В этом деле не остался не занятым и Пушкин. В «Путешествии Онегина» обнаруживаются «нулек на ножках» и «пролаз, о двух ногах нулек горбатый…» Для полной узнаваемости портрета поэт ставит в конце стиха оленинскую монограмму, которой тот подписывал свои рисунки.
Озлобленность Пушкина, в свое время вхожего в семью и дружного с нею, тут вызвана не только тем, что он сватался за дочь Оленина Анну Алексеевну и остался «с оленьими рогами», как шутила остроумная Екатерина Николаевна Ушакова, поклонником которой также числился Пушкин. Такие отказы, наверное, неприятны и обижают каждого мужчину. Но тут находились доводы и посильнее. Если кто забыл, подпись Алексея Николаевича Оленина, как члена Государственного совета, стоит в интересном протоколе от 28 июня 1828 года. В нем означено, что по результатам следственной комиссии над Пушкиным учреждался секретный надзор. Дело тогда шло о «Гаврилиаде» и доставило Пушкину многие хлопоты. Интересно, что выпустили Пушкина из-под надзора одновременно с Федором Михайловичем Достоевским только в 1875 году. А до этого славного момента бюрократическая машина зорко за ним приглядывала.
Всё это, усиление надзора, происходило почти что в те самые дни, когда поэт ухаживал за Анной Алексеевной и князь Вяземский находил в Приютине «Пушкина с его любовными гримасами», а «девицу Оленину довольно бойкой штучкой».
Позже Пушкин даже не захочет предоставлять Публичной библиотеке свои произведения, что Оленин принял за правило литераторам.
Оленин же не придет на отпевание Пушкина, что выходило совершенно чудовищным для просвещенного интеллектуала того времени.
Существует несколько предположений, почему Пушкину была дана отставка, а по правилам времени, если жениху отказано в невесте, то он не может и ездить в самый дом. Выходило, что поэт уже сделался уволенным от дома. И сам Пушкин определяет себя точно бесприютным. Князь Вяземский шутит на этот счет: «Разве тебя более в Приютино не пускают?…» Впрочем, дом Олениных всё ж еще доступен Пушкину, первому поэту России. Да, он уж и не так охоч, а собирается покинуть столицу для деревни. Если «достанет решимости».
Такие меры к Пушкину, в смысле его устранение, предприняты, как кажется, в первую очередь по настроению родителей невесты. Известно, что жена Оленина не была в восторге от такого соискателя. Ей был подробно известен рассеянный образ жизни Пушкина и многие его проделки — кутежи и волокитство, потому как приходилась она родной теткой знаменитой Анне Петровне Керн. К слову скажем, что и сама Анна Алексеевна не горела ожиданием этого счастливого супружества. Через годы она объяснила любопытствующим родственникам главные причины тогдашнего решения — «он был велтопаух (вертопрах), не имел никакого положения в обществе и, наконец, il n’était pas riche (он не был богат)». Правда бывает порой цинична, и о чувствах здесь ни слова. Притом 19-летняя Оленина почти 30-летнего Пушкина, как кажется, еще и слегка побаивалась. Мигом почуял это и чувствительный Пушкин и мягко на это намекнул.
Тебя страшит любви признанье,
Письмо любви ты разорвешь,
Но стихотворное посланье
С улыбкой нежною прочтешь.
А вот и предугаданный им ответ: «Там был Пушкин (…) довольно скромен, и я даже с ним говорила и перестала бояться, чтоб не соврал чего в сантиментальном роде».
Безусловно, Олениной льстили пушкинские ухаживания, как внимание «самого интересного человека своего времени, отличавшегося на литературном поприще». Это ее слова. Всё ж ценила она его как великого поэта. Однако не оставляет ощущение, что эти мнения высказывает она вслед за завсегдатаями папенькиного салона и собственно своим отцом.
Про влюбленность Пушкина в Анну Алексеевну многое говорено, и в первую очередь, его собственными стихами. А вот каков был встречный план?
Красавица. Фрейлина. Амазонка. — Любила верховую езду и стреляла из лука.
Ей сделали посвящения кроме Пушкина также Иван Иванович Козлов, Николай Иванович Гнедич, Михаил Юрьевич Лермонтов. Очень любил ее дедушка Крылов.
Вообще девицы того времени были капризны, взбалмошны и сумасбродны. Оленина — также. Но не обладала именно она, как кажется, отвагой свободы, самостоятельностью взглядов и твердостью. Как ее ближайшая подруга, первая невеста Петербурга, графиня Ольга Павловна Строганова, которая убежала из дома и против воли матери обвенчалась в сельской церкви с офицером Кавалергардского полка графом Павлом Карловичем Ферзеном. Эта шумная история, в которую вмешался даже император Николай I, имела большую огласку и, говорят, легла в основу «Метели» Ивана Петровича Белкина. Ольга проявила недюжинную волю, вызывающе вела себя во время следствия, не побоялась гнева императора и поехала за мужем, высланным из Петербурга в армию. Все это Анна Алексеевна последовательно осуждает в своем Дневнике.
Проглядывается в тех же зарисовках и неумеренное самолюбование.
Претенциозно представляет она себе своего жениха, тщательно перебирая претендентов. Среди прочих наблюдаются молодой дипломат Николай Дмитриевич Киселев (университетский приятель Николая Михайловича Языкова и знакомец Александра Сергеевича Грибоедова по Туркманчайским переговорам) и отставной офицер барон Александр Казимирович Мейендорф. Здесь есть и некий неведомый нам Александр Петрович Краевский и известный Пушкин. Последние двое признаны не самыми годными. При всем том: «Я уверена, что буду счастлива». Замуж Оленина вышла, однако, поздно, в 32 года за невыдающегося полковника лейб-гвардии Гусарского полка Федора Александровича Андро — внебрачного сына французского эмигранта, новороссийского бессарабского генерал-губернатора, графа Александра Федоровича Андро де Ланжерона.
Портрет Анны Алексеевны, выходящий из ее Дневника, выглядит как-то не объемно. Плоский портрет. И Пушкин, посомневавшись, в «Евгении Онегине» все же вывел всю ее светскую пошлость.
Annette Olenine тут была,
Уж так жеманна, так мала!..
Так бестолкова, так писклива,
Что вся была в отца и мать…
Тут Лиза Лосина была,
Уж так жеманна, так мала,
Так неопрятна, так писклива,
Что поневоле каждый гость
Предполагал в ней ум и злость.
Все эти колкости он оставил всё ж в черновике. Думается, из некоторого уважения к даме.
Не забыл Пушкин поместить Оленину и в свой донжуанский список. Анна Алексеевна стоит предпоследней в первой, главной части списка, сочиненного в альбом к Елизавете Николаевне Ушаковой, и намекающего на амурные истории поэта. После Олениной триумфально завершает пушкинский любовный ряд Наталья Николаевна Гончарова.
Нашлись у Пушкина и слова восхищения несостоявшейся невестой, в которых он предпочитает оленинские глаза даже глазам знаменитой Александры Осиповны Россет.
Она мила — скажу меж нами —
Придворных витязей гроза,
И можно с южными звездами
Сравнить, особенно стихами,
Ее черкесские глаза,
Она владеет ими смело,
Они горят огня живей;
Но, сам признайся, то ли дело
Глаза Олениной моей!
Какой задумчивый в них гений,
И сколько детской простоты,
И сколько томных выражений,
И сколько неги и мечты!..
Потупит их с улыбкой Леля —
В них скромных граций торжество;
Поднимет — ангел Рафаэля
Так созерцает божество.
Однако и за это свое откровение получает мгновенную выволочку. Анна Алексеевна впадает в истеричное возбуждение от того, что Пушкин посмел назвать ее своей. То есть «глаза Олениной моей!» Его же «Олениной моей» могло означать то, что он попросту рассекретил свое отношение к ней. И она всё ж, видно, была ханжа. Впрочем, вскоре Пушкину станет это всё одно.
А пока что обеих дамочек — Оленину и Россет Пушкин, шутя с любовью, поминает еще в одной стихотворной реплике, посвятив ее третьей, Анне Ивановне Вульф.
За Netty сердцем я летаю
В Твери, в Москве —
И R и О позабываю
Для N и W.
По всему сказанному Анна Алексеевна, безусловно, удивительным образом походила на мать. Да и что мы можем требовать от молоденькой девушки, балованной вниманием и существующей правилами света?
Девичьи ее записи приоткрывают тайну отношений с Пушкиным, которых, в общем-то, с ее стороны и не существовало. На поверку лишь только самодовольно-ревностные нотки, когда Оленина ставит под сомнение саму пушкинскую влюбленность в нее, переадресовывая его возвышенное внимание графине Аграфене Федоровне Закревской. «Он влюблен в Закревскую и все об ней толкует, чтоб заставить меня ревновать, но при том тихим голосом прибавляет мне нежности». Может, и так. Поэт вообще был влюбчив, и это его правило — не совершеннейшая новость.
Сам Пушкин, как кажется, был бы сильно разочарован, если б заглянул в оленинский Дневник. И даже неприятно удивлен. Пожалуй, бежал бы без оглядки, как ошпаренный. Но он не имел привычки читать чужие секреты. Мы же не так щепетильны в этом деле.
«Бог, даровав ему Гений единственный, не наградил его привлекательною наружностью. Лицо его было выразительно, конечно, но некоторая злоба и насмешливость затмевала тот ум, которой виден был в голубых или, лучше сказать, стеклянных глазах его. Арапский профиль, заимствованный от поколения матери, не украшал лица его, да и прибавьте к тому ужасные бокембарды, растрепанные волосы, ногти как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава природного и принужденного и неограниченное самолюбие — вот все достоинства телесные и душевные, которые свет придавал Русскому Поэту 19 столетия». Таков зарисованный ею его портрет. Но этого кажется мало.
«Говорили ещё, что он дурной сын, но в семейных делах невозможно знать; что он распутный человек, да к похвале всей молодежи, они почти все таковы. И так всё, что Анета могла сказать после короткого знакомства, есть то, что он умён, иногда любезен, очень ревнив, несносно самолюбив и неделикатен».