкультура! – Я просто поверить не мог. – Получается, лыжи Кольки из класса украла его же бабушка?
– Не украла, а взяла, – поправила мама. – Что ты так завёлся-то? Как мотор!
– Да потому что Колька переживает, что у него их украли! Он меня вором считал и от того сам вором стал, а потом шоколадку подарил.
Мама оказалась умнее, чем я. Взрослые редко бывают такими гениальными. Она поднесла указательный палец к губам:
– Спокойно. Я ничего не слышала. Ты ничего не говорил. Если случилась путаница, но всё прояснилось, очень славно. Никто не вор.
Я кивнул, вроде как согласен. А сам Яковлеву звонить принялся. От радостного волнения даже два раза телефон из рук выронил. Но он же доисторический, поэтому не разбился!
Колька, как узнал, что всё с его бабушки началось, что лыжи живы, – так обрадовался! Он же завтра на соревнования сможет поехать. От счастья Колька смеялся, как дурачок, минут десять. И я смеялся, как дурачок, минут десять. А потом мы друг другу анекдоты рассказывали, пока его бабушка не пришла.
Оказывается, когда Колька из школы вернулся, дома ещё никого не было. Он сидел, мучился, не знал, как про пропажу рассказать.
Вечером домой папа пришёл. Он внимательно выслушал мою историю. Папа так развеселился, так подобрел, что даже разрешил Мурзика в Школу смеха записать. Вот уж чего я не ожидал! Мурзик, кстати, тоже!
Юрка на второй раз уже не смеялся. И сказал, что школа у Вовки неправильно называется. Мы решили переименовать её в Школу Обучения Попугаев Безумству! Лида не согласилась с нами. На то она и девчонка.
– Кстати, Лидка, а где твои серёжки? – Юрка, как всегда, оказался очень внимательным.
Наша любимая староста побледнела и кинулась к зеркалу. Но зеркало ей серёжки в виде сердечек не вернуло. Бедняжка села на зелёно-красный ковёр и принялась рыдать.
– Нечего плакать, – я протянул Лиде платок. – Мы нашли хомяка, портфель, лыжи, а тут какие-то серёжки! Да запросто отыщем!
– Ой, лыжи-лыжи! – Попугай захихикал не в тему, но Лиду развеселил.
Она меня даже в щёку поцеловала:
– Спасибо! Я верю в тебя… и в других.
Я такой счастливый был, долго мялся (как и все влюблённые), но спросил:
– А ты поцеловала меня как друг целует друга?
– Как детектив – детектива! – Лида улыбалась так тепло, что мне даже показалось, будто лето наступило.
Весь вечер я был подозрительно счастливым! Счастливым и спать пошёл. Только улёгся в кровать, вошёл папа. Он спросил, чего это я такой довольный.
– Это потому, что наша староста серёжки потеряла, – я прямо сиял от счастья.
– Странный ты какой-то. Ладно, спи давай! – Папа ушёл.
А я совсем даже не странный, а самый обыкновенный влюблённый детектив из четвёртого «А».
История шестаяДело о тридцати мышах
В нашей школе все мышки пропали. Не из столовой, конечно. Про столовую вы у кошки Ксюши спросите, которая там живёт и мышей ловит. А вот в классе информатики одни клавиатуры остались да компьютеры остались. Но какой же компьютер без мышки? Это как Серёга Фокин без «пятёрки». Я сначала думал, учительница информатики Елена Петровна их почистить взяла с каким-нибудь мылом. Но Юрка поднял палец вверх и заявил, что их мылом нельзя. И в воду нельзя. И вообще их не чистят. К тому же Елена Петровна первая по школе бегать начала с криком «Мышки, мышки!».
Уборщица тётя Люба от испуга аж на стул в коридоре забралась.
Хорошо хоть наш завуч, Фёдор Степаныч, тётю Любу успокоил. Потом он Елену Петровну поймал, всё у неё разузнал и по школьному радио рассказал остальным. Попросил шутников вернуть украденное.
Я подумал, что теперь мышек точно никто не вернёт. После объявления на всю школу такому человеку никто верить не будет. И пирожок в долг не купит. Вот кошмар!
Я собрал в классе всю нашу детективную команду, спрашиваю:
– Вот кому тридцать одинаковых мышек могли понадобиться? Они же старые и грязные.
– Может, их сама Елена Петровна выкинула? – пожала плечами Светка. – Чтобы нам новые купили. Красивые.
Мы помечтали об этом. А потом погрустнели. Потому что испугались, что кто-нибудь окажется умнее и найдёт пропажу раньше нас. А ещё потому, что на информатике без мышек и их кнопок теперь нечем щёлкать будет. Разве что Антон семечки пощёлкает…
Гениальных мыслей в наши головы не приходило.
Лида, староста нашего класса, косичку кукле заплетала. Знаете, бывают такие то-онкие куклы с длинными непрочными ногами и блестящими туфлями. Она нам и говорит (Лида, конечно, а не кукла, а то бы я с ума сошёл):
– А давайте специальный язык детективный придумаем. Мы же теперь серьёзная команда. И дело тут серьёзное. Нужно, чтобы мы переговаривались, а никто не понимал о чём. А то мы преступника можем вспугнуть. Пусть дома каждый изобретёт новые слова. Тогда мы точно сможем мышек найти…
Вовке Печенькину надоело молчать. Он яблоко достал из кармана, об кофту обтёр. Откусил и серьёзно так заявил: